Елизавета Манова - Один из многих на дорогах тьмы…

• Название: Один из многих на дорогах тьмы…
• Автор: Елизавета Манова
• Жанр: Фэнтези

Странный мир на краю гибели: иссыхающая земля, уходящее море, умирающие города… Этот гибнущий мир притягивает к себе вампиров, вечно мёртвых, бредущих дорогами Тьмы.

ОН — один из Проклятых, Безымянный, осудивший когда-то сам себя на многие сотни смертей и давно позабывший, кем ОН был, и за что осудил себя.

ОН появляется, осознает себя лишь ненадолго — до очередной смерти — но однажды ЕМУ приходится задержаться. ОН возник в этот раз в теле юноши, почти ребёнка — и успел как-то вдруг привязаться к нему. И теперь Безымянный не спешит уйти. Всей данной ему силой, опытом множества перерождений ОН старается защитить того, кого неожиданно полюбил. ОН сражается с людьми и с такими, как ОН сам, и с той опасностью, которая грозит этому миру…

---

— Говори за себя, почтённый муж, — ответил Даггар спокойно и кивнул высокому старику с равнодушным лицом и хитрым взглядом. — Держи задаток, — сказал он, и старик на лету поймал монету. — Получишь ещё полсотни, если к вечеру этот хлев превратится в дом. Покупай всё, что надо — Рансала не обеднела.

— Верни ему деньги, Лагор! — велел старику первый — рослый мужчина с угрюмым и гордым взглядом. — Нечего угождать убийцам твоих сыновей!

— А это достойно: отбирать хлеб у чужой семьи? Раз у него нет сыновей, деньги ему пригодятся.

Ланнеранец глянул на старика и ничего не ответил, а старик поскорее юркнул в толпу, унося в кулаке добычу.

— Может быть, ты не откажешь мне в совете? — спросил Даггар. — Мы проделали долгий путь, и один из нас ранен. Есть ли поблизости спокойное место, чтобы мы могли заняться им?

— Мой дом рядом, — сказал ланнеранец. — Я — Тингел, сын Хороса, меня здесь все знают.

Дом, и правда, был рядом — в одном из Служилых переулков. У каждого из дворцов были свои переулки, где жили те, что кормятся от великих родов. Тингел принадлежал к дому Лодаса, и Даггар усмехнулся, потому что по-ланнерански он и Тингел — родня.

Небогатый, но крепкий дом — с крепкой оградой, с крепким запором на крепких воротах, со свежею краской на стенах.

Лонгар спрыгнул на землю и помог спешиться Тайду. Тот шатнулся, но устоял и побрёл, куда повели — в чистую комнатку с незастеленным ложем. Майда и Лонгар помогли ему лечь и он сразу закрыл глаза. У него уже давно не было сил — только упрямство. И он сразу поплыл в темноту, в чёрную воду забвения.

— Кликнуть лекаря? — угрюмо спросил их Тингел.

— У меня свой лекарь, получше ваших. Выйдем, — сказал Даггар, — не будем мешать.

Они сидели вдвоём в покое, где со стен было снято оружие, а в восточной нише погашен огонь. В комнате, что хранит достоинство и в унижении.

— Тингел, — сказал Даггар, — прости, что я тебе навязал себя и своих людей. Я боялся за Тайда, но ещё больше меня напугал Ланнеран.

— Что тебе до Ланнерана, Ранас?

— Пусть мы враги, но честная вражда чем-то подобна дружбе. Можно желать врагу смерти, модно убить его в честном бою, но видеть храбреца в унижении… нет, Тингел, радости в этом мало. Я шёл мальчишкой на ту войну, шёл с глупой припевкой: «Ланнеран — город трусов», но вы из меня вышибли дурь. Знаешь, что заставило меня вас уважать? То, что ланнеранец смеётся даже в свой смертный час, и отвечает насмешкой, когда не может ответить ударом. А сегодня я не видел ни одной улыбки. Что с вами сделали, Тингел?

— Хороший вопрос, Ранас! — ответил Тингел, и глаза его вспыхнули, вдруг оживив лицо. — Только не на всякий вопросы и не всякому отвечают!

— Я — не всякий, — сказал Даггар. — Энрас был братом моей матери, я его главный наследник и должен был стать правителем всех его дел. Нет, Тингел, — сказал он, — я не стал. Я унаследовал только беды, а Судьба и Долг достались мне. Но меня позвали — и я пришёл.

— Кто?

— Нет, — ответил Даггар, — пусть меня поглотит земля, если я доверюсь кому-нибудь в Ланнеране, пока не узнаю, какое проклятье лежит на вас!

И тень улыбки прошла по губам ланноранца. Какая-то неумелая, словно он отвык улыбаться, словно губы его сопротивлялись улыбке.

— Ты знаешь наше проклятье, Ранас. Мы убили того, кто должен был всех спасти. Не только нас, но и прочих жителей мира. И за это мы прокляты и обречены. Вы победили тогда, — сказал он угрюмо. — Ты сам знаешь: мы дрались не хуже, чем вы. Но судьба от нас отвернулась, и не было нам удачи, потому что мы замарали себя. Наши боги ушли от нас, оракулы безмолвствуют, и ночная смерть…

Он вдруг замолчал, и Даггар поглядел на него с любопытством:

— Что-то не то ты говоришь, Тингел! Наказывать целый народ за грехи правителей? Бить дитя за то, что его отец согрешил?

— Мы — не дети, Ранас! — гордо ответил Тингел. — Мы — свободные граждане Ланнерана! Если правители наши сбились с пути, у нас есть право и сила их образумить. Мы не сделали этого, даже не попытались — и потому мы разделили их грех! Мне стыдно, — сказал он, — что ты видишь нас в таком унижении, и теперь я рад, что больше ты меня не увидишь.

— Почему?

Тингал глядел на него и улыбался. Та самая бесстрашная, насмешливая улыбка, что живёт на лице ланнеранца и в смертный час.

— Потому, что я наверняка умру этой ночью. Наше проклятие убивает, Ранас, особенно тех, кто вздумает о нем говорить.

— Я могу помочь тебе?

— Нет, — сказал он спокойно, — помочь мне нельзя. И не вини себя, — сказал он, — я делаю то, что хочу. Наконец я чувствую себя человеком, а не тварью, воющей в смертном страхе. Слушай, как это было, — сказал он. — Сначала вы победили нас. Это было тягостно и постыдно, но пока ланнеранец жив — он жив. Мы ещё были людьми, хоть и знали свою судьбу, хоть и знали свою судьбу. Потом исчезло море и пересохли реки, разрушилась торговля и поля почти перестали родить. Мы скудно жили — но все ещё были людьми. А потом пришла ночная смерть. Просто смерть, — сказал он, — невидимая и неслышная. Она входит в любой дом и уносит, кого захочет, и нет от неё ни заклятия, ни защиты. Сначала она уносила Соправителей и старших жрецов Светлого храма. Потом всех, у кого была хоть какая-то власть. Потом тех, у кого была сила и ум, кто мог бы воспротивиться — даже судьбе. И тогда мы умерли, Ранас. Мы перестали быть людьми. Мы стали просто сухой травой, которая ждёт пожара. Кто нами правит? — спросил он себя. — Я не знаю, Ранас. Нет никакой власти. Мы просто ждём своей смерти и делаем, что велят.

— Кто?

— Чёрная сволочь, — ответил Тингел. — Слуги проклятия и вершители зла. Ладно, — сказал он, — твоя очередь, Ранас. Кто позвал тебя в Ланнеран?

— Тот, кому досталась от Энраса Долг и Судьба. Тот, кто может спасти нас… если захочет.

А к вечеру Дом Рансалы стал похож на Рансалу. Запустенье на месте величия — и несколько комнат, где можно жить.

А ночью Майда вдруг стиснула руку Даггара. Он проснулся мгновенно и молча и почувствовал страх. Не её и не свой — просто страх, что стоит в стороне и смотрит на глядит на тебя убивающим взглядом.

— Брат, — тихонько сказала она и вошла в него. Словно сошлись две половины души, сомкнулись две половины рассудка; они сошлись в одно двуединое существо, защищённое самой своей полнотою.

Они лежали, безмолвно держась за руки, а смерть, не спеша, подползала к ним. Незримая, бестелесная смерть; она сгущалась вокруг, она висела над ними, и только невидимый панцирь их любви был их единственной защитой.

— Пусть небо откроется Тингелу, — тихо сказал Даггар, и Майда ответила чуть заметным пожатием.

А смерть, свирепея, бродила вокруг, прорывалась то холодом, то короткой болью, но их двуединое существо, наполненное мраком, разрывает его перед лицом руками, раздвигает локтями, протискивается в разрыв, и в разрыве виден клочок голубого неба…

Забрезжил тусклый рассвет — и смерть ушла. Уползла куда-то в тёмную нору, и они заснули, прижавшись друг к другу. И сон им снился один и тот же — у них всегда были общие сны.

Разбудил их Риор, постучавшись в дверь, потому что явился Торкас. Он был облачён в коричневый плащ болорца, и, когда он сорвал повязку с лица, они сразу поняли: это Другой. У него были древние глаза, полные тьмы и тяжёлой силы, и в движениях упругая хищная сила; он ходил по комнате и молчал — беспощадный, могучий, но почему-то не страшный — и они покорно водили за ним глазами, ожидая, пока он заговорит.

— Этот проклятый город воняет смертью, — заговорил он, наконец. — Ты не жалеешь, что сюда явился?

— Нет, — сказал Даггар, — пока не жалею. Но уже немного боюсь.

— Знаю, — сказал Другой. — Я почуял. Это не каждую ночь, Даггар. Не так уж он силён.

— Кто?

Другой поглядел на него. Острый холодный огонь блеснул в темноте его глаз — холод остро отточенной стали, возникшей из ножен. И — погас, потому что вдруг появился Торкас. Спутать нельзя — они совсем не похожи, словно у них на двоих не одно лицо.

— Прости, — сказал Торкас, — я ворвался, как зверь, и даже не приветствовал вас, как должно. Тайд с тобой? — спросил он с тревогой, и Даггар невесело усмехнулся.

— Ещё бы! Он гнал нас сюда, как скотину в хлев!

— Рана у него открылась, — сказала Майда, — но здесь я смогу его подлечить.

— Спасибо! — ответил Торкас и улыбнулся. У него была ясная молодая улыбка и весёлые даже в усталости молодые глаза. Он спросил позволения и отправился к Тайду, и, когда он ушёл, Даггар привлёк Майду к себе, и они застыли в молчаливом объятии, чувствуя, как сердце бьётся о сердце и согревается в жилах озябшая кровь.

Завтрак был скромный — из дорожных запасов, и за столом им никто не служил. Торкас был прост и ясен — не то, что в Рансале, и потому Даггар спросил у него:

— Торкас, а кто он такой — тот, что в тебе?

— Не знаю, — ответил Торкас спокойно. — Бог, наверное.