Филип Керр - Друг от друга

• Название: Друг от друга
• Автор: Филип Керр
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-389-00074-2

Бернхард Гюнтер, в прошлом криминал-комиссар главного полицейского управления Берлина, открывает после войны сыскное агентство. У него появляется клиентка, Бритта Варцок, желающая найти своего мужа, военного преступника, который «залег на дно» в Аргентине. Как только Гюнтер пускается по следу, его зверски избивают. Выхаживающий сыщика врач предлагает ему восстановить силы в имении своего друга, доктора Груэна, прикованного к инвалидной коляске. Груэн по странному стечению обстоятельств как две капли воды похож на Гюнтера. Пользуясь этим, доктор посылает гостя в Вену, чтобы тот оформил за него наследство, оставленное ему матерью. В Вене Гюнтера шантажируют, а затем обвиняют в убийстве Бритты Варцок, которую он находит мертвой. Догадавшись, что его подставили, сыщик решает отомстить.

---

— И то верно. Предоставлять людям выбор не очень-то у Гитлера получалось. Все мы вынуждены были совершать поступки, которые нам не очень нравились. И моему сыну в том числе. Он был юристом. Многообещающим юристом. В СС он вступил в тысяча девятьсот тридцать шестом. В отличие от вас по собственному выбору. Я остерегал его, просил проявить осторожность, но привилегия сыновей — пренебрегать отцовскими советами, пока не становится слишком поздно. Это всегда стоит отцам здоровья и преждевременных седин. В тысяча девятьсот сорок первом Винсенц стал помощником командира оперативного карательного отряда в Литве. Вот так… Они называли его как-то по-другому. Не то — отряд специальных акций, не то еще как-то нелепо. В их обязанности входили массовые убийства. При нормальных обстоятельствах Винсенц ни за что бы не ввязался в такой кошмар. Но, как и многие другие, он чувствовал себя связанным присягой, которую давал лично фюреру. Вы должны понять: он делал то, что делал, из уважения к этой присяге и государству, но всегда внутренне категорически не одобрял происходящего.

— То есть вы хотите сказать, что он всего лишь выполнял приказы.

— Именно. — Барон проигнорировал, а может, просто не заметил сарказм моего тона. — Приказы есть приказы. И от этого факта не уйдешь. Люди, подобные моему сыну, герр Гюнтер, всего лишь жертвы субъективных оценок истории. Ничто не порочит честь Германии больше, чем заключенные в Ландсберге. И мой сын один из них. Красные Куртки, как называют их газеты, представляют серьезнейшее препятствие для восстановления нашего национального суверенитета. А мы должны обрести его, если намерены внести свою лепту, как хотят того американцы, в дело защиты Запада. Я имею в виду, разумеется, предстоящую войну с коммунизмом.

Я вежливо покивал. Вторая прочитанная мне за последнее время лекция. Барон фон Штарнберг не любит коммунистов, что было и так ясно по окружающей обстановке. Живи я так, я тоже не любил бы коммунистов. Не то чтобы я так уж их обожал. Но богатств никаких у меня нет, а потому у меня с ними больше общего, чем с бароном, у которого денег навалом и который вовсе не собирался запускать руку в карман и помогать Америке выиграть войну против коммунизма, пока Америка относится к его сыну как к обыкновенному преступнику.

— Его уже судили? — осведомился я.

— Да. И приговорили к смерти в апреле тысяча девятьсот сорок восьмого. Но после петиции генералу Клею этот приговор был заменен пожизненным заключением.

— Тогда я просто не понимаю, чем могу помочь, — вежливо сказал я, удержавшись и не прибавив, что, по моему личному мнению, «паршивой овце» баронской семьи и так уже посчастливилось больше, чем он мог рассчитывать. — Ведь он же не отрицает, что сделал то, что сделал? Верно?

— Нет. Отнюдь. Как я уже объяснил, в свою защиту он сумел бы сказать лишь одно: что он не мог действовать иначе, чем действовал. Теперь мы хотим обратить внимание правительства на тот факт, что Винсенц никогда не имел ничего личного против евреев. Наоборот. После окончания университета он читал право в университете Гейдельберга и там в тысяча девятьсот тридцать четвертом году хлопотал, чтобы меры, принятые гестапо против студента, укрывавшего дома евреев, были приостановлены. Звали этого студента Вольфганг Штампф. Вот я и хочу, герр Гюнтер, чтобы вы разыскали Штампфа. Найти его необходимо, потому что тогда мы сможем присоединить его свидетельские показания касательно Гейдельбергского еврейского дела к прошению о досрочном освобождении Винсенца. — Барон вздохнул. — Моему сыну всего тридцать семь, герр Гюнтер. Впереди у него еще целая жизнь.

Я подлил себе еще немного превосходного шнапса барона, стараясь заглушить тошнотворный привкус во рту. Выпивка заодно помогла мне проглотить бестактное замечание, что у Винсенца, в отличие от множества литовских евреев, которых он убивал пусть даже из уважения к офицерской присяге эсэсовца, впереди все-таки есть жизнь. Теперь у меня уже не оставалось сомнений: нового клиента ко мне направил именно Эрих Кауфман.

— Вы говорите, барон, это случилось в тысяча девятьсот тридцать четвертом? — уточнил я. Тот кивнул. — С тех пор много воды утекло. Откуда вы знаете, что Штампф еще жив?

— Потому что недели две назад моя дочь Хелен Элизабет видела Вольфганга Штампфа в Мюнхене. В трамвае.

Я постарался убрать из голоса даже тень удивления:

— Ваша дочь ездит в трамвае?

Барон слабо улыбнулся, точно подтверждая всю нелепость такого предположения:

— Ну что вы! Она ехала в машине. Из Глиптотеки. Остановилась на светофоре и, случайно подняв глаза, увидела его в окне трамвая. Она совершенно уверена: это был он.

— Глиптотека… — протянул я. — Это в Квартале Музеев, верно? Так, что же у нас там… Восьмерка ходит от Карлс-плац до Швабинга. Тройка и шестерка тоже до Швабинга. А еще тридцать седьмой от Гогенцоллерн-штрассе до памятника Марксу. Она конечно же не помнит, какой это был номер трамвая? — Барон покачал головой. — Ладно, неважно, я разыщу для вас этого человека.

— Если найдете, я заплачу вам тысячу марок.

— Ну и прекрасно. Но после того как я найду Штампфа, остальное, барон, дело уже ваше и ваших адвокатов. Я не стану выступать защитником вашего сына. Так лучше. Лучше для вашего сына.

А что еще важнее, лучше для меня. Я и без того плохо сплю по ночам, а если еще и кинусь на защиту убийцы, принимавшего участие в массовых расстрелах…

— Герр Гюнтер, люди так со мной не разговаривают, — чопорно осадил он.

— Надо привыкать, барон, сейчас у нас республика. Не забыли? Вдобавок я — тот парень, который точно знает, как разыскать для вашего сына тайный козырь. — Что, само собой, было блефом, но уж чересчур угрожающе раздулись его тонкие аристократические ноздри. Я слишком далеко зашел, размахивая перед ним, как плащом матадора, своими моральными принципами. Теперь требуется убедить его, что грубоватость — всего лишь отличительная черта моего поведения, а для выполнения поручения я все-таки подхожу лучше всех. — Рад, что вы предложили достойное вознаграждение, потому что у меня это дело займет всего несколько дней, а за десять марок в день плюс расходы я и гробиться бы не стал.

— Как вы собираетесь это сделать? Я ведь уже и сам наводил справки.

— Я, конечно, мог бы рассказать вам. Но тогда я останусь без работы. Для начала мне обязательно потребуется побеседовать с вашей дочерью.

— Разумеется. Я скажу ей.

А правда была в том, что я понятия не имел, с чего начинать. В Мюнхене живет восемьсот двадцать одна тысяча человек. Большинство из них католики и не особенно болтливы — держат язык за зубами даже на исповеди.

— Вам требуется что-нибудь еще? — спросил он.

Моя наглость была уже совершенно забыта.

— Если хотите, можете выдать мне небольшой аванс. За тридцать марок вы получите в полное свое распоряжение весь остаток моей недели и утешение от сознания, что прошение об освобождении вашего сына почти уже отправлено в Ландсберг.

5

Как известно, немцы очень педантичный народ. Мы строго придерживаемся всех правил и предписаний и иногда ведем себя так, будто документы и справки — это единственные признаки подлинной цивилизации. Даже когда дело касается систематического истребления целой расы, ведется статистика, пишутся протоколы, делаются фотографии, отчеты и записи. Сотни, а то и тысячи военных преступников могли бы успешно избежать приговоров, если бы не наша немецкая одержимость цифрами, именами, адресами. Хотя много документов было уничтожено во время бомбардировок, я все-таки не сомневался, что где-нибудь да разыщу адрес Вольфганга Штампфа.

Начал я с Главного управления полиции, наведавшись в бюро регистрации и паспортный отдел, но никаких следов его там не обнаружилось. Тогда я проверил в Министерстве внутренних дел на Принц-Регент-штрассе. Поискал даже в Обществе германских юристов — Штампф ведь из Мюнхена и обучался на юриста, как сообщил мне барон. Затем, рассудив, что вряд ли Штампфа миновала военная служба, я отправился в Баварский госархив на Арсис-штрассе, где хранились записи с 1265 года. Документы там ничуть не пострадали от бомбежек и пожаров. Но и тут мне не повезло: единственно, что я узнал, — архивы Баварской армии были перемещены на Леонрод-штрассе. И вот там-то наконец я обнаружил имя, которое искал, в списках офицеров Баварии. Замечательнейший образчик ведения документации! Составлен в алфавитном порядке по годам, написан от руки лиловыми чернилами. Гауптман Вольфганг Штампф, 1-я Гебиргсдивизия, именовавшаяся прежде Баварской горной дивизией. Теперь у меня были полное имя, адрес и даже фотография, а еще фамилия командира отряда Штампфа.

Правда, такого адреса в Восточном Мюнхене теперь не существовало, бомба сровняла дом с землей 13 июля 1944 года — так сообщала табличка на развалинах. Никаких идей у меня больше не возникло, и я решил пока что покататься на трамваях — а именно на тройке, шестерке, восьмерке и тридцать седьмом — с похищенной из досье фотографией Штампфа. Но прежде мне предстояла встреча в Глиптотеке с дочерью барона.