Александр Рекемчук - КАВАЛЕРЫ МЕНЯЮТ ДАМ

• Название: КАВАЛЕРЫ МЕНЯЮТ ДАМ
• Автор: Александр Рекемчук
• Издательство: Издательство «МИК»,
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003

Александр Рекемчук известен российским и зарубежным читателям как автор повестей «Время летних отпусков», «Молодо-зелено», «Мальчики», «Железное поле», романов «Скудный материк», «Нежный возраст», «Тридцать шесть и шесть», экранизациями этих произведений.

Его новую книгу составили повести «Пир в Одессе после холеры» и «Кавалеры меняют дам», в которых подлинность событий и героев усилена эффектами жанра non fiction.

---

Она еще не знает, что он умрет раньше нее, оставив ей в удел одиночество; что ее изберут в Верховный Совет, но она уйдет оттуда, когда рухнет власть Советов; что запрется в гараже, включит мотор автомобиля на полный газ, оставив прощальные строки:

Весь мир превратился в пустыню,

Всё выжжено горем дотла.

Какой я счастливой доныне,

Какой я счастливой была!..

Нужно учесть, что время, о котором я веду речь — осень 1946 года, — оно, это время, покуда еще является не прошлым, а будущим, даже отдаленным будущим для обитателей дома творчества в Коктебеле, которых изобразил в стартовой главе своего романа Юрий Нагибин.

На том календаре пока еще зависло лето 1938 года.

Еще не завтра и не послезавтра грянет война, которая соберет свою смертельную жатву с этого муравейника. Она выметет отсюда беспечных поэтов и прозаиков, заставит их надеть армейские шинели, стать в строй, шаго-ом марш! — и не все вернутся домой из долгого похода.

Уйдет на войну и герой нашего романа, не названный полным именем и фамилией, а известный лишь под забавным прозвищем — Дафнис. Ему восемнадцать лет.

Но пока еще нет войны.

Наш Дафнис ужинает в коктебельской столовке, поглядывая в окошко на то, как вечернее солнце окунается в море.

...Никогда не забуду, он был или не был, этот вечер: пожаром зари... Я сидел у окна в переполненном зале, где-то пели смычки о любви... Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко взор надменный...

Для кого же еще, как не для восемнадцатилетних мальчиков, сочинены эти строки? Видение Прекрасной Дамы в столовке дома творчества.

«...Уголок глаза слезило высверком, будто кто-то нарочно посылал мне в зрачок солнечных зайчиков. Я чуть переместился, ушел от слепящих стрел и увидел серебристо-атласное платье сидящей ко мне вполоборота загорелой дамы. Я редко видел такой густой, плотный и совершенно ровный загар. Странно и неуместно выглядел серебристый атлас в более чем скромном помещении нашей едальни...»

За эту предельно точную по месту действия едальню простим автору и то, что ему «слезило высверком», и то, как он «ушел от слепящих стрел».

Ведь, в конце концов, и лирический герой Александра Блока встретил свою Незнакомку не где-нибудь, а в едальне.

«...солнце почти погрузилось в море, сменились освещение и краски. За столом, где серебрилась атласная дама, теперь сидела загорелая, совсем молоденькая женщина в белом скромном платье, с очень прямой спиной и гордо посаженной на высокой шее головкой. Волосы собраны в пучок, напоминающий крендель и скрепленный небольшим черепаховым гребнем...»

Игра идет на понижение.

От лица уже не мальчика, но мужа — будущего мужа Хлои, — наш автор, опытный и изощренный мастер, и столь же опытный, изощренный сердцеед, — стремится опустить, приблизить к обыденности, к земле выспренный поначалу образ.

«...Она оказалась ниже ростом, чем я ожидал, видя ее сидящей. Низкие каблуки только худую и высокую женщину не делают присадистой. Для очень развитой верхней половины ее туловища с удлиненной талией ноги ее казались коротковатыми, хотя и хорошей формы. Мне вдруг захотелось развенчать эту молодую женщину, найти в ней скрытые недостатки. Только потом я понял, что стал защищаться от нее, потому что угадал, что она принадлежит к недоступному для меня миру взрослых. Она была не намного старше меня, года на два, не больше, хотя в юности это существенная разница, но статью, повадкой, полно расцветшей, стабильной красотой, исключающей шатания, спад, резкую перемену, что так часто случается у девушек на пути к окончательной форме, она была куда ближе меня к державе взрослости, а может, уже вступила в эту таинственную страну...»

Теперь нам уже ясно, что мальчик сражен наповал.

Итак, дочь философа и звездочета Даша Гербет... то есть, Маша Асмус.

Меня не на шутку злит эта игра имен. Еще и потому, что, помимо моей воли, в поле зрения — назойливой и зловещей ассоциацией — вползает образ вполне реального несчастного существа, носившего именно это двойное имя: Даша-Маша. Даша и Маша Кривошляповы, сиамские близнецы, обитавшие до недавних пор в одной из московских богаделен.

Их имена, их фотографии далеко не сразу попали на страницы газет: что вы, что вы, в стране победившего социализма такого не бывает!

Я узнал о них еще лет тридцать назад, лежа с острым радикулитом в больнице, где на соседней койке общей палаты лечил свой позвоночник пожилой человек, обитатель инвалидного дома, он и рассказал: две сестры, Дашка и Машка, сросшиеся в тазобедренной части тел, две ноги, две головы, два сердца, но рук — четыре... очень веселые, особенно, когда выпьют; но склонность к выпивке проявляет лишь одна, другая же сердится, требует завязать; но водка, хотя и идет в один рот, отзывается в обеих головах: сиамские близнецы начинают петь песни...

Позднее, с торжеством гласности, в газетах стали появляться портреты Даши и Маши Кривошляповых, интервью с ними; ученые обсуждали вопрос о возможной операции по разделению сиамских близнецов; потом публику всполошила весть о том, что Даша и Маша по пьяни пытались покончить жизнь самоубийством, выпрыгнув из окна, но их остановили; а совсем недавно они, уже старушки, умерли, причем одна прожила без другой всего лишь десять часов... Наука их не забудет.

Этот образ преследует меня, как наваждение, когда я читаю последний роман Нагибина.

Автор «Дафниса и Хлои» достал меня своей игрой с именами и фамилиями.

В моем воспаленном воображении первоначальное древо Даша-Маша-Гербет-Асмус начинает зримо разрастаться, ветвясь, бросая в стороны побеги бесчисленных нагибинских женитьб, да еще раздваиваясь в этих побегах, делясь на подлинные и придуманные имена: Валя-Галя, Лена-Леля, Ада-Ада, Белла-Гелла, Алла-Алла...

Составляя именной указатель к «Дневникам», Юрий Кувалдин не сдержал стона: «...Вообще, по этой части Нагибин был одержимым человеком, как и по другой — поднятию и сдвиганию стаканов. Ладно, все это понятно. Непонятно другое: зачем же ставить при каждой любовной истории штамп в паспорт?!»

Вот здесь я позволяю себе не согласиться с коллегой.

Ведь дело вовсе не в одержимости «по этой части». Он был не столько Дон Жуаном, сколько Синей Бородой, стремящимся застолбить для себя, освятить, если не законом небес, то законом гражданским право на любимую женщину.

Мы уже представляем себе Дашу во всех ее победительных статях, в тот год их первой встречи: в бронзе коктебельского загара, с прямой спиной, гордой шеей, волосами, собранными в пучок.

Ей двадцать лет, она двумя годами старше влюбившегося в нее мальчишки. Добавим к этому, что у нее уже есть достойный жених — импозантный и крупный, как конная статуя, в котором мы угадываем поэта Михаила Матусовского. Его сватовство поощрено родителями невесты, одобрено светом, то есть пляжной публикой.

А мальчишка?..

Сохранилась любительская фотография, сделанная именно там, в Крыму, и датированная тем же тридцать восьмым годом, где Юрка Нагибин вместе с двумя такими же, как он, огольцами, едет на велосипеде по залитому солнцем шоссе, притормозив чуть-чуть перед наведенным объективом: обнаженный до пояса юношеский торс, спортивные шаровары, закатанные к коленям, подростковая стрижка, несколько наглый взгляд, но, знаете ли, не всяк в этом возрасте застенчив...

Не добавляют солидности центральному персонажу снимка такие же полуголые шпанистые друзья на великах, в одном из которых — беловолосом, с близко посаженными глазами, вислым носом, — можно угадать Мишку, Маркуса Вольфа, будущего шефа коварной «Штази»... Из таких вот и вырастают.

Кто бы мог предположить, что в первый же вечер коктебельского, ни к чему не обязывающего знакомства Прекрасная Дама станет жадно целоваться с неуклюжим мальчишкой на садовой скамейке, а когда скамейка под ними развалится, они продолжат это занятие на гравийной дорожке...

И столь же нелепо предположить, что этого мальчишку, огольца с татароватым лицом, встретят с распростертыми объятиями в профессорской квартире на Зубовской площади, когда он явится просить руки и сердца Даши.

К этому необходимо добавить, что завсегдатаями дома Гербетов были люди, которых автору романа уж никак не возможно прикрыть хитроумными псевдонимами: Борис Пастернак, Андрей Платонов, Павел Антокольский, Илья Сельвинский, Александр Твардовский, Генрих Нейгауз... позвольте вам представить, э-э, мальчик, извини, вылетело из головы, как тебя зовут?..

Но мальчик не собирается отступать. Он любит впервые в жизни. Он полагает, что любим. Его ничуть не смущает то открывшееся обстоятельство, что возлюбленная фригидна от природы либо строгого воспитания, вяло отзывается на его ласки, и он бьется, как рыба об лед, о ее безответное тело.

Грянувшая внезапно — все войны внезапны — война добавит препятствий на пути Дафниса и Хлои к безмятежному счастью.