Валерий Елманов - Крест и посох

• Название: Крест и посох
• Автор: Валерий Елманов
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2006
• ISBN: 5-9717-0221-1

«И перебил в 1217 году рязанский князь Глеб с братом Константином своих братьев...»

Именно так сказано в русской летописи. Но сейчас стол Константина занимает другой человек, выходец из нашего времени. И братоубийцей он быть не желает.

Напротив, своей задачей он считает спасение жизней. Предстоит штурм Рязани, и для его отражения необходимо объединить князей и собрать мощь всех богов – от Перуна до Христа.

---

Преобразив в одночасье свой облик, уже не девица, а добрый молодец резво направился в глубь лесной чащи. Был он с виду невысок, худ и узкоплеч, но на широком кожаном поясе его грозно свисал походный нож с удобной рукояткой и массивным, сантиметров в двадцать пять, не меньше, хищным лезвием, до поры до времени таящимся в ладных деревянных ножнах, обтянутых темной кожей безо всякого узорочья. Сафьяновые сапоги слегка жали новоявленному добру молодцу ноги, ибо хоть и соответствовали по размеру, но были несколько узки, да и непривычны для Доброгневы, но идти в лаптях через непролазные болота было бы еще хуже, а потому сызмальства приученная к терпению ведьмачка просто старалась не обращать на это внимания.

К тому же вскоре ей стало не до этого. Лесная чаща все больше хмурилась, начиная замечать незваного пришельца и норовя то хлестнуть низко свисающей веткой по лицу, то подставить подножку, выставив неприятное корневище аккурат под ступню, то сыпануть перезревшей хвоей в глаза. Идти становилось все труднее, а сумерки, невзирая на погожий, хоть и облачный денек, становились все гуще по мере ее продвижения в глубь леса. Он уже ничем не напоминал ни насквозь просвечиваемую солнцем веселую березовую рощу, оживленно шелестящую даже от небольшого ветерка и ластящуюся к человеку, как домашняя кошка, ни строгий, торжественный сосновый бор. Он уже не был похож даже на сумрачный, настороженный ельник, навевающий на человека уныние и тоску.

Все они были близкими для людей, обжитыми, какие больше, какие меньше, а этот внушал страх своей первобытной дикостью и непонятной, но явственно ощущаемой враждебностью. Стоящий перед ней уже чуть ли не стеной черный приземистый осинник вперемешку с такими же низкорослыми елками нервно и пугливо подрагивал, заодно готовясь к решающему нападению, и даже птиц, этих непременных завсегдатаев зеленых общежитий, было не слышно и не видно. Лишь невесть как попавшая сюда одинокая черная ворона, необычайно крупная, одиноко каркала что-то одной ей понятное, но тоже зловещее и угрюмое.

Почва под ногами у Доброгневы понемногу уже расползалась жидкой вязкой грязью, а спустя недолгое время и вовсе начала при каждом шаге тягостно хлюпать и чавкать, как бы выбирая момент для того, чтобы окончательно проглотить и медленно, со вкусом, разжевать жадными беззубыми челюстями незваную гостью.

Даже небо над головой девушки постепенно меняло свой цвет, на глазах превращаясь из светло-бирюзового в тревожное фиолетовое, с густо наложенной поверх свинцово-серой краской низких облаков, сплошной пеленой покрывших солнце.

Сноровисто срубив тоненькую осинку и превратив ее несколькими уверенными ударами ножа в жердь, Доброгнева, уже не спеша, продолжала продвигаться вперед. Чуть ли не на каждом шагу она теперь проваливалась по пояс в густую жижу и чувствовала, как страшно ходит под ногами непрочное сплетение подводных корней и еще чего-то мягкого, готового в любой момент прорваться и с похоронным шелестом мягко пропустить смельчака в бездонную глубь. Останавливаться было нельзя – это она твердо знала и, невзирая на усталость, продолжала упрямо гнать свое измученное тело в насквозь промокшей одеже вперед и вперед, где постепенно забрезжил очередной черный и мрачный осинник, приближение к которому внушало ей маленькую робкую радость.

Она чувствовала, что побеждала в этой первой схватке с силами зла. И злобный болотняник[6], враждебный человеку еще больше, чем водяной, до сих пор не сделал ни единой попытки утащить ее в глубину своих сумрачных владений, будто пораженный смелостью девушки и лишь безмолвно наблюдавший за ее упрямым продвижением. И ни разу на ее пути не попались пакостливые хохлики[7], словно понимая, что не смогут устоять пред ее безудержной отвагой, и опасаясь потерпеть неудачу. И даже показавшаяся вдалеке болотница[8], уныло сидящая на огромном цветке кувшинки, не стала подманивать Доброгневу, а лишь печально глазела ей вслед своими огромными глазами цвета застарелой ряски и даже открыла было рот, чтобы выкрикнуть какое-то предостережение, но затем передумала и так же молча исчезла в темной стоячей воде, насквозь пропитанной омерзительными запахами гнили и разложения, густо настоянной на них подобно бальзаму смерти.

Она выбралась на относительно сухое место, когда было уже далеко за полдень, устало повалилась на перепревшую, мягко пружинящую под ее легким телом толстую подушку из листвы и хвои и дала себе краткий отдых. Доброгнева имела право такое себе позволить, поскольку то болото, которое она только что прошла, вообще-то не только считалось, но и на самом деле было практически непроходимым. Редкий путник, да и то лишь окончательно заплутав, отваживался на отчаянную попытку пересечь его, которая, как правило, заканчивалась безуспешно. Это были гиблые места, которые не желали смириться с близостью человека, не любили его и изначально были враждебны ему.

Чуть передохнув и лениво сжевав небольшой кусок хлеба, отломленный от каравая, она сделала пару глотков, не больше, из своей сулеи – воду надо было беречь, поскольку в этом лесу она для питья не годилась, тщательно убрала все в свое лукошко и двинулась в дорогу.

Походка ее была уже не совсем уверенной, поскольку дальнейший свой путь она просто не знала.

«За страшным болотом, ежели смельчак только сможет его одолеть, будет обманный лес, а уж в нем, в самой его глуби, заветная поляна. Встать надо в круг вытоптанный, который в середке той поляны, и тогда ответят тебе на все, что только ни спросишь. Да поначалу цену за ответы запросят – страшную цену. Самым дорогим платить придется, что только имеется у человека того», – всплыл в ее голове рассказ бабушки.

Та вообще-то избегала говорить на эту тему, но, обмолвившись несколько лет назад о существовании такого чудесного места, после многочисленных настойчивых вопросов внучки как-то раз, будучи в особенно хорошем настроении, все-таки рассказала о нем то, что знала сама. Правда, знала она, как выяснилось, немного, к тому же с чужих слов – волхв один поведал. Да и то сказать, ни старухе, ни юной внучке поляна эта вроде как ни к чему была. Одной, что постарше, на пропитание куну другую заработать гораздо важнее казалось, а другой, отроковице совсем, лишь из-за врожденного любопытства интересно было.

Вот почему сейчас шла она как-то неуверенно и робко, часто посматривая по сторонам и абсолютно не представляя, где ей разыскать ту поляну. Лес, окружающий ее, был на первый взгляд совсем обычный. Липы, рябинки, дубы, тополя – все смешалось в невообразимой мешанине, но настораживало то, что вокруг, насколько было видно глазу, все казалось совершенно одинаковым. Вон слева липа растет молоденькая, рядом дуб огромный, чуть поодаль молодые побеги из пожухлой прошлогодней листвы юные ветки-ручонки кверху тянут. Глядь, ан и справа то же самое. А спереди? Оно же. А чуть далее – и там никаких изменений.

Будто картинку красивую неведомый живописец намалевал, и так она ему по сердцу пришлась, что принялся он ее тут же перерисовывать. Раз, другой, третий, да все так искусно, со всеми малейшими точечками и черточками, что одну от другой не отличить. Намалевал, а после расставил перед путником со всех сторон – гляди, пока глазу не надоест, а что толку: куда ни посмотри, всюду одно и то же.

Неожиданный сильный порыв неведомо откуда взявшегося ветра вдруг с такой силой ударил Доброгневу в правый бок, что она, не удержавшись на ногах, упала навзничь и покатилась, не в силах воспротивиться внезапному натиску стихии. Лукошко выпало из ее рук, а сама она лишь отчаянно пыталась зацепиться хоть за что-то, но, кроме листвы, под руки ничего не попадалось. Наконец левой рукой ей удалось поймать низко свисающую над землей ветку, остановиться и перевести дыхание. Ветер утих.

Она перехватила поудобнее свою ненадежную, всего в палец толщиной, молчаливую спасительницу на всякий случай еще и правой рукой и подняла голову, чтобы отыскать выроненное лукошко, однако увиденное так напугало ее, что все мысли о буравке тут же выскочили у нее из головы.

Вместо спокойного обычного, хотя и очень уж одинакового леса, по которому она только что шла, перед Доброгневой предстало что-то невообразимое. В сгустившемся сумраке ее глазам открылась глухая лесная чаща. Если и росли в лей деревья, то для доброго строительства они уж никак не годились, все изломанные, перекореженные, с изогнутыми стволами, перекрученными кривыми ветками. Большая часть из них и вовсе была мертва. Чернея громадными дуплами, отсвечивая белесой гнилью, они, тем не менее, еще стояли, будто ожидали момента, пока кто-то не пройдет близ него, чтобы со злобным визгом рухнуть в ту же секунду на неосторожного зверя ли, человека ли и в миг своей окончательной гибели унести с собой, прихватив для Чернобога в качестве искупительной жертвы, еще одну жизнь. И даже плотно растущий кустарник, чьи заросли виднелись поодаль, тоже пытался внести свою лепту в эту общую картину даже не враждебности, а самой настоящей ненависти ко всему, кто по неосторожности забредет в это гиблое место.