Салли Боумен - Темный ангел

• Название: Темный ангел
• Автор: Салли Боумен
• Издательство: Эксмо-Пресс, Континент
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001377-9

Никто из гостей на приеме, устроенном в честь кометы Галлея, не подозревал, что эта волшебная ночь завершится жестоким убийством, отбросившим зловещую тень на целых три поколения династии Кавендишей. Ни один мужчина этого семейства не мог противиться чарам обворожительной и опасной Констанцы. Любовь, надежда, обман – все смешивается в темном водовороте страсти, в который затягивает их блистательная и по-своему несчастная Констанца. Ее мрачная тайна становится проклятьем прежде всего для нее самой.

---

Вместе с Констанцей Гвен вернулась к себе в Мейфейр. Констанца решительно вошла в дом в своем черном пальто и шляпке, таща в руках свой чемоданчик. Вся семья пила чай у камина в библиотеке.

К удивлению Гвен, Констанца, даже не сняв пальто и шляпки, сразу же направилась туда, не выпуская из рук свою трогательную ношу, и заняла центральное место сцены – прямо перед камином. Дентон, сидевший напротив, прямо оцепенел от ее появления; на коленях у него лежал плед, а рука с чашкой остановилась на полпути к губам. Его четверо сыновей, которые оправились от удивления быстрее отца, стали подниматься на ноги. Констанца с неподдельным хладнокровием осмотрела их одного за другим.

– Я принесла свои вещи. – Она показала на чемоданчик. – И хочу дать вам знать, что буду очень рада жить с вами. Это очень любезно с вашей стороны взять меня к себе.

Гвен, застывшая в дверях, испытывала раздражение и беспомощность. Планы относительно Констанцы она обсудила с детьми и Дентоном, который выразил им свое полное и решительное неодобрение, но сыновья не стали спорить.

Они восприняли новость, что Констанца, Крест, Альбатрос, теперь будет с ними не несколько недель в году, а все время. Стини захлопал в ладоши, не скрывая своей радости; трое его старших братьев не могли скрыть разочарования. Мальчик густо побагровел, не отрывая глаз от ковра под ногами. Фредди издал громкий стон, который попытался скрыть, изобразив, что закашлялся. Окленд, который и не особенно старался, бросил на Констанцу холодный подозрительный взгляд.

Констанца, не теряя самообладания, воспринимала реакцию ее новой семьи. Она вскинула маленький упрямый подбородок. Изображая классическое покорное и любящее дитя, она подошла к Дентону. Дентон, как ни отводил лицо, был вынужден нагнуться и получить от нее поцелуй. Потом она повернулась к Стини, которого обняла. Сделав паузу, она торжественно обошла всех братьев по очереди. Мальчик, Фредди, Окленд: каждому предстояло получить свой поцелуй, и только Окленд, которого она целовала последним, очень тихо, прямо в ушко Констанцы, сказал:

– Лицемерка.

И все же Констанца просияла. Когда она отошла от Окленда, лицо ее пылало неожиданным возбуждением. Глаза ее горели. Констанца восприняла это слово, позже написала она, как объявление войны.

Часть третья ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ

1

Окленд остановился – сразу за деревьями он мог разглядеть синее пятно. Он помедлил, затем сделал еще пару шагов вперед. Прислонившись к серебристому стволу, Констанца сидела в самой гуще березовой рощи. Флосс растянулся у ее ног. Окленд продвинулся еще на шаг вперед, делая это как можно тише. Она что-то писала, увидел он, медленно и даже усердно, словно выполняя урок. Время от времени она отрывалась от блокнота, рассеянно трепала Флосса, затем снова продолжала писать. Блокнот в черной обложке лежал у нее на коленях. Она не видела ничего вокруг. Даже когда сухая ветка треснула под его ногой и собака насторожилась, она не оторвалась от письма.

Окленду нравилось наблюдать за Констанцей. Временами он даже ругал себя за это – особенно когда Констанца не знала, что за ней наблюдают. Окленд часто думал, что ее поведение схоже с калейдоскопом. Он любовался тем, как меняется ее настроение, переливается оттенками, оставаясь все время яркими и сложными. Его увлекала эта игра цветов, каждое сочетание казалось новым и более не повторялось. Ребенком он решил разгадать тайну волшебного калейдоскопа и разобрал его на части, однако остался лишь с картонной трубкой и пригоршней цветных стекляшек в ладони. Их цвет был мутным и невыразительным, игра разнообразия исчезла. Окленд крепко запомнил этот урок.

Наблюдать за Констанцей интересно издали, напоминал он себе, предостерегая от дальнейших исследований.

За последние четыре года Констанца сильно изменилась. И не только потому, что теперь Гвен подбирала ей платья, а Дженна ухаживала за густыми непокорными волосами – сама Констанца становилась другой. Окленд, наблюдая за ней, замечал, что она сама создавала себя.

Позже, когда Констанца увлеклась искусством, Окленд не переставал восхищаться энергией и дерзостью ее художественных работ. Но все-таки она больше нравилась ему в те годы: по-детски упрямая и резкая, искрящаяся энергией. Она была маленькой, неистовой, непредсказуемой и стремительной. Ее лицо обладало природной пластикой актрисы: одно мгновение она могла быть печальной, как клоун, а в следующее – уже высокомерной, как светская дама. Казалось, все в ней подключено к незримому источнику энергии. Ее волосы, которые Дженна почти с религиозным усердием пыталась укротить, тоже имели свой нрав. Констанце пока не делали высокую прическу, поэтому волосы свободно спадали ей на плечи и спину – черные, жесткие, непокорные, густые, как лошадиная грива. Эти волосы приводили Гвен в отчаяние, они, даже причесанные и заплетенные, делали Констанцу похожей на цыганку.

Констанца так и не научилась быть смирной и похожей на настоящую леди: могла, если хотелось, сесть, скрестив ноги, или просто усесться на пол. Если хотелось бегать – она бегала. Все время – ходила ли она, стояла, сидела, говорила – ее руки находились в постоянном движении. Маленькие ладони, которыми она непрестанно размахивала и жестикулировала, сверкали в воздухе. У Констанцы появилась прямо-таки сорочья страсть ко всему блестящему, и все пальцы на ее руках были унизаны кольцами, причем безо всякого разбора, что немало раздражало Гвен. Рядом с дорогими и стильными, подаренными самой Гвен, красовалось яркое колечко от рождественской хлопушки. Констанца не могла сопротивляться всему яркому.

Окленд, наблюдая за ней из-за деревьев, вдруг подумал, что ему прежде не доводилось видеть Констанцу в чем-нибудь неброском – ее платья были таких же кричащих тонов, как оперение колибри. Розовый, пунцовый, электрик, ослепительно желтый – такие цвета любила Констанца и такие платья выпрашивала у Гвен. А затем, получив платье, она продолжала день за днем доделывать его, пока оно не становилось просто вопиющим. Обрезки кружев, вышивки, блестки, блестящая пряжка от модной туфли – Гвен только вздыхала, видя все это, и уступала. Правда, нравилось ей или нет, она вынуждена была признать, что все это каким-то образом шло Констанце. Обрезки и остатки другой одежды своим контрастом и броскостью только подчеркивали неукротимый характер владелицы. «Вот я, взгляните на меня, – словно заявляло это существо, – я теперь другая. Вам ни за что не укротить меня! Смотрите, как все на мне сверкает, когда я танцую».

В тот день на Констанце было синее, как кристалл цианида, платье. Поначалу простое, оно теперь было украшено розовой тесьмой, обшитой вокруг ее талии и поднимавшейся вверх к груди. Увидев эту тесьму, Окленд подумал, что выбор платья, привлекающего внимание к фигуре, скорее всего не случайность. Констанца могла делать многое, но во всем таился свой смысл.

К удивлению Окленда, эта картина растрогала его. Те, кто не знает, что за ними наблюдают, всегда по-своему беззащитны. Броня Констанцы была непроницаема, видимо, она поняла, что обаяние – гораздо более эффективное средство защиты, чем обычная для нее в детстве замкнутость; сейчас Констанца не дразнилась, не клянчила и не вела себя вызывающе, и Окленд почувствовал, как его тянет к ней. Она выглядела как ребенок, хотя ей уже исполнилось пятнадцать. Она сейчас была грустной, одинокой, полностью углубленной в свою работу, эта девочка с блокнотом, карандашом и собакой.

О чем она писала?

Окленд уже было хотел выйти из своего укрытия, когда Констанца, захлопнув блокнот, подняла голову.

– Окленд, – воскликнула она, – как ты меня напугал!

– Ты выглядела такой увлеченной. – Окленд подошел к ней и, по своему обыкновению, растянулся во весь рост на зеленой траве.

У Констанцы были необыкновенные и по-своему забавные глаза: большие, чуть раскосые в уголках, их цвет был совершенно неуловим. Иногда Окленду казалось, что они голубые, как море, иногда – темно-зеленые, иногда черные, но всегда – непостижимые. С ними возникало искушение вглядеться ближе, глубже, вспугнуть эту скрытую правду, которую они стремились припрятать. Окленд подчас ловил себя на мысли, что ему хочется коснуться ее глаз, пальцами ощутить их форму. То же самое и ее губы, которые, как он подозревал, Констанца подкрашивала – верхняя была четче очерченной, нижняя – мягче, более чувственной. Зубы были ровные, белые.

Окленд слегка отстранился.

– Разве ты не идешь на пикник к Фредди?

– А что, пора?

– Почти, – Окленд снова лег на траву. – Я уже собираюсь вернуться в дом.

– Мне не хочется домой, – Констанца скорчила гримаску. – Война, война, война – только и разговоров что о войне. Сэр Монтегю говорит, что это неизбежно, тетя Мод начинает возражать, твоя мама плачет, твой отец снова выносит карту мира, а Френсис только и говорит, что о своей части… Я решила сбежать.