Вячеслав Пальман - Зеленые листы из красной книги. Приключенческий роман

• Название: Зеленые листы из красной книги. Приключенческий роман
• Автор: Вячеслав Пальман
• Издательство: ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1982

Эта книга является продолжением приключенческого романа В. Пальмана «По следам дикого зубра», вышедшего в издательстве «Детская литература» в 1978 году. Роман повествует об истории восстановления поголовья зубров в заповеднике на Кавказе.

Судьба зубров, самых крупных зверей на континенте Европы, очень трагична. Эти могучие быки появились на Земле миллионы лет назад. Современники саблезубых тигров, мамонтов и пещерных медведей, они оказались пластичнее этих вымерших зверей, перенесли тысячелетние оледения на западе Европы и на Восточно-Европейской равнине. Еще десять веков назад бесчисленные стада их паслись на просторе от верхней Волги до Кавказа, в бассейнах Вислы, Дуная и Рейна.

Перемены, связанные с деятельностью людей, вырубка лесов, ограничивали среду обитания зубров. В начале прошлого века их насчитывали всего несколько тысяч. В начале нашего — только сотни.

Первая мировая война, потом гражданская нанесли последний удар по зубрам. Их истребили повсюду. Исключение составили десятки зубров в зоопарках и зверинцах разных стран. И ученые России предприняли попытку спасти, воссоздать утраченный вид.

История эта полна самых драматических событий. Вторая мировая война вновь захватила последние ареалы расселения зубров…

В книге повествуется о событиях, ставших историей, о людях — реальных и созданных воображением автора, — чья воля и труд привели к возрождению вида и расселению зубра по старым и новым местам обитания.

Сюжет романа динамичен, в нем много приключений, горестных утрат и счастливых свершений. Главные действия романа происходят на Западном Кавказе, на территории нынешнего Кавказского заповедника.

---

— Свидетель нужный, вот и не шлепнули. Много знает.

— Супротив кого же свидетель, позвольте спросить?

— Здесь вопросы задаю я, Чебурнов. Первый вопрос: где сегодня обретается твой хозяин полковник Улагай?

— У меня хозяев немае. Я сам себе хозяин. Что касаемо Улагая, знать не знаю и не хочу об ём говорить. Контра. Одна шайка-лавочка вот с этим.

— Но ты служил у этой контры? Сперва в Лабинской. Потом в Суворово-Черкесском. И на фронте. Так где же он сейчас?

— Не могу знать. Все мы служили их благородиям. Под нагайкой. А ноне наше время, мы сами подвиги делаем.

— Ну, твои подвиги, Чебурнов, у меня записаны. Вот один из них: в июне 1918 года ты вместе с Улагаем расстрелял в хуторе Шабановском семерых активистов Советской власти. Их фамилии…

О, как мгновенно изменился в лице Чебурнов! Ноги не удержали его, сел. Лоб покрылся крупными каплями пота. Давно забытое, считал.

— Далее. — Сурен посмотрел на него. — Во время поиска казацких сокровищ в Фанагорийской ты зарубил на глазах семьи красного казака Бережного. Свидетели

живы, я их уже вызвал для опознания. И наконец, ты оклеветал Зарецкого. Ты боялся его. Он знал о твоей тесной связи с Улагаем. Так?

— Наговоры все. Вранье, — хрипло выговорил вконец раздавленный Чебурнов. — А ты… Не в последний раз встретились! — И с ненавистью глянул на Зарецкого.

Сурен кивнул конвоирам, и Семена увели.

— Каков? Тут у меня лишь немногое из того, что наделал этот мерзавец. Но он получит свое. А ретивый командир, что пошел на поводу у Чебурнова, разжалован и уволен из ЧК. Так легко поддаться на провокацию!..

Андрей Михайлович молчал. Сурен подошел к нему, обнял за плечи.

— Поезжайте-ка вы домой, Андрей Михайлович, и беритесь за свое благородное дело. Все в прошлом… Если будут осложнения, немедленно сообщите мне. Все, что я узнаю о Кате и Саше, тотчас передам вам. Слово друга!

Андрей пожал ему руку и шагнул к двери. Через несколько дней Зарецкие уехали в Псебай. Возле армавирского вокзала их встретил Шапошников.

— Звонил твой друг Сурен. Сказал, что вы поехали. Ну вот я… У меня отличный экипаж. Идемте. Так-то веселей, когда вместе.

В тележке Христиана Георгиевича под сеном лежали две винтовки. Одну он протянул Андрею:

— Узнаешь?

Это была старая винтовка Зарецкого.

— Между прочим, отыскали и Куницу. Она стоит у вас в конюшне. А вот новость не очень приятная: Семка сбежал…

— Чебурнов?! — Андрей Михайлович даже отшатнулся.

— В местном ЧК только что депешу получили. Его вели ночью с очередного допроса на Дубинку. У карасунского перехода изловчился ударить конвоира, выхватил винтовку и заколол другого. Бежал в парк, оттуда к реке, переплыл Кубань, ну а дальше — ищи-свищи. Лес!

Данута презрительно сощурилась. Андрей промолчал. Понял, почему Шапошников прихватил с собой винтовки.

— Ладно, — сказал он как можно спокойнее. — Нам к неожиданностям не привыкать. Что с нашими делами по заповеднику?

— Кажется, удалось. Есть постановление ревкома. — И победно посмотрел на Зарецкого.

— А Постников?

— Скоро приедет к нам. Так сказал при встрече, когда я отговаривал его от этой поездки. Куда там!..

6

Здесь нам нужно привести несколько строчек, которые Андрей Михайлович написал, видимо, в первые дни по возвращении домой. Конечно, он сразу же встретился со своими друзьями по охране зубров — Телеусовым, Кожевниковым и другими. Они рассказали не только о зубрах, но и о положении на Кубани.

Гражданская война подходила к концу, белые войска оставались лишь в Крыму.

Но зато на Кавказе контрреволюция не утихала. И в предгорьях, и в степной Кубани, где генералы терпели полное поражение в открытом бою, началась борьба тайная, еще более жестокая и изуверская. Об этой войне Зарецкий довольно скупо рассказал в своей синей тетради, отметив только самые важные события, так или иначе связанные с судьбой заповедника и зубров в нем.

Вот одна из таких важных записей, которая одновременно свидетельствует об упадке духа у всегда боевого и решительного человека.

«Зубров удалось насчитать всего шестьдесят шесть голов. Пусть не все попали на глаза егерям. Но так мало!.. У нас осталось лишь два стада, которые бродят теперь между Кишей и Лабёнком. Именно бродят. Они не в силах остановиться подольше на излюбленном пастбище. Повсюду их стерегут винтовки. Они в осаде. И нам очень трудно сберечь это сокровище природы.

Тяжелая зима унесла весь молодняк. Он погиб от бескормицы, переходов по глубокому снегу, через коварные реки и перевалы. А весной в горы нахлынули вооруженные браконьеры из голодных станиц. Более того, леса на Урупе

и Большой Лабе оказались под контролем бело-зеленых банд. Зубров там уже нет. И хода туда для нас нет. Шкуро, Улагай и Козликин владеют заповедными местами к востоку от Псебая.

Итак, в центре намеченного заповедника осталось только шестьдесят шесть зубров. Убережем ли?!»

Теперь о событиях конца двадцатого года и далее.

Прежде всего, о Зарецком.

Сказать, что он, вернувшись к семье, остался таким же, каким был в драматический день отъезда на Кишу, значило бы сказать неправду.

Последующие события сильно повлияли на него.

Андрей Михайлович поразил домашних своей сосредоточенной молчаливостью, чрезмерной сдержанностью. Он мог, и час и два сидеть, слушать милую болтовню сына и не вымолвить ни слова. На вопросы Мишаньки не отвечал, лишь поглаживал его по мягким русым волосам или осторожно касался губами лба, щеки и задумчиво, еле заметно улыбался. В такие минуты глаза его влажнели. Свидетельница подобных сцен бабушка Софья Павловна тихо уходила, прижимая платок к глазам.

Андрей Михайлович недобро сводил брови, если его просили рассказать о подробностях. Он старался уйти от любопытных, всякое многословие его раздражало. Полюбил одиночество. Данута, не сводившая с него глаз, однажды видела, как он остановился у старого дуба, осторожно погладил его корявую кору и прижался щекой к теплому стволу. Так и стоял, греясь у вечного дерева. Походив по лесу за огородом, возвращался и молча брался за топор, рубанок, поправлял изгородь, сарай — все обстоятельно, с мужицкой неторопливостью и с неотвязной какой-то думой.

Просыпаясь ночью, Данута могла увидеть его лежащим с открытыми глазами, устремленными в пустоту.

И Шапошников, и Телеусов, частенько навещавшие Псебай, своими рассказами лишь на короткое время выводили Зарецкого из угрюмой замкнутости. Он задавал два-три вопроса, но не загорался, как прежде, не сопереживал. Лишь редко и глубоко вздыхал.

Шел ему тогда тридцать четвертый год. Время наибольшего расцвета личности.

Впервые он вышел из этого состояния, когда на псебай-ской улице встретил жену Семки Чебурнова. Возле нее семенила пятилетняя дочка.

Крупная, растолстевшая женщина сжала губы и церемонно поклонилась. Зарецкий остановился. Все вспомнилось…

— И деж это мово хозяина подевали?… — плачущим голосом завела, было Чебурнова, но, глянув на егеря, осеклась. Он смотрел на девочку, та, открыв рот, на него — доверчиво и любопытно, синие глаза ее ждали добрых слов, ласки, игры.

— Как тебя зовут? — тихо спросил Андрей Михайлович.

— Ксю-уша, — протянула девочка. — А тебя?

Он ответно улыбнулся, просто и хорошо, как улыбаются друзьям. Готовая удариться в голос, Чебурнова растерялась. Она собиралась обрушить на Зарецкого всю свою бабью злость, но эта добрая улыбка «вражины» погасила даже ее боевитость. Слезы потекли у нее по щекам. А он погладил девочку по голове и пошел дальше, не погасив своей улыбки. Вдруг что-то сдвинулось в его сердце, тяжесть свалилась. Миром правит добро, а не зло. Что общего у злодея Семена с этой ясноглазой девочкой? Ей принадлежит будущее!

В тот день старший Зарецкий спросил Андрея:

— Как жить думаешь, сынок?

— Как и прежде, — спокойно ответил он. — В горы поеду, к своим зверям, если они еще остались.

— Ну и добро. И хорошо, с товарищами-друзьями. А то ведь они без тебя растерялись. Думают, бросил ты общее дело.

— Знаешь, папа, — сказал Андрей раздумчиво, — я все размышлял, где мера подлости и зла, где их предел? И вдруг понял: нет у зла корней. Зло — как заразиха в поле. Отсеки ее, и поля очистятся. Только добро вечно, а зло лишь на время приходит и уходит. Словно змеи в сыром лесу.

— Слава всевышнему! — Отец поднял глаза к небу. — Ты становишься прежним человеком, сынок. Мы так боялись…

За вечерним чаем Андрей Михайлович разговаривал охотно, даже шутил. Данута, враз помолодевшая, с пылающими щеками, тормошила его и Мишаньку, смеялась.

Всем было хорошо. Впервые в этом году счастье осветило дом, в котором побывала беда.