Ингер Эдельфельдт - Удивительный хамелеон (Рассказы)

• Название: Удивительный хамелеон (Рассказы)
• Автор: Ингер Эдельфельдт
• Жанр: Проза

---

- Я не хотела тебе об этом рассказывать.

- О чем?

- Ты помнишь ту весну, когда мы жили в палатке?

- Ты имеешь в виду, когда тебе было пять лет?

- Да. - Элин умолкла.

Элизабет ждала. С одной стороны, она думала о том, который час, а с другой - изо всех сил хотела успокоить дочь, сколько бы времени ни потребовалось. Вдруг ей привиделось ее красное платье, трепещущее в воздухе, словно в нем поселился невидимый танцующий дух, - платье порхает по саду и летит прочь в темноту, в сторону леса. Красное и блестящее, будто пламя или блуждающий огонек. Платье без хозяйки. Летящее в неизвестность.

"Что это означает?" - подумалось ей.

Элин пошевелилась, и видение пропало.

- Весь ужас в том, что все было так здорово, - продолжила девочка. Трава такая зеленая, а небо... такое чертовски голубое.

- Что же в этом ужасного?

- Разве ты не помнишь? - возмутилась Элин. - Это же было то самое лето. Я скакала везде, как маленькая идиотка.

"Может, она имеет в виду развод?" - подумала Элизабет.

- Самое странное, что, хотя светило солнце, вдруг пошел дождь, сказала девочка. - Большие капли, как драгоценные камни, я хотела посмотреть на них, и тут одна из них попала мне прямо в глаз. Мне было так больно! - В ее голосе послышалась горечь. - А я все бегала и бегала. Мы, конечно, ничего не знали, потому что у радиоприемника сели батарейки. Но потом, на следующий день, мы нашли новые, про которые папа забыл, и тогда мы обо всем узнали.

Ну да, конечно, вспомнила Элизабет, Чернобыльская катастрофа. Разве можно такое забыть? Они разбили палатку недалеко от Уппсалы. Когда они услышали новости, то желание отдыхать сразу пропало, они тут же собрали вещи и уехали домой. Они постирали одежду и вымыли волосы. Хотели даже выбросить обувь, но она стоила дорого. А Петер то и дело повторял: "Они, конечно, преувеличивают". Удивительно, как она забыла про это!

- Я тогда ничего не понимала. А вы ничего не объяснили.

- Да нет же, мы объясняли, как могли.

- Вы не сказали про изотопы. Об этом я узнала после.

- Но... - начала было Элизабет.

- Я еще не сказала самого главного! Я молчала, чтобы не испугать тебя! Ты ведь считала себя ужасно одинокой! Ты думала только о том, что папа тебя бросил! Я боялась, что у тебя случится нервный срыв или что-нибудь в этом роде, если я тебе такое скажу! Но сейчас-то ты уже пережила все, или как?

- Пережила что?

- Развод.

Элизабет была потрясена. Неужели Элин все видела? Что нервы матери столь слабы, что у нее мог произойти нервный срыв? Неужели дочь все понимала? Неужели Элизабет не удалось это скрыть? Несмотря на прогулки, игры и борьбу за то, чтобы сделать жизнь ребенка безмятежной? Ведь на самом деле собирала все свои силы и боролась, боролась. Выходит, напрасно.

- Ты можешь рассказать мне все, - мягко сказала Элизабет. - Все.

- Я думаю, что у меня в голове изотоп, - сказала Элин. Она пыталась говорить отстраненным голосом, как будто речь шла о чем-то постыдном, но все ее тело замерло.

- Но, Элин, милая...

- Нет, это вполне может быть! Это была та самая капля! Тот самый дождь! И он капнул мне прямо в глаз! Если он не в голове, то, значит, в глазу! Прошло уже восемь лет! А в двадцать шесть я заболею раком! Ты знаешь, что делать? Я могу сойти с ума, или совершить ужасное преступление, или еще что-нибудь!

- Элин...

- Не говори, что этого не может быть, это может быть!

- Но, Элин, если рассуждать так, то вся жизнь становится бессмысленной, - взмолилась Элизабет. - Случиться может все, что угодно, человек может попасть под машину или...

- Но от этого не легче!

Конечно, не легче. А чем еще можно себя утешить?

- Во-первых, - сказала Элизабет, - мы поговорим об этом с доктором. И даже если что-то такое могло произойти, то это совсем не значит, что изотоп оказался именно в этой капле. И если ты не заболеешь, подумай, сколько лет ты тревожилась понапрасну! А если ты все-таки заболеешь, обещаю, что буду заботиться о тебе и следить, чтобы тебя лечили самым лучшим образом.

Элин опять тихо вздохнула, но на этот раз как будто с некоторым облегчением. Ее тело слегка расслабилось.

Но Элизабет охватил мучительный тошнотворный ужас. Вот как бывает в жизни: пятилетняя девочка поднимает лицо к небу и в глаз ей падает прозрачная капля невидимого яда - это похоже на дурной сон. И все это наяву; неужели вот это и есть то, что происходит на самом деле? Вот какова на самом деле суть человека: грабеж, наглость и войны.

Таково все вокруг нас, но мы не в силах признать это; неужели вот это и есть правда?

Она лежала, не шелохнувшись. По счастью, Элин ничего не спрашивала, потому что мать не могла бы ей ответить. Когда родителей охватывает такой ужас, они не должны показывать этого детям.

Они долго лежали молча. Затем девочка застонала, и Элизабет поняла, что та засыпает. Дыхание дочери стало ровным и тихим, как бывает у спящих, - это всегда вызывало у матери особую нежность.

Слушая дыхание Элин, Элизабет вдруг почувствовала, что не вполне осознает себя; ей показалось, что она могла бы быть совсем другой женщиной, какой угодно, которая лежит совсем в другой темной комнате, в другой стране. Другой матерью, которая только что утешила свое дитя, слегка солгав ему, чтобы его оцепеневшее от страха тельце расслабилось. Другая мать не смыкала глаз от страха и собственной слабости перед жуткой неизвестностью. "Спи, ночью на нас не упадет бомба, спи, утром тебе станет лучше, спи, завтра у нас будет еда, папа вернется домой, в лесу больше никогда не будет мертвых тел, утром мир станет добрее, и все будет хорошо".

На мгновение Элизабет захотелось представить, будто у нее еще нет ребенка, что она одна, что она в ответе только за свою жизнь.

И ей так захотелось, чтобы на свете был Бог, которого можно попросить о чем-нибудь и на которого можно надеяться. Бог-объяснение, Бог-утешение, Бог - причина всего. Ответ на избитый, но так и не разрешенный вопрос: зачем мы живем?

Зачем мы живем?

Дверь открыта, та самая дверь, что ведет в черное небытие. Ты говоришь: не надо лжи, я не хочу утешительной лжи. Я ничему не верю, я хочу знать правду.

Но, дружок, шепчет голос внутри тебя, ты ведь совсем не хочешь этого. Ты хотела этого когда-то, тебе казалось, что ты хотела. Все те разговоры ночами напролет, так увлекавшие тебя, когда вы спорили в прокуренных комнатах о том, что такое человек или кем он должен быть. А что такое "правда"? Какая правда является правдой? Правда политиков? Экономистов? Философов? Все это вместе? Или, говоря начистоту, правда - это хаос или грубая сила?

Должен ли человек жертвовать жизнью, чтобы изменить мир, и если он жертвует, то чем он жертвует?

Что такое человеческая жизнь?

Почему человек спрашивает, что такое его жизнь?

Почему человек спрашивает, когда он знает, что дверь ведет в черное небытие?

Я лежу на кровати, я обнимаю ребенка.

Я собиралась пойти на вечеринку.

Где-то там, быть может, меня ждет другой человек. Мужчина. Его объятия. Правда любви мужчины и женщины, та, которая гонит прочь многие вопросы.

Так жизнь заботится о своем продолжении: она прельщает нас тем, что помогает на время забыть о наших вопросах.

Так появляются дети; так появилась Элин. В прекрасном забытьи.

Элин. Вот она дышит тихо и медленно, она спит.

Элизабет подумала, что ей пора вставать и идти на вечеринку.

Но на нее вдруг навалилась смертельная усталость, она не могла пошевелить и пальцем. При мысли, что придется снова краситься, делать прическу и одеваться, ей стало совсем не по себе.

Она решила, что лучше еще немного полежать.

Она закрыла глаза и стала снова слушать дыхание дочки, не думать, а только слушать. И ей показалось, будто Элин растет, и вот уже от Элин, а не от Элизабет, стало исходить спокойствие. В этот миг они стали неразделимы: тело к телу. Так же, как звери ложатся спать рядом друг с другом: тепло и дыхание, обманчивое, короткое успокоение, но лишь оно и есть истина. Когда чувствуешь тепло другого тела.

Неожиданно в ее душе воцарился покой, словно снизошедшее благословение.

"Я усну, - думала она, - и вечеринка проплывет мимо меня, будто ярко освещенный круизный лайнер, картинка без звука, он будет удаляться в темноту, скользя по зеркальной воде, на которой почему-то стою и я сама". И это не казалось ей странным, она стояла там, где стояла, ее слегка, но заметно покачивало из стороны в сторону, как бывает перед тем, как уснешь, - может, это воспоминание? Воспоминание тела о легкости, темноте и безмолвии?

Дыхание дочери успокаивало, усыпляло ее.

По витой лестнице она спустилась в огромный зал, окутанный голубым сиянием, похожим на летние сумерки. Вокруг нее слышался шум дыхания, словно она оказалась внутри живого существа.

В другом конце зала ярким пятном посреди синевы мерцал маленький освещенный экран, переливающийся разными цветами. Она с удивлением подумала, почему оказалась здесь одна: должна ли она следить за этим сооружением, зависит ли дыхание от ее присутствия или, может, она отвечает здесь за что-то? На ней был белый халат, такой длинный, что волочился по полу, как шлейф или ритуальное одеяние.