Валерий Елманов - Крест и посох

• Название: Крест и посох
• Автор: Валерий Елманов
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2006
• ISBN: 5-9717-0221-1

«И перебил в 1217 году рязанский князь Глеб с братом Константином своих братьев...»

Именно так сказано в русской летописи. Но сейчас стол Константина занимает другой человек, выходец из нашего времени. И братоубийцей он быть не желает.

Напротив, своей задачей он считает спасение жизней. Предстоит штурм Рязани, и для его отражения необходимо объединить князей и собрать мощь всех богов – от Перуна до Христа.

---

«Вот и сюрприз для дорогих гостей. Пока еще маленький, но авось успеем побольше отлить. До Калки семь лет, а до Батыева нашествия больше двух десятилетий впереди – времени хватит», – подумалось тогда ему. Ничто, казалось, не предвещало неожиданностей, пока не подъехал Онуфрий во главе сотни воев. Лишь когда он с прочими боярами подивился, что дружина князя еще не готова к выступлению на Исады, Константин понял, что допустил прокол – неправильно посчитал даты.

По истории он хорошо помнил, что Перунов день, на который назначена встреча князей в Исадах, был одним из самых что ни на есть неистребимых и неугасимых языческих праздников. Христианская церковь долго и упорно сражалась с неразумными славянами, которые в этот день устраивали массовые гулянья в дубовых рощах и совершали прочие деяния, совершенно не вписывающиеся в православные каноны. Тогда было решено их надуть, и попы объявили, что в этот день надлежит отмечать праздник Ильи-пророка, который хоть и святой, но весьма похож на Перуна, будто перенял у кумира язычников мощь и силу стрел-молний, власть над громом, грозами и прочим буйством небесных стихий.

День этот праздновался на родине у Константина достаточно шумно, его знали все, поэтому ошибки быть не могло – это именно второе августа. Беда была в том, что из памяти совсем выскочило, что надо минусовать дни, на которые был сдвинут календарь после революции, в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Для двадцатого столетия – тринадцать дней, девятнадцатого – двенадцать и так далее, на день меньше на каждый век. Для подсчета правильной даты тринадцатого века придется вычесть шесть дней.

Вот и получалось, что Перунов день здесь празднуется двадцать седьмого июля, а не второго августа.

Сегодня было двадцать пятое, выдвигаться надлежало уже завтра с самого рассвета и за день покрыть весь путь, не столь уж и близкий, хотя и не такой дальний, всего шестьдесят верст. Впрочем, эта беда была поправимой. Онуфрий тут же принялся распоряжаться, испросив на это исключительно ради приличия княжеское разрешение, и где-то к вечеру все было уже готово.

А вот то, что большая половина дружины, причем состоящая из самых лучших воев, неделю назад ушла в набег и вернуться никак не успеет, исправить было уже нельзя. Когда они вместе с Ратьшей высчитывали примерную дату возвращения, то сошлись во мнении, что прибытие их назад где-то аж в конце июля вполне реально, то есть оставался запас во времени. А учитывая то обстоятельство, что дружину надо показать всем прочим князьям как бы невзначай, но во всей красе, во всей своей доблести, старый воевода получил задачу высадить людей из ладей прямо в Исадах, на рассвете второго числа.

К сожалению, ни разу в момент обсуждения Константин не сослался на то, что встреча там состоится в Перунов день. Тогда бы тут же всплыла несуразица в датах, и Ратьша непременно, нахмурив лоб, поинтересовался бы у князя, при чем тут второе августа. Перуна воевода помнил и почитал, невзирая на массивный золотой крест, запрятанный на шерстистой груди, – подарок епископа Арсения, которого Ратьша лет десять назад вырвал из рук половцев. Скуп был духовный владыка, но расщедрился и, сняв с себя крест вместе с тяжелой золотой цепью, тут же одарил им отважного воеводу. Если бы хоть раз упомянул Константин Перунов день при Ратьше... А теперь предстояло ехать с одними курощупами, и надежд на то, что «производственное совещание» затянется аж до возвращения из похода его дружины, не было никаких.

Но и это были мелочи. Главное же случилось уже сегодня, когда они отмахали немало верст и миновали Рязань, оставив ее несколько в стороне. Едва ее крепкие бревенчатые стены, кажущиеся игрушечными на таком расстоянии, и золоченый купол каменного храма Бориса и Глеба стали удаляться от неуклонно движущегося вперед солидного, сотни в три, отряда, как конь под Константином внезапно споткнулся.

Дорога в общем-то была почти ровной, хорошо накатанной телегами и повозками. Небольшая ямка, в которую угодил левым передним копытом жеребец, была чуть ли не единственной на ней. Вроде бы ничего страшного не произошло – и лошадь ногу не сломала, и Константин из седла не выпал. Однако именно в этот самый миг в его мозгу что-то щелкнуло, какой-то непонятный тумблер сработал, невидимый оператор вывел мышью следующую страничку на экран монитора, и он явственно вспомнил и Карамзина, и Ключевского, и Соловьева, и других историков, а также чеканные летописные строки, рассказывающие о грядущих в недалеком будущем кровавых событиях.

«Глеб Владимирович, князь рязанский, подученный сатаной на убийство, задумал дело окаянное, имея помощником брата своего Константина и с ним дьявола, который их и соблазнил, вложив в них это намерение. И сказали они: „Если перебьем их, то захватим всю власть...“ Собрались все в прибрежном селе на совет: Изяслав, Кир-Михаил, Ростислав, Святослав, Глеб, Роман; Ингварь же не смог приехать к ним: не пришел еще час его. Глеб же Владимирович с братом позвали их к себе в свой шатер как бы на честной пир. Они же, не зная его злодейского замысла и обмана, пришли в шатер его – все шестеро князей, каждый со своими боярами и дворянами. Глеб же тот еще до их прихода вооружил своих и братних дворян и множество поганых половцев и спрятал их под пологом около шатра, в котором должен был быть пир, о чем никто не знал, кроме замысливших злодейство князей и их проклятых советников...»

В первые мгновения после явственно увиденного, да и без того знакомого по разным источникам текста Константин даже застонал: так ему стало погано на душе. Ведь это приключилось именно в Перунов день. И он сам лично обеспечил приезд не только тех, кого перечислили, но и еще как минимум двоих – Ингваря и Юрия. Самых, пожалуй, умных среди всех прочих. В тот раз, когда все это произошло, его предшественник по телу, судя по всему, не сумел во время зимнего визита добиться всеобщей явки – то ли несдержанный язык подвел, то ли буйство во хмелю, не в этом суть. Главное, что, заподозрив неладное, ни Ингварь, ни Юрий не прибыли.

В этот раз, похоже, будут все. А дальше в тексте ясно говорится, что «когда начали пить и веселиться, то внезапно Глеб с братом и эти проклятые извлекли мечи свои и стали сечь сперва князей, а затем бояр и дворян множество...»

«Погоди, погоди, – уцепился он за крохотную ниточку надежды на то, что все еще поправимо. – Но ведь год-то не тот. Я же помню, как писал юный монах Пимен: „В лето шесть тысяч семьсот двадцать четвертое...“ Если минусовать пять тысяч пятьсот восемь, то будет тысяча двести шестнадцать, а не семнадцать. Как же так?»

И вновь прикусил губу от очередной яркой вспышки, с фотографической точностью очертившей его ошибку. Монах был прав, но собственный подсчет Константина – историк фигов, гнать надо из школы таких склеротиков – вновь оказался неверным. Те события, которые описывал Пимен, произошли в месяц студенец, то бишь в феврале. Тогда действительно был тысяча двести шестнадцатый год. Зато март месяц открывал уже новый, тысяча двести семнадцатый год, который в тринадцатом веке праздновался не в декабрьскую новогоднюю ночь, и даже не первого сентября, а первого марта. «Словом, куда ни кинь, всюду клин, а проще говоря – везде дурак», – зло подумал Константин, обматерив себя на все лады. Но время поджимало, и нужно было что-то срочно предпринимать, иначе...

«Иначе получится в точности по Библии, – горестно подумал он. – Только там все в одном экземпляре были, а тут аж два Каина, не считая мелких помощников, и целая куча Авелей...»

Впрочем, свою кандидатуру на роль Каина Константин отвергал сразу. Ее он не согласился бы сыграть даже под страхом смерти. Уж лучше в Авели податься, хотя это тоже далеко не самый лучший выход. Мысли путались, бегали, метались перепуганными мышками, и никак не удавалось поймать хотя бы одну из них, для того чтобы повнимательнее разглядеть.

«Погоди-погоди, – попытался он взять себя в руки и упорядочить броуновское движение в голове. – Значит, задача ясна: не допустить кровопролития, причем не подставляя себя. Если только Глеб поймет, что я против его затеи, то все будет точно так же, только количество Авелей автоматически увеличится на одну маленькую скромненькую единичку, то бишь на меня. Но это минимум. Сегодня смогу предотвратить, а он завтра подходящий момент найдет. Дурное дело – нехитрое, и ему пяти минут общей растерянности за глаза хватит. Стало быть, чтобы не только сейчас, но и впредь такого не случилось, надо брательника своего разоблачить. А это уже задача-максимум. И как ее выполнить, одному Богу ведомо. А если самое простое сделать – князей предупредить?.. Нет, не пойдет. Половина не поверит, а остальные пойдут требовать разъяснений у самого Глеба. Тут-то он их и положит. Ему же больше ничего не останется. А если...»

Константин резко обернулся к ехавшему в паре метрах сзади Епифану и мотнул приглашающе головой. Тот сделал неуловимое движение ногами, и лошадка стремянного быстро ускорила ход, поравнявшись с княжеским скакуном. Бородатая рожа Епифана олицетворяла напряженное внимание и готовность сделать что угодно для обожаемого князя. Свою клятву быть вернее раба Епифан помнил хорошо. К тому же крестное целование иконы Богородицы крепкой могучей печатью навечно лежало на этой клятве, а главное – дана она была совершенно добровольно. Никто стремянного в тот день за язык не тянул.