Руслан Белов - Смерть за хребтом

• Название: Смерть за хребтом
• Автор: Руслан Белов
• Жанр: Прочие приключения

---

Вот, черт, сколько себя помню, все несчастья мне приносили добренькие люди. А со злыми обходился как-то...

Что там у нас с проповедью? Надо бы что-то о жизни и смерти сочинить...

...Чтобы жить, надо умирать, чтобы иметь, надо терять. Надо пройти весь путь, зная, что он – в никуда и, следовательно, бесконечен...”

– Ну, слава Богу! – опять прорвался в мозг голос Сергея Егоровича. – Тебя, Евгений, полчаса почти не было. Фархад мне уже на небо пальцем показывал. А “чтобы иметь, надо терять” – это ты загнул. А “чтобы жить, надо умирать” – просто здорово. Ты, наверное, рассматриваешь это фразу как руководство к действию?

– И чем вы только недовольны, Серей Егорович? Все так классно для вас складывается...

– Да нет... Не все складывается. Мучаешься ты как-то не так. Я, что ли, тебе мешаю? Когда мы подошли к этой твоей могиле, ты так естественно стонал. Потом кричал, как резаный. В кино такого не услышишь. А сейчас – из рук вон плохо...

– Привыкаю... А хорошо, что вы не курите... Если бы вы... сейчас... закурили, я бы умер... от тоски... и печали...

– Так в чем же дело? Давай, подымим. Мы же, Евгений, на твоей машине приехали. С Ахмедом. В бардачке до сих пор твой голубой “Кент суперлайт” за полтора тумана[11] лежит.

И, обратившись к напарнику, произнес ласковым голосом:

– Фархад, голубчик, принеси, пожалуйста, сигареты. И, смотри, зажигалку не забудь...

Когда мой бывший коллектор вернулся, Сергей Егорович, часто покашливая от дыма, стал прикуривать сигареты одну за другой и бросать их в отверстие на дне ямы. Несколько из них упали мне в ладони, другие провалились в щели между торсом и камнем и там застряли. Небольшого тока воздуха хватало, чтобы табак тлел и догорал до конца. Приятное жжение щекотало тело, уставшее от однообразной боли, сладковатый дым сигареты входил в легкие забытым удовольствием. Я представил себя лежащим после плотного обеда... На теплом песке в тени “Лендровера”. Я затягиваюсь... Медленно... Глубоко... И сосуды головы сужаются, сужаются... в тонюсенькие проволочки... И мозг пронизывается ими...

– Ну что, покурил? – спросил Удавкин, громко откашливаясь и тем возвращая меня к жизни.

– Слушай... Егорыч! И чем... я тебя... так достал? Ты измываешься, как будто... яйцо я тебе оторвал. Хотя... фиг... тебе что оторвешь. Отбить только можно. Ты же каменный. И вообще, хватит! Надоело! Я умер...

“...Ты бежишь от жизни, но прибежать никуда и не к чему не можешь. И устало прячешь голову в сыпучий песок повседневности. Хоть дышишь ты там неглубоко, но песчинки, секунда за секундой, одна за другой, замещают твои легкие, твое живое мясо, твой еще сопротивляющийся мозг, твои еще крепкие кости. И, вот, ты уже каменный идол и лишь иногда твои не вполне остекленевшие глаза сочатся тоской о несбывшемся, тоской, не умеющей умирать...”

Острая боль ударила в желудок. “Похоже, мне захотелось есть, – с усмешкой подумал я. – О, господи! Сидеть в такой заднице и хотеть есть, голод испытывать...

Здешняя пища...

Рис с гранеными зернами граната.

Люля-кебаб.

Листы сухого лаваша.

Котлеты из петрушки.

Никак не сравнить со Средней Азией...

Там – красавец-плов с барбарисом и виноградными усиками...

Айвой.

Самбуса... Горячая, сочная, Внутри – пахучее мясо, маленькие кусочки прозрачного жира.

Бешбармак... Пять пальцев по-русски... Возьмешь ромбик вкуснейшего вареного теста, завернешь в него маленький кусочек желтенькой картошечки, баранинки чуть-чуть и морковки красненькой кругляшик...

Шурпа...

Бог с ними, с этими деликатесами. Картошечки бы... яичка вкрутую... хлебца черствого...

...Как мы ели в начале девяностых в институте! Кандидат географических наук Плотников, удачливый молодой ученый, приносил высокую восемьсот граммовую банку с потерявшими всякую самобытность остатками домашнего супа, осторожно откручивал крышку, опускал кипятильник, разогревал и потом, пряча глаза, ел. Чтобы доставать до дна глубокой банки, ложку ему приходилось держать за самый краешек ручки.

А умный и расчетливый третейский судья, кандидат геолого-минералогических наук и компьютерный бог Свитнев, из месяца в месяц приносил к обеду две маленькие бугристые картофелины, яичко, круглое в своей незначительности, и горбушку серого хлеба. Все это он бережно располагал на ведомости планового ремонта атомных электростанций (до нас десятый этаж арбатской “книжки” с гастрономом и пивбаром “Жигули” занимало солидное министерство)... Расположив, озирал внимательно справа налево и затем деловито и аккуратно чистил, солил и, сделав тучную паузу для растяжки процесса, ел, сосредоточенно жуя.

Я же при помощи ложки давил в граненом стакане окаменевший кубик отечественного говяжьего бульона (иначе бы он растворялся часами), заливал крутым кипятком, посыпал зеленым луком, росшим на подоконнике в пенопластовой коробке из-под компьютера, и затем пил, обжигаясь и заедая черным хлебом.

Наш босс, стокилограммовое светило доктор наук Викторов, держал марку и потому посылал лаборантку в буфет за крохотной булочкой (или коврижкой, или пряником) и потом ее ел, торжествующе на нас поглядывая. Мы же пытались угадать, что же ему на этот раз принесла лаборантка, но, как правило, тщетно, хотя Викторов ел степенно, часто запивая несладким чаем. Просто то, что он ел, надежно укрывалось большим и указательным пальцами будущего члена-корреспондента Российской академии наук...

Как все здорово было... Жили, смеялись, работали... Какой же я баран, какой баран! Сидел бы под крылышком у Веры! Все ведь было, только молчи, не умничай, не придумывай! Нет, говорил и придумывал. Хотел остаться собой. Зачем? Ведь самое главное в жизни – дойти до могилы без больших осложнений...

– Ты слабый, Евгений, – сквозь беспамятство послышался монотонный голос Удавкина. – И в то же время агрессивный. Ты не можешь вынести повседневности...

– А вы сегодня приедете в офис, съедите рису с противными котлетками из петрушки и, приняв пригоршню поливитаминов, ляжете спать. И будете всю ночь кряхтеть и мерзнуть. И все утро проведете у газового камина. И будете крутить его дребезжащие ручки и всех разбудите. Потом приедете в Москву с радикулитом и десятью тысячами долларов. И будете кряхтеть там. Ну что, достал?

– А ты сдохнешь. Завтра сдохнешь!

– Договорились...

“...Не принимай себя всерьез, ведь серьезность – это ощущение или желание значимости, а что могут значить природа и ты, ее частичка? Кто или что может все это оценить в целом и в частностях? Оценки всегда сиюминутны и с каждым шагом они неудержимо расходятся с действительностью, даже если оправлены в бетон тупости”...

Трах-тара-рах-трах – раздался сверху гром падающего железа. Я инстинктивно раскрыл глаза, но ровным счетом ничего не увидел. Тьма была гуще прежней.

“Все это мне привиделось. И Удавкин, и Фархад. И сигареты, – подумал я. – Ну и чудесно. Полдня без боли в обществе приведений... Эх, выпить бы сейчас... Хмельному все легко... Как мы с Юркой Плотниковым, в доску пьяные, в новогодний вечер просили милостыню в переходе на “Чеховской”! “Подайте кандидатам наук на пропитание! Подайте!” Охрипли начисто... Набрали пакет сушек, газету “Правда” и мелочи на пару банок пива... А люди – гады! Вернее, на три четверти гады... Именно столько в шапке было только что отмененной советской мелочи...”

Сверху вновь раздался гром железа. Это мои бывшие коллеги придавливали автомобильную дверь каменными глыбами. “Зачем они закрывают? – удивился я. – Егорович боится, что вылезу?

Вот редиска... Не пожалел, не убил...

...И скоро из окружающего воздуха воплотится то, что соединяет землю и небо – появится Смерть. Ты поймешь, что жизнь прошла, и наступило утро небытия И уже не твое солнце движется к закату...”

4. Камни на голову. – Похоже, выберусь. – Черное небо, распятое звездами. – Ползком.

Я решительно настроился умереть с последней фразой молитвы (которая почему-то оборачивалась заклинанием) и потому решил, что она должна быть эффектной, мрачно-торжественной и непременно с блестками надежды на прекрасную потустороннюю жизнь.

Но, когда я тщательно обдумывал заключительное придаточное предложение, сверху упал камешек. Кажется, он попал в онемевшую руку. Затем послышался невнятный шум.

“В голове шумит или наверху? – подумал я, оставаясь безразличным. – Похоже, наверху... Не дадут умереть спокойно... Или просто Фархад, вынув пару булыжников для Удавкинской коллекции, нарушил устойчивость камней, выбранных мою из норы?”

Шум разом перерос в грохот. Я в страхе напрягся, тут же время неожиданно растянулось, и в скальном массиве я внятно услышал глухие стуки камней, вприпрыжку скачущих на мою голову...

Надеясь защититься от обвала, я инстинктивно отогнул в стороны кисти рук. Первый камень упал мне прямо в ладони. На него упали другие... Стало нестерпимо больно – острые грани моего скального панциря взрезали засохшие было раны. И я снова провалился в блаженное беспамятство...