Станислав Лем - Диалоги

• Название: Диалоги
• Автор: Станислав Лем
• Издательство: АСТ, Транзиткнига
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-023030-3, 5-9578-0903-9

Размышления знаменитого писателя-фантаста и философа о кибернетике, ее роли и месте в современном мире в контексте связанных с этой наукой – и порождаемых ею – социальных, психологических и нравственных проблемах. Как выглядят с точки зрения кибернетики различные модели общества? Какая система более устойчива: абсолютная тирания или полная анархия? Может ли современная наука даровать человеку бессмертие, и если да, то как быть в этом случае с проблемой идентичности личности?

Написанная в конце пятидесятых годов XX века, снабженная впоследствии приложением и дополнением, эта книга по-прежнему актуальна. Многое из того, что предвидел Лем, сбылось, многому еще, возможно, предстоит осуществиться...

---

ГИЛАС. Вовсе нет. Ведь если принцип неопределенности теоретически не позволяет создать абсолютно точную копию организма, так это, Филонус, трудности технического порядка, в то время как мы с тобой обсуждали познавательную, философскую сторону проблемы, и следует продолжить именно в этом духе.

ФИЛОНУС. Это ошибка, Гилас. То, что ты, дорогой мой, называешь «технической трудностью», является, по сути своей, некоей неотъемлемой, весьма существенной особенностью реального мира атомов. Из принципа Гейзенберга следует определенный «запрет» – запрет производить точные измерения атомов. Этот «запрет» не является препятствием на пути нашего познания, скорее он – элемент этого познания. Точно так же «запрет» рассматривать удаленные объекты – никакая не «техническая трудность», а проявление определенной особенности строения мира, в котором живут люди, а именно шарообразность Земли. Если бы философы из этого племени попытались изучить строение Земли, исходя из предпосылки, что она плоская, то они, так же как и мы, пришли бы к неизбежным противоречиям и абсурду. Потому что речь идет не о том, что принцип Гейзенберга существует в мире атомов в качестве некоего «запрета» на точные измерения. То, что мы выводим из многочисленных наблюдений и обобщаем в качестве этого принципа, – попросту неотъемлемое свойство самих атомов, о котором мы знаем сегодня лишь одно: этот принцип не позволяет точно определить место, где находятся определенные частицы. Таким образом, мы имеем дело не с преодолимыми трудностями и не с запретом, существующим в мире атомов, а с определенной особенностью, но сегодня она нам известна исключительно как некая «невозможность». Очень может быть, что если бы атомы не были такими сложными объектами, обнаруживающими столь индивидуальные свойства, как, например, подчинение принципу неопределенности, но представляли бы собой, скажем, маленькие твердые шарики, то состоящий из них мир выглядел бы совершенно иначе, не так, как реальный мир, – и очень может быть, что из таких атомов вообще не могли бы возникнуть ни живые организмы, ни нервные структуры, являющиеся основой психических процессов.

ГИЛАС. Я не очень хорошо тебя понимаю. Ты хочешь сказать, что принцип неопределенности – это та самая особенность атомов, которая дает возможность объединять их в такие структуры, где обнаруживается жизнь и сознание?

ФИЛОНУС. Нет, это слишком сильное утверждение. Исчезновение объектов за горизонтом вызвано шарообразностью Земли, не правда ли?

ГИЛАС. Да.

ФИЛОНУС. Шарообразность Земли позволяет обойти ее кругом и вернуться в исходную точку, так?

ГИЛАС. Разумеется.

ФИЛОНУС. Однако можно ли утверждать, что исчезновение предметов за горизонтом дает возможность обойти Землю по кругу? Нельзя, правда? Оба эти явления возможны, поскольку Земля шарообразна, но связь между ними опосредованна: оба они проистекают из той особенности нашей планеты, что она шарообразна. Теперь так: принцип неопределенности – это проявление некоего свойства атомов. Психические процессы на их последней стадии тоже обусловлены определенными свойствами. Только будущее покажет, каковы те фундаментальные свойства атомов, благодаря которым возможны оба упомянутых явления. Мне кажется, что ответ не будет столь однозначен, как в этой истории о планете. Видимо, откроется целая цепочка промежуточных звеньев, а кроме того, в орбиту проблемы будут вовлечены процессы и наблюдения, связи которых с обсуждаемыми здесь явлениями сегодня никто еще даже не предполагает.

ГИЛАС. Например?

ФИЛОНУС. Не знаю. Я не пророк.

ГИЛАС. Твои рассуждения напомнили мне одно расхожее утверждение, что принцип неопределенности – проявление «свободы воли» атомов, из которой следует «свобода воли» человека. Что ты на это скажешь?

ФИЛОНУС. Принцип неопределенности не предполагает никакой «свободы воли» атомов. Это обычные лингвистические трудности – непозволительное манипулирование понятиями. Я действительно предполагаю связь между свойствами атомов и происхождением сознания, но я не могу принимать всерьез настолько плоские и вульгарные гипотезы, пытающиеся объяснить эту связь. Работу электронного мозга, несомненно, характеризует ясность мышления в том смысле, что он действует четко, строго логически и однозначно. В подобных механизмах процессы «понимания» выполняет электричество. Так или иначе, мы знаем, что громы и молнии дают яркий свет, и это тоже проявления электричества. Однако же утверждать на основании этого, что «свет разума» электронного мозга следует из «света» молний, было бы, согласись, полнейшей чепухой. А ведь какая-то связь между этими явлениями существует, поскольку и тут, и там основным двигателем процессов является электричество. Привнесение принципа неопределенности в психические процессы способом, о котором ты упомянул, – очень вредная бессмыслица. Подобные плоские, поверхностные аналогии можно плодить массово, как, собственно, и плодят их различные метафизически настроенные умники, которые по ошибке вместо мистики занимаются атомистикой. Однако вернемся к нашей теме. Тебя удовлетворили мои объяснения по поводу невозможности воскрешения из атомов?

ГИЛАС. Нет.

ФИЛОНУС. Почему так?

ГИЛАС. Может быть, принцип Гейзенберга действительно делает невозможным воссоздание умершего организма из атомов. Но в нашей дискуссии мы вовсе не принимали его во внимание. Если же мы сделали вывод, не учитывая этот принцип, то как же он мог отрицательно повлиять на само заключение нашего вывода, взорвать его изнутри, доводя до абсурда? Разве не так?

ФИЛОНУС. Нет, не так. Мы этот принцип, мой Гилас, учли без обсуждения в тот момент, когда признали его ложным, что нас впоследствии и подвело.

ГИЛАС. Не могу припомнить, чтобы о нем вообще шла речь.

ФИЛОНУС. А ты вспомни! Когда речь зашла о методе изготовления копии: относительно того, что атомы в копии следует расположить в тех же самых точках, в каких они находились в теле «оригинала», помнишь?

ГИЛАС. Да.

ФИЛОНУС. Название «атом» означает, как ты знаешь, «неделимый». Поскольку атом можно делить (и весьма успешно), это название – анахронизм. Возможно, физики согласятся назвать атом по-другому, например «неуместибельный», что более соответствует действительности. Что же мы тогда сделали? Мы сказали: «...следует в копии разместить неуместибельные...» Как видишь, едва лишь приступив к рассуждениям, мы произвели противоречивую по сути, недопустимую операцию, которой ничто в реальном мире не соответствует. Теперь мои объяснения тебя удовлетворяют?

ГИЛАС. Нет. Загадочные, не поддающиеся разрешению сомнения, которые возникли в процессе рассуждений, не могут быть, на мой взгляд, объяснены полностью той первой ложной операцией. Ведь известно, что при определенных обстоятельствах мы умеем изготавливать совершенно точные копии атомов, например, синтезируя некоторые простые белковые молекулы, которые ничем по структуре не отличаются от оригинала. Может быть, эти бесконечно малые неточности измерения, обусловленные принципом неопределенности, вообще несущественны для создания копии живого организма. Ведь природа в состоянии создавать бесконечно похожие копии организмов, взять хотя бы однояйцевых близнецов. Кто знает, не научатся ли люди действовать подобным образом, и тогда перед ними встанут все те проблемы, с которыми мы столкнулись.

ФИЛОНУС. Природа создает подобия так же, как и мы создаем точные изображения (например, белковых молекул, о которых ты вспомнил). Однако же абсолютно точное расположение атомов не есть подобие, и, может быть, именно в этом кроется загадка возникновения психических процессов в определенных структурах. Впрочем, не буду настаивать. Я с самого начала предупредил тебя, что у меня нет ясного понимания того, какая, собственно, истина таится в недрах моего вывода, а принцип Гейзенберга представляет собой лишь одну из возможностей. Есть и другие.

ГИЛАС. Было бы интересно услышать об этих других возможностях.

ФИЛОНУС. Единственное, что кажется мне несомненным, Гилас: этот «запрет», на который мы наткнулись, «запрет» воскрешения умершего человека из атомов, был чем-то вроде сигнала, что мы оперируем понятиями атомов и сознания, не соответствующими их реальному значению. На эти «злоупотребления», возможные при бездумном использовании понятия атома, я тебе уже указывал. Плохо также, что мы неверно подошли к проблеме сознания. Одним из его основополагающих качеств является продолжительность во времени (субъективном). Смерть приводит к обрыву этой временной нити, к ее исчезновению. Возможно, раз оборванная, эта нить уже не натянется вновь.

ГИЛАС. Почему? Ведь обрывается же она у спящих или у умирающих на краткий миг во время операции так называемой клинической смертью? Мы же вспоминали об этих случаях в процессе обсуждения.

ФИЛОНУС. Многие люди, ложась спать, в состоянии наперед установить, через сколько времени они проснутся, у них это получается. Отсюда следует, что даже когда они крепко спят, при полном затмении сознания, в их мозгу неустанно идет процесс исчисления времени – иначе это явление невозможно. В состоянии клинической смерти мозг продолжает действовать – на это указывают активные токи в коре головного мозга, которые можно измерить. Так что в обоих случаях фундаментальные процессы в мозгу продолжаются, происходит лишь частичное разложение, частичная дезинтеграция этих процессов. Это разложение обратимо только до определенного момента, до определенной границы. Когда некоторые атомные структуры мозга окажутся повреждены слишком сильно, тогда нарушатся наиболее фундаментальные процессы, и клиническая смерть перейдет в смерть настоящую. Только тогда можно говорить о полной остановке протекания субъективного времени. Возможно, течение времени нельзя возобновить по причине, сегодня нам неизвестной, но столь же основополагающей, как и те причины, по которым никакое тело не способно достичь скорости света. Об этом последнем мы знаем благодаря теории относительности, сознание же еще ждет своего Эйнштейна.