Салли Боумен - Темный ангел

• Название: Темный ангел
• Автор: Салли Боумен
• Издательство: Эксмо-Пресс, Континент
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001377-9

Никто из гостей на приеме, устроенном в честь кометы Галлея, не подозревал, что эта волшебная ночь завершится жестоким убийством, отбросившим зловещую тень на целых три поколения династии Кавендишей. Ни один мужчина этого семейства не мог противиться чарам обворожительной и опасной Констанцы. Любовь, надежда, обман – все смешивается в темном водовороте страсти, в который затягивает их блистательная и по-своему несчастная Констанца. Ее мрачная тайна становится проклятьем прежде всего для нее самой.

---

Френк Джерард, симпатичный молодой мужчина, поднялся, когда мы вошли, по всей видимости, мы оказались в его кабинете. Он читал книгу, которую вежливо отложил в сторону. Мы подали руки друг другу. Роза пустилась в длинное повествование, посвященное сначала успехам Френка, а потом моим достоинствам. Последовал весьма выразительный список моих достижений как декоратора и добросердечное, но путаное объяснение причин, в силу которых Роза почувствовала ко мне симпатию, едва только мы встретились.

Френк Джерард слушал ее молча. Я догадывалась, что он сомневался в точности изложения и считал столь бурную симпатию преждевременной. Он не делал никаких замечаний, а просто стоял, сложив руки на груди, пока Роза не подошла к концу своего панегирика. Ближе к концу, когда Роза стала чувствовать: что-то не так, существует какое-то подводное течение, она – что было для нее явно нехарактерно – запнулась, начала снова, потеряла нить мысли, после чего очень торопливо извлекла меня из комнаты.

Наша встреча носила не совсем тот характер, как я описала его Констанце. Френк был не единственным из сыновей, которые попадались мне на глаза; просто в этой встрече было нечто, что я даже сейчас хотела бы сохранить при себе.

– Он так много работает, – виновато тараторила Роза, – и мы ему помешали. Скоро он заканчивает Колумбийский университет. Он там на самом лучшем счету. – Остановившись, она покачала головой. – Прошлой ночью, например, он даже не ложился. Он и крошки в рот не взял. Лицо у него было бледным. Я сказала ему: Френк, ты себя уморишь работой. В жизни есть и другие вещи. Я попыталась рассказать ему о вас, как вы справляетесь – ну, чтобы он понял. Но нет, он даже не слушал. Мне показалось, что он был бледен, когда мы вошли. Вам так не кажется?

Я согласилась, что он был бледноват, хотя цвет его лица был далеко не главным из того, что мне запомнилось при этой встрече. После длительного повествования Розы о своем сыне, о его полной поглощенности медициной, о наградах, уже полученных им, удалось наконец вернуть Розу к теме дома.

Какое-то время она воодушевленно рассказывала мне о своих проектах переоборудования дома, но долго продолжать тему не удалось. Я думаю, что в определенном смысле Розу дом как таковой и не интересовал. Она мечтала, чтобы вокруг все было в порядке для семьи: комната для каждого ребенка, достаточно места, чтобы огромная семья могла радоваться обществу друг друга и в то же время иметь возможность для уединения, обеды точно вовремя, изысканная обстановка помещений.

Правда, когда речь шла о подборе цветов, Роза была утомительна и невыносима. Когда же разговор заходил о драмах и персонажах ее семьи, она становилась интересна.

Все это было внове для меня, ведь я была единственным ребенком. Я никогда не ходила в школу. У меня почти не было подруг и друзей моего возраста; и в детстве в Англии, и все годы в Нью-Йорке я, как правило, проводила время в обществе людей гораздо старше меня. Я жила вместе с Констанцей в квартире, которая была, можно сказать, антитезисом этому дому, в котором каждая вещь, каждый предмет обстановки, каждая картина должны были занимать неизменное место. Посещение Джерардов означало путешествие в чужую страну. Сидя здесь, слушая Розу, я испытывала невыразимое одиночество, страстное желание, чтобы я тоже росла вместе с братьями и сестрами, в играх и суматохе, в окружении друзей.

Может, Роза почувствовала это. Она была одной из тех женщин, теплота личности которых вызывает к себе доверие. Она обладала прямотой и решительностью, которым не мог противостоять барьер сдержанности. Она считала, что я очень скрытная, а затем, познакомившись с моей подноготной, рассмеялась.

– Ах, значит, вы англичанка, – сказала она. – Англичане все такие. Они сближаются с друзьями по миллиметру, вам не кажется? Чуть-чуть, потом еще немного. Лет через шестьдесят, может быть, вы скажете, что у вас есть друзья. Но не раньше. Ни в коем случае. А вот я – через шестьдесят минут. А иногда и через тридцать секунд. Если мне кто-то нравится, то в самом деле нравится. Я всегда чувствую, сразу же.

Роза была права на этот счет, права и относительно меня. Я была слишком настороженна и сдержанна. Я хотела стать другой. Я мечтала быть столь же бесстрашной, как Констанца, столь же открытой и импульсивной, как Роза. Порой я думала, что теряю время. Когда же она начнется, моя жизнь?

В силу этой причины я и попыталась открыться Розе, в результате чего Роза знала обо мне гораздо больше, чем кто-либо другой, не считая Констанцы, и я была не в состоянии сопротивляться, когда вопросы Розы подвигали меня все ближе и ближе к теме, которая была увлекательнее всего для нее, – романы.

Роза оказалась страстной романтической личностью. Она уже не раз рассказывала мне историю своей встречи с Максом, его ухаживания и их брака. Она также удостоила меня любовными историями своих родителей, своих дедушек и бабушек, дяди с материнской линии, нескольких кузин и женщины, которую она как-то случайно встретила в автобусе.

Роза неподражаемо рассказывала все эти истории. Речь шла о противостоянии родителей, непонимании, надеждах, искушениях. Все эти истории, насколько я припоминаю, имели нечто общее: у них был счастливый конец. Никаких разводов, смертей, никаких ссор и измен; и подобно романам, которые любила моя тетя Мод, когда я была ребенком, все истории Розы кончались обручальным кольцом и объятиями.

Прошло некоторое время, прежде чем я стала понимать: все эти сказки содержали в себе намек. Я осознала, что их истинный смысл заключался в паузах, взглядах и недомолвках. Роза ждала моей истории, моего романа. Но такового не существовало, о чем я могла только горько пожалеть. Когда, поддавшись давлению, я призналась в этом, Роза проявила искреннее сочувствие, сделала вид, что понимает меня до мозга костей. Опять английская сдержанность, предположила она. В свое время, может быть, я и удостою ее доверия. Нет– нет, все в порядке, никаких обид; больше ни слова, она не станет задавать никаких вопросов.

Но, едва переведя дыхание, она тут же задала его:

– С другой стороны, был ли у тебя какой-то особый друг? – Мы сидели в ее гостиной. У ног моих лежали образцы шелковых тканей, а на коленях располагалась тарелочка с куском пирога. Ароматный чай, вкусное пирожное, доверительное общение. – Я как-то не сомневаюсь… – Она задумчиво посмотрела на меня. – У такой симпатичной девушки, как ты, такой молодой, у которой вся жизнь впереди, должен быть кто-то. И ты ждешь, чтобы он позвонил, да? У тебя начинает частить сердце, когда ты слышишь его голос? Наверно, он пишет – как мой Макс писал мне, – и когда ты получаешь его письма…

– Нет, Роза, – с наивозможной твердостью сказала я. – Никаких звонков. Никаких писем. Говорю вам, никаких особых друзей.

Я остановилась. Как раз в эту минуту в комнату вошел Френк Джерард. Он задал матери какой-то вопрос, а затем, даже не взглянув в мою сторону, вышел.

– Какая скромность, – сказала Роза, когда дверь закрылась. Она бросила на меня взгляд, полный безумного самодовольства. – Ты что-то скрываешь. Ну хорошо, придет время, сама все расскажешь.

Роза оказалась права: я действительно сама ей все рассказала. Ко времени моего признания, много месяцев спустя, работа в доме Розы в Вестчестере была давно завершена. Она длилась восемь месяцев и скрепила нашу дружбу, хотя в ней были нередки и ссоры.

Я должна уточнить, что Роза обладала весьма странными вкусами. От своей семьи она унаследовала немалое количество редкой, хотя и несколько тяжеловатой, мебели и несколько прекрасных картин. У нее имелись великолепные гобелены, которые тем не менее в Вестчестере явно не смотрелись. Был старинный немецкий шкаф черного дуба, на котором высились внушающие почтительный страх канделябры. Предполагалось, что я рассыплюсь в витиеватых комплиментах мебели, многие образцы из которых Роза сама приобрела.

Роза обожала позолоту и завитушки. Она преклонялась перед рококо. Она испытывала слабость к Булю. У нее был целый набор, дорогостоящий и, как я подозреваю, фальшивый, кресел эпохи Людовика XIV. Одна комната была отведена под коллекцию штейбнских стеклянных зверюшек и изысканного мейсенского фарфора. Кроме того, сказывалось влияние Макса и многочисленных детей. Повсюду лежали книги, стопки журналов, водопады бумаг, пластинок, музыкальных инструментов, игрушек, спортивного снаряжения, академических атласов. Казалось, в этом доме порядок вел непрестанную борьбу с хаосом и проигрывал ее. Мне нравилось бывать здесь, но работать означало предать забвению все свои принципы.

Время от времени я пыталась объяснять это Констанце, но та только смеялась.

– Ох, да не будь же такой пуристкой, – сказала она. – Кончишь эту работу и забудешь. И никогда о ней и не вспомнишь.

Но я вернусь, это я знала. Роза притягивала меня; ее семья влекла меня; шаг за шагом я входила в круг ее домашних. Меня приглашали на семейные вечерние трапезы. За чаем мы с Розой обсуждали убранство очередных комнат – и я понимала, что работа, которая уже была завершена, шла кувырком. Каждую из законченных комнат Роза за неделю ставила вверх тормашками.