Сергей Федин - Сказки для взрослых

• Название: Сказки для взрослых
• Автор: Сергей Федин
• Жанр: Фэнтези

---

И первое время, действительно, ответственный работник финансового отдела Егор Платонович Кузькин (в браке ранее не состоял, в антипартийных группах не участвовал) так и нырял в эти неизведанные доселе глубины, так и плыл в этом аппетитном тумане неведомо куда, обволакиваемый любовью КЛАВДИИ ПЕТРОВНЫ, как кролик комфортабельным чревом питона. Потом уже, попозже, Егорплатоныч попривык и смотрел на монументальные формы своей супруги тепло, но без трепета, как сытый кот на сметану, — мурлыкал, но не хотел. А потом, еще попозже, как-то стал беспокоиться и тосковать, как-то поневоле раздражаться, видя, как подобно линкору в дружественные туземные воды, КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА вплывает на кухню, заполняя обозримое пространство своими телесами, шелками и складочками.

Да, насколько хватал глаз на этих восьми квадратных метрах, все было заполнено КЛАВДИЕЙ ПЕТРОВНОЙ и ее бесконечной улыбкой, которая, куда там чеширскому коту, даже после ухода ее хозяйки продолжала колыхаться в воздухе и душить свою жертву как периной. Егорплатоныч завороженно смотрел, как это сдобное чудо в рюшечках сладко зевает, ковыряет в зубах, зажмурившись, потягивается, кокетливо опрокидывает в рот столовую ложку клубничного варенья, потом чмокает липкими губами лысую макушку мужа, приговаривая: — Ух, ты мой Змей Горыныч! — и испуганно думал: «Господи, да неужто это навсегда? Ведь любой нормальный человек уходит с наскучившего фильма без всяких затруднений и угрызений совести. А тут ведь одно и то же, без изменений и в таком количестве!»

Егорплатоныч барахтался в этой тягучей семейной патоке, словно муха в варенье. Истинно говорю вам — Блаженны угнетенные в браке, ибо их есть большинство и царство небесное! — О чем это я? Ах, да. Так вот, подобные мысли все чаще стали одолевать непутевую голову Егорплатоныча. И однажды ночью он очнулся на безразмерном супружеском ложе с ощущением невыносимого одиночества. Он чувствовал себя распростертым в темнице разжалованным романтиком. Рядом, подобно неотлучному стражу, безмятежно колыхалась во сне КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. При свете ночника ее раблезианские очертания наводили мистический страх на продрогшую в арабской кровати душу Егорплатоныча. А когда мадам Кузькина еще и всхрапнула грозно, аки дракон неведомый, а после вдруг нежно так залопотала что-то во сне, засюсюкала, обнажив вставное золото высшей пробы, то Егорплатоныч даже застонал от тоски и муки и в безысходности опрокинулся в бездонный и призрачный мир сновидений.

И приснился товарищу Кузькину, образцовому семьянину и гражданину (в браке состоит семь лет, все эти годы морально устойчив) такой сон. Будто едет он в рамвае с работы, подъезжает к самому кузькиному дому и, вдруг, водитель объявляет: «Остановка „Квартира Кузькина“. По требованию». И тут все в трамвае внимательно и недоверчиво посмотрели на Егорплатоныча. Он было дернулся сначала рефлекторно к двери, а потом неожиданно стушевался и пробормотал, извиняясь непонятно перед кем: «Нет, нет, я на следующей». Все в трамвае сразу заулыбались и стали родными, а водитель облегченно вздохнул, прокашлялся и голосом нетрезвого Левитана изрек: «Следующая остановка „Встреча“. Тоже по требованию». Егорплатоныч затрепетал, заволновался и ринулся к двери. Сердце его запрыгало в грудной клетке, как маленькая обезьянка в зоопарке, услышавшая голос хозяйки. А трамвай, словно почувствовав неслужебное рвение Егорплатоныча, задребезжал, развеселился как-то, разогнался и … взлетел. А что тут, собственно, такого? Все влюбленные, в том числе и трамваи (а наш трамвай был, конечно, таковым) летают, особенно во сне. Разве вы этого не знали? Странно, очень странно… И вообще, не отвлекайте меня дурацкими вопросами, ведь трамвай тем временем проплывал над вишневыми садами, казавшимися сверху опрокинутыми облаками, приближаясь к тихой изогнутой улочке, при виде которой у реявшего в невесомости Егорплатоныча сдавило дыхание. «Здесь, здесь, скорее вниз!» — кричала его босая душа, но голос не слушался и, словно ржавый фагот, издавал какие-то подозрительные звуки. Но тут проплывающая мимо Егорплатоныча старушка с гуттаперчевым лицом и старинным ридикюлем, на котором губной помадой было крупно написано «Адидас», поняла отчаяние товарища Кузькина (активно участвует в художественной самодеятельности, регулярно посещает занятия по политучебе) и неожиданно басом пропела:

Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.

И все парящие обитатели трамвая хором проговорили: «Остановите сейчас вагон!» Трамвай дернулся всеми своими сочленениями и пошел на снижение.

И вот наконец колеса, высекая бенгальские искры из позеленевших от времени рельс, вздрогнули и застыли. Двери как-то уютно заскрипели и раскрылись. На остановке стояла … Она! Нет, нет, что вы! Конечно не КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА. Вы бы, может быть, прошли мимо и не заметили Ее. Мало ли: девушка ждет кого-то. Ну, миловидная, ну, давно стоит, может быть лет двадцать, а может и семь. Ну так что с того? Ах, дорогой читатель, только слепые и влюбленные видят человека изнутри, без скучных и надоевших всем очертаний. Так или иначе, Егорплатоныч узнал Ее сразу и, трепеща, поплыл навстречу, провожаемый теплыми взглядами пассажиров. И только водитель трамвая почему-то с печалью посмотрел на Кузькина и, взяв мегафон, вздохнул: «В семь утра вам придется вернуться. Обратный рейс…»

Странно, сила тяжести совершенно не действовала на Егорплатоныча. Ощущение полета и тем более полета к Ней надо ли описывать? Егорплатоныч влюбленным птеродактилем ловко спланировал к Ее ногам, встал на крыло, простите, на колено, и произнес: «Я не знаю, за что и кем ты послана мне. Я знаю только то, что эта минута перевешивает сорок лет моей предыдущей жизни и то, что сейчас я хочу только одного: идти с тобой по облакам и поникшим травам по дороге Надежды навстречу Судьбе». Она улыбнулась и сказала: «Пойдем, Егорушка».

Ты опять надоедаешь мне с вопросами, читатель. Ну зачем тебе знать, как Она выглядит? Разве можно нарисовать Счастье или объяснить полет бабочки? Вот КЛАВДИЮ ПЕТРОВНУ я готов описывать сколько угодно в мельчайших живописных подробностях. Впрочем, подробности всегда выпирают там, где главное уже не важно. А здесь главное только начиналось…

Они ушли и всю ночь были вместе. И у них было все: шорох листвы и журчанье ручья, ананасы в шампанском и шабли во льду, и … к чему перечисленья? Не было, правда, сплетенья рук, сплетенья ног и прочих сплетений. Егорплатоныч даже ни разу не поцеловал Ее. Но им было хорошо.

— А чё тада балдели? — удивится иной искушенный в этих вопросах питомец ПТУ. — Сами говорите, сексапильная чува. Не, дед лопухнулся. Ща бы сразу за титьку и в партер.

— Нет, нет, позвольте с вами не согласиться, коллега, — тут же возразит ему какой-нибудь упакованный в очки и лысину интеллигент. — Порой прелюдия прекрасней фуги. Помните: «Ах, только утро любви хорошо, хороши только первые робкие встречи…» И что это за инфернальное либидо к гениталиям и копуляциям? Вот, помнится, Отто Вейнингер говорил, что…

Но, прости меня, читатель, мне нет дела до этих пустопорожних словесных перепалок. Мне хочется скорей туда, к Егорушке и его Мечте. Ведь они уже прощаются. Да, рано утром Егорплатонычу пришлось вернуться на ту же трамвайную остановку, которая теперь уже почему-то называлась «Разлука». И когда подскочил тот самый трамвай и Егорплатоныч в тоске и печали взобрался на крутые ступени подножки и вагон дернулся, Она успела крикнуть ему вдогонку:

— Егорушка, завтра я буду снова ждать тебя. Не забудь: остановка «Встреча». В полночь.

И Егорплатоныч дрогнул, засветился весь и, ничего не видя перед собой, стал протискиваться назад к двери уже разогнавшегося трамвая, шепча лихорадочно: «Милая, зайчик мой. Не уходи!» И тут чья-то воистину тяжелая рука опустилась ему на плечо:

— Ваш билет, уважаемый зайчик! В трамваях Надежды тоже надо платить за проезд. Егорплатоныч вздрогнул и сжался: у него действительно не было билета.

— Так как же, Егорплатоныч? Будем притворяться? — голос был до ужаса знакомым. — Не валяй дурака, Кузькин! Слышишь?

Егорплатоныч в страхе открыл глаза и проснулся. Он лежал, разметавшись на широкой кровати, и несравненная КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА трясла его за плечо:

— Проснулся, наконец, зайчик? Кому это ты во сне так сладко улыбался?

— Да это так, по работе, — бессмысленно ответил Егорплатоныч и попытался снова закрыть глаза.

— Ты что? На работу хочешь опоздать? — КЛАВДИЯ ПЕТРОВНА была потрясена: ее супруг был педантичен как лорд-хранитель британского казначейства и всегда просыпался раньше соседки по двуспальной кровати. Пришлось вставать и плестись в контору.

И впервые в жизни товарищ Кузькин (судимостей не имел, за границей ни разу не был) опоздал на работу. Все валилось у него из рук: квитанции, ведомости, отчеты. Божественная музыка накладных померкла в душе Егорплатоныча, где то и дело вспыхивало: «Егорушка… Я буду ждать… Полночь».