Филип Керр - Друг от друга

• Название: Друг от друга
• Автор: Филип Керр
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-389-00074-2

Бернхард Гюнтер, в прошлом криминал-комиссар главного полицейского управления Берлина, открывает после войны сыскное агентство. У него появляется клиентка, Бритта Варцок, желающая найти своего мужа, военного преступника, который «залег на дно» в Аргентине. Как только Гюнтер пускается по следу, его зверски избивают. Выхаживающий сыщика врач предлагает ему восстановить силы в имении своего друга, доктора Груэна, прикованного к инвалидной коляске. Груэн по странному стечению обстоятельств как две капли воды похож на Гюнтера. Пользуясь этим, доктор посылает гостя в Вену, чтобы тот оформил за него наследство, оставленное ему матерью. В Вене Гюнтера шантажируют, а затем обвиняют в убийстве Бритты Варцок, которую он находит мертвой. Догадавшись, что его подставили, сыщик решает отомстить.

---

Первое мое дело пришло как раз от юриста и по странному совпадению было связано с Красными Куртками из Ландсберга. Впрочем, второе — тоже, что, возможно, уже никаким совпадением не было. И следующее за ними также оказалось из той же оперы. Любое из них могло бы перевернуть мою жизнь, но перевернуло только третье. И даже теперь мне трудно сказать наверняка, имели ли касательство к нему два других расследования.

Эрих Кауфман был юрист, неоконсерватор и член так называемого Гейдельбергского союза юристов, центрального координирующего органа по освобождению заключенных Ландсберга. 21 сентября 1949 года я отправился в роскошный офис Кауфмана, находившийся в здании рядом с Дворцом правосудия на Карлсплац. Впечатление было такое, что на площади идет сражение: грохот от бетономешалок, молотков, визг пил — дворец спешно ремонтировали. Дату я запомнил, потому что буквально накануне в новом парламенте выступал представитель правых сил Альфред Лориц, требуя немедленной и всеобщей амнистии для всех, кроме самых серьезных военных преступников — под этими он подразумевал уже мертвых или тех, кто был в бегах. Я читал его выступления в «Зюддойтче цайтунг», когда вошла секретарша Кауфмана, чтобы отвести меня в роскошные апартаменты, которые он скромно именовал офисом. Не знаю, что поразило меня больше всего: кабинет, статья в газете или секретарша, — уж сколько времени прошло, как меня не обласкивала ресницами такая миленькая маленькая фройляйн. Ласковость ее я приписал новому костюму, который сидел на мне как влитой. Однако костюм Кауфмана был куда шикарней, и облегал он владельца, как и положено дорогому костюму.

На вид Кауфману было лет под шестьдесят. Не было сомнений: передо мной еврей, да и имя на дверной табличке выгравировано на иврите — приятная замена недавней желтой звезды Давида в его окнах. Я этому только порадовался: обстановка в Германии возвращалась к нормальной. Что с Кауфманом происходило в войну, я представления не имел, но про такое у людей не спрашивают. Однако за несколько лет после ухода нацистов он, очевидно, весьма преуспел. Не только его костюм был лучше моего, но и все остальное тоже. Туфли явно сшиты на заказ, руки выхолены, а булавка в галстуке сверкала, как подарок ко дню рождения от самой царицы Савской. Даже зубы у него были лучше моих. В пухлых пальцах он крутил мою визитку и, не тратя времени на пустые любезности, приступил прямо к сути. Я ничуть не возражал: на выражения почтения я и сам не очень-то горазд, особенно после пребывания в русском лагере военнопленных. Вдобавок мне не терпелось раскрутить свой бизнес.

— Я хочу, чтобы вы побеседовали с одним американским солдатом, — начал Кауфман. — Это рядовой Третьей армии США по имени Джон Иванов, охранник в тюрьме номер один для военных преступников. Знаете, где она?

— В Ландсберге, наверное.

— Правильно. Именно там. Проверьте его, герр Гюнтер. Выясните, что он за человек: надежный или нет, честный ли, искренний или скользкий тип. Как я полагаю, конфиденциальность дел своих клиентов вы соблюдаете?

— Разумеется, — отозвался я. — Держу рот на замке покрепче, чем Рудольф Гесс.[4]

— Тогда строго конфиденциально сообщу вам, что рядовой Иванов выдвинул ряд обвинений касательно обращения с Красными Куртками и сообщил, что так называемых военных преступников в июне прошлого года намеренно казнили так, чтобы люди умирали долго и мучительно. Я дам вам адрес, где вы встретитесь с Ивановым. — Открутив колпачок ручки с золотым пером, он стал писать на листке бумаги. — Кстати, по поводу вашего замечания о Гессе. У меня, герр Гюнтер, чувство юмора отсутствует. Его из меня выбили нацисты. Выбили в буквальном смысле слова, могу вас заверить.

— Если честно, то и мое чувство юмора не на высоте. Из меня его вышибли русские. Так что вы поймете: я не шучу, когда говорю, мой гонорар — десять марок в день плюс расходы. Предоплата за два дня вперед.

Он и глазом не моргнул. Видно, нацисты над ним здорово поработали — по векам лупить у них особенно хорошо получалось. Но все-таки я сообразил, что, скорее всего, оценил свою работу чересчур низко. Работая в Берлине, я предпочитал, чтобы люди ворчали насчет моего гонорара. Таким образом я избегал клиентов, жаждавших выкачать из меня побольше информации за гроши. Вырвав листок из блокнота, Кауфман протянул его мне.

— На вашей визитке, герр Гюнтер, написано, что вы немного объясняетесь по-английски. Это действительно так?

— Да, — по-английски подтвердил я.

— А свидетель, по-моему, владеет начатками немецкого. Ваш английский поможет вам узнать его получше. А может, даже и завоевать его доверие. Из американцев лингвисты не ахти какие. У них, как и у англичан, островной менталитет. Правда, англичанин уж если говорит на немецком, то говорит хорошо, а американцы считают, что изучение любых иностранных языков — пустая трата времени. Вроде как игра в футбол, раз сами они играют в какую-то непонятную его разновидность.

— Иванов — фамилия, похожая на русскую, — заметил я. — Может, он и по-русски говорит. Я по-русски говорю прекрасно. Выучился в лагере.

— Вам повезло. Я про то, что вам удалось вернуться домой. — Он окинул меня долгим оценивающим взглядом. — Да, очень повезло.

— Это уж точно. Здоровье у меня хорошее, хотя я и получил порцию шрапнели в ногу. Да по голове схлопотал пару лет назад. Из-за этого случается иной раз — затылок зудит. Обычно, когда происходит нечто бессмысленное. Как сейчас, например.

— О? А что же сейчас бессмысленного?

— С чего вдруг еврея так заботит, что случилось с десятком поганых военных преступников?

— Вопрос справедливый, — покивал он. — Да, я еврей. Но это не означает, герр Гюнтер, что интересует меня только месть. — Поднявшись, Кауфман подошел к окну, подозвав меня властным кивком.

Мимоходом я заметил фотографию Кауфмана в мундире немецкого солдата времен Первой мировой войны и диплом доктора наук университета Галле. А встав рядом с ним, разглядел: его светло-серый, в тонкую полоску костюм даже еще дороже, чем мне показалось издалека. Ткань шелковисто зашуршала, когда Кауфман, сняв очки в черепаховой оправе, энергично стал протирать их платком ослепительной белизны, таким же безупречным, как и воротничок его рубашки. Меня больше интересовал сам Кауфман, чем вид на Карлс-плац с высоты птичьего полета, открывавшийся из окна его офиса. Я чувствовал себя Исавом, стоящим рядом с благополучным братом своим Иаковом.

— Это Дворец правосудия и здание суда, — сказал он. — Года через два — а может, дай-то бог, и раньше, потому что этот грохот сводит меня с ума, — они станут такими же, как прежде. Можно будет войти и поприсутствовать на судебном процессе, не подозревая даже, что когда-то здание было разрушено бомбами союзных войск. Может, кстати, зданию это и пойдет на пользу. Но закон — это нечто иное. Он создается людьми, герр Гюнтер, а потому — милосердие выше правосудия. Амнистия для всех военных преступников — вот что будет благоприятствовать рождению новой Германии.

— Включая и преступников вроде Отто Олендорфа? Того, что виновен в смерти почти ста тысяч человек?

— Для всех! — отрезал он. — Я один из многих, в том числе и евреев, кто считает, что политическая чистка, навязанная нам оккупационными властями, несправедлива во всех отношениях и провалилась с чудовищным треском. Необходимо как можно скорее прекратить преследование так называемых беглецов от закона, а всех, остающихся в заключении, освободить. И подвести, таким образом, черту под печальными событиями этой достойной сожаления эпохи. Я, а также группа юристов-единомышленников и высшие церковные иерархи намерены подать прошение американскому верховному выездному судье о заключенных в Ландсберге. Сбор любых свидетельств дурного обращения с заключенными — необходимый первый шаг для нашей петиции. И то, что я еврей, абсолютно тут ни при чем. Я ясно изложил свою позицию?

Мне понравилось, что он не погнушался прочитать мне небольшую лекцию о новой Федеративной Республике. Уже давно никто так не старался ради повышения уровня моего образования. Да и кроме того, наши деловые отношения с ним только зарождались, и нахальничать было пока еще не с руки.

К тому же он еще и юрист, и случается ведь, когда вы грубите юристам, они обвиняют вас в оскорблении и запихивают в тюрьму.

Итак, я отправился в Ландсберг и встретился с рядовым Ивановым, а вернувшись, отправился снова на встречу с Кауфманом. Вот тут-то как раз и подоспел момент произнести все нахальные фразочки, какие я сумел придумать. А ему пришлось выслушать их и проглотить. Потому что разговор с клиентом называется у нас, частных детективов, отчетом, а предоставляемые мною отчеты зачастую вполне могут сойти за оскорбление у человека, не привыкшего к моей манере. Особенно если факты отчета совсем не похожи на те, какие он желал бы услышать, если хочет спасти подонков вроде Отто Олендорфа от виселицы. Потому что Иванов оказался вруном и обманщиком, хуже того, стукачом — безмозглая обезьяна, которая только и рвется подло свести счеты с американской армией, да еще вдобавок и получить за это вознаграждение.