Джеймс Гарднер - Неусыпное око

• Название: Неусыпное око
• Автор: Джеймс Гарднер
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-32325-8

Смертельная болезнь уничтожила миллионы улумов, крылатых жителей планеты Дэмот. Фэй Смоллвуд, дочь известного на всей планете врача, приходит к выводу, что эпидемия спровоцирована сознательно. Она присоединяется к «Неусыпному оку», группе независимых экспертов, ведущих расследование страшного преступления, и в ходе следствия выясняется, что улумы отнюдь не первые поселенцы на планете и где-то на севере в давным-давно заброшенных шахтах хранятся образцы технологий, обладатель которых достигает вершин могущества.

---

Оливковое масло. Оливковое масло.

Из офиса прибежал отец.

— Кому плохо, что стряслось?

Потом он приказал всем разойтись, очистить помещение и не мешать ему брать анализы. Пробирки крови. Пробы тканей. Биопсия крошечной частицы огромной плечевой мышцы старика.

К тому времени вокруг толпился уже весь город, все смотрели, пожимали друг другу руки, зажимали кулаки на удачу или напоказ молились — все, кроме меня. Я сидела на пустой койке Зиллиф, говоря себе, что ни за какие коврижки я не пойду к толпе идиотов, сохранивших веру в то, будто что-либо существенное еще может произойти в Саллисвит-Ривере, теперь или когда-либо…

Громкие победные вопли. Бедлам. Такая истерия, что убиться можно. Когда народ табунами потянулся по домам, зацеловывая и душа в объятиях всех встречных и поперечных, я бросилась в угрюмое святилище собственной комнаты.

С тех пор никто не умирал под Большим шатром. Тэр Зиллиф, моя леди Зиллиф была последней.

Потом, бессонными полными слез ночами, я говорила себе, что она могла быть последней жертвой эпидемии на всем Дэмоте. Ерундовая была мысль, лишний повод себя пожалеть: еще несколько сотен, должно быть, умерли за то время, пока новость транслировали по планете… за то время, что ушло на программирование синтезаторов пищи на синтез оливкового масла… за то время, пока оливковое масло начало действовать и оказывать лечебный эффект…

Но наше оливковое масло действовало. В нем содержался фермент, в протоплазменные клочья разносивший птеромический микроб. В отсутствие микроба мышцы улумов начинали самовосстанавливаться. Мой отец стал героем.

Я была ослеплена гневом и яростью.

Еще одно воспоминание того дня, когда умерла Зиллиф: как я пыталась заблудиться ночью в лесу. В поисках самой мрачной тени. Прижимаясь зареванным лицом к упругому прохладному стволу синествола. Мокрыми губами, целуя его гладкую, как огурец, кору — как бы возмещая себе все поцелуи, мечты, жизни, искупления, ныне умершие для меня вместе с Зиллиф.

Пока за мной не хрустнула ветка, и я не развернулась.

За мной стоял молодой человек в форме курсанта Академии разведчиков. Было темно, и я едва различала его силуэт… но я разглядела показанное мне курсантом удостоверение-допуск к разведработам. Его левая рука была едва ли не наполовину короче правой, а кисть на ней была по-детски пухленькой, однако пальцев на кисти был явный недочет.

— Что случилось? — спросил он.

С трудом проглотив слезы, я рыкнула в ответ:

— Я в вас не нуждаюсь!

— И не только вы, — сухо сказал мужчина. — Но мне нужно, чтобы вы сейчас вернулись домой. Мы прочесываем лес в поисках выживших улумов, а вас наши сканеры показывают горячим, как костер, пятном. Ну, по крайней мере, в сравнении с улумами. Вы сбиваете нам показания приборов.

Он развернулся и скользнул назад в темноту. Я ощетинилась от нежелания подчиниться и упрямо осталась на месте, бормоча себе под нос:

— Кем он себя возомнил? — и время от времени в бешенстве пиная молоденькие деревца.

Потом пролетел гидроплан Адмиралтейства под трубный рев своих динамиков.

— Приветствуем всех улумов. Мы нашли лекарство. Пожалуйста, немедленно следуйте в ближайшее поселение людей…

Я побрела назад и приказала дому сделать купол черным.

Снаружи и внутри.

2 ПОСЛЕ «ЦИРКА»

Я прочитала все, только что написанное мною о чуме — слишком мягко, слишком мило будто, уси-пуси, нам чуток и приходилось нелегко, но мы справлялись.

Мы не справлялись, ничего подобного. Вы понимаете, что творит такая смерть?

Моя мать впадала в раж, раздавая оплеухи и выплевывая обвинения, будто я засветилась с каждым мальчиком мужчиной фонарным столбом в городе (и с половиной девочек женщин чаш для пунша). Воображение подбрасывало ей самые живописные детали моих предполагаемых деяний с настолько сексуально извращенными подробностями, что я не могла их понять даже после ее пояснительных воплей.

Это называется справляться?

Еще одно развлечение времен эпидемии: мой отец ударил меня. А я дала ему сдачи. Это была не драка, а ритуал… один его удар, один мой.

Отчаяние. Способ задеть друг друга за живое, когда объятия казались слишком ничтожными.

Папа всегда бил меня по руке. Даже сегодня, закрыв глаза, я могу вспомнить острую боль, жгучее красное пятно на моей удивленной коже.

Я била папу по лицу. Мою руку колола его борода, я била достаточно сильно, чтобы руку обожгло жестким прикосновением усов. В общем, было чувствительно.

Когда он нашел лекарство, я перестала его бить. Я совсем перестала к нему прикасаться. Характер. Упрямство. Чем более одиноко мне без него становилось, тем больше я упиралась. Но иногда я молилась, чтобы мы снова смогли друг друга колошматить.

Это называется справляться?

Несколько раз нам, работающим в «цирке», едва удавалось вовремя вмешаться при попытке задушить больного кем-нибудь из добровольцев. Мы били несостоявшегося убийцу, а улумы замирали, обезумев от ужаса, некоторые даже умудрялись кричать: «Остановитесь!», пока остальные, их было большинство, лишь глазели и булькали: «А-а-а-а-а-а-а га-а-а ха-ах ка-а-а-а-а-а» — жуткое гортанное стенание, которое одно и сдерживало нас от расправы над тем, кто попал нам в руки. Но все равно до крови избитый человек портил чудную картину — белые пациенты на белых простынях.

Это называется справляться?

Мы шутили об умерших и умирающих — плоско, глупо, но наш смех трудно было остановить. Когда улумы спали, мы клали им на грудь лоскуты алой ткани, просто чтобы посмотреть, как их чешуйки меняют цвет. (Алый был нашим любимым цветом, потому что напоминал пятно крови.) Представляете, однажды мой друг Питер исхитрился написать свое имя на спине улума…

А какие омерзительные карикатуры и граффити были нарисованы на стенах нашего сортира! Как только эпидемия окончилась, кто-то сжег будки туалетов, и каждый житель Саллисвит-Ривера чувствовал стыд неловкость благодарность к вандалу.

Еще примеры, как мы справлялись? Два или три раза в день не занятые на шахте горянки уносили очередное мертвое тело к братской могиле за городом. Мы использовали под место захоронения заброшенную шахту, выкопанную тремя тысячами лет ранее какой-то неизвестной расой. Колония жила здесь явно недолго, но разрабатывала те же рудные жилы, что и наша «Рустико-Никель»… и, насколько мы могли судить, место по своей важности представляло несомненный интерес для археологов. Но мы заполнили его раздутыми трупами.

Однажды ночью в стельку пьяный рудокоп выстрелил сигнальной ракетой в эту шахту (рано или поздно такое должно было случиться) и погиб в столбе пылающего метана. Собрав раскиданные останки, мы сбросили их в ту же шахту вместе с хрусткими обгорелыми скелетами улумов, которые вынесло взрывной волной. После чего продолжали хоронить тела в том же месте. Это стало ритуалом субботнего вечера — запустить сигнальную ракету в шахту и полюбоваться результатом, но взрывы были менее впечатляющими.

Жаль. Если б нас задело громовой вспышкой, может, хоть это помогло бы нам «справиться».

Я понятно объясняю? Мне не кажется, что я жалею себя. Я просто хочу рассказать вам правду.

На всем протяжении чумы наш мозг разлагался. Наши соседи улумы — мертвы. Пациенты, за которыми мы ухаживали, — мертвы. Десятки городов улумов — пусты. Как-то вечером компания таких же, как я, детишек сидела в моей полусфере, передавая по кругу бутылку сово-ухалки, которую пили, чтоб был повод вести себя как пьяные… в ту ночь, около полуночи, моя поэтичная подруга Дарлин прошептала, что ей вдруг представились Глубинные районы, заполненные горами трупов до небес. Люди, живущие на побережьях, скоро увидят, как воды рек станут коричнево-зловонными.

Мы дружно закивали. Нас терзали те же кошмары. Вот в чем дело: мы никак не могли отбросить мысль о своей вине. Улумы умирали, а мы нет. Миллионы их безмятежно жили девятьсот лет и не заболевали. Через двадцать пять лет после прибытия хомо сапов вялая смерть начала источать свой яд.

Наверное, это мы занесли что-то. Или пробудили что-то. Или создали что-то. Ученые клялись, что птеромический микроб ничуть не напоминает организм из человеческого космоса, но мы отказывались им верить.

Вы это понимаете? Не головой, а сердцем. Вы это уловили? Вы чувствуете ледяное дыхание вины, хватающей вас за руки, подавляющей вас своим бременем?

Нет. Потому что вас там не было. Там были мы.

Мы были во всем виноваты. На нас была кровь каждой изумительной пожилой женщины, которую нам не удалось спасти. И когда мы, наконец, наткнулись на лекарство». Господи, улумы на отца смотрели как на гения, а людям его имя становилось поперек горла. Оливковое масло? Всего лишь оливковое масло? Не результат сложных исследований, а нечто, что было у нас с самого начала, нечто, что мы могли синтезировать в любых количествах в любое время, а мы сидели, ничего не делая, наблюдая, как умирают тысячи.