Ясуси Иноуэ - Три новеллы

• Название: Три новеллы
• Автор: Ясуси Иноуэ
• Издательство: «Известия»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982
• ISBN: 4703000000-036 074(02)-82

Содержание

ОХОТНИЧЬЕ РУЖЬЕ — новелла

БОЙ БЫКОВ — новелла

АЗАЛИИ В ХИРА — новелла

В настоящем сборнике представлены три ранние новеллы Ясуси Иноуэ, принесшие ему популярность. Они достаточно ярко характеризуют не только автора, но и сложное, противоречивое время в жизни послевоенной Японии. В судьбах отдельных людей угадываются у Иноуэ национальные типы, которые во многом остаются неизменными и в настоящее время.

---

— Вот как? Понимаю, — улыбаясь неизвестно чему, произнес Миура и, больше не касаясь своего предложения и поговорив для приличия несколько минут о нынешних тенденциях в экономике, решительно направился к двери с видом человека, успешно закончившего важные переговоры.

Проводив Миуру, Омото, еще не остывший от охватившего его возбуждения, сказал:

— Сто тысяч иен я постараюсь раздобыть сам. К полудню принесу. — Потом вытер лицо платком и добавил: — А завтра, я уверен, будет хорошая погода и никакого дождя — попомни мои слова, Цугами.

Омото ушел и вернулся чуть позже двенадцати. Передавая Цугами сверток, он вскользь предупредил, что деньги взял у друга. Тем самым он дал понять, что вернуть их надо будет с процентами. О своей выгоде Омото не забывал.

Не было и двух часов, когда Цугами появился на стадионе. Тасиро был в конторе и курил, поставив жаровню между ног.

— Все в порядке? — спросил он.

— Вот, возьми! — Цугами вытащил из портфеля объемистый сверток и небрежно кинул его на стол.

— Прекрасно! Вот за это спасибо! — Тасиро не спеша стал рассовывать деньги по карманам своего кожаного пальто. То, что не поместилось, он завернул в фуросики.[15]

— Было бы неплохо получить еще тысяч двести — триста, да не люблю иметь при себе слишком много наличных, — хрипло рассмеялся Тасиро.

Тут появился дежурный журналист.

— Представляешь, — воскликнул он, обращаясь к Цугами. — В четыре утра раздается стук в дверь. Я проснулся, спрашиваю, что случилось, а мне говорят: принимайте рис, ячмень и сакэ! Значит, Окабэ, который осушил вчера две бутылки виски и едва держался на ногах, все же не забыл о своем обещании. Цугами кивнул, пристально вглядываясь в окно, где среди голых ветвей ему почудились маленькие, насмешливые глазки Окабэ.

Вечером в ресторане в Нисиномия Цугами дал банкет в честь владельцев быков. От газеты присутствовали Омото, Цугами и несколько репортеров. Все прошло гладко, если не считать одного забавного случая. Хана Митани, владелица быка, которому прочили победу в завтрашнем поединке, полная женщина лет сорока, внешне мало похожая на крестьянку, впала в истерику, опрокинула стол и, громко крича, стала поносить своего соседа.

— От кого другого, а уж от Кавасаки ни за что не приму чашку с сакэ, — кричала она. — Нам нужна победа. Я все поставила на карту, направляясь сюда. Старик отец и дети мои сейчас совершают омовение, чтобы молитвы их дошли до Будды!

С покрасневшим от сакэ лицом Хана Митани стояла, прислонившись к стене, и орала на своего соседа. Она не была пьяна. Просто страстное желание победы привело ее в состояние, граничащее с помешательством. И когда Кавасаки — владелец быка, которому тоже прочили победу, — предложил ей выпить чашку сакэ, нервы ее не выдержали.

— Что и следовало ожидать, — сказал Тасиро, подходя к Цугами. — Газета создала нездоровый ажиотаж вокруг предстоящего зрелища. — С чашкой сакэ в руках Тасиро стал обходить столы, успокаивая возбужденных гостей. Цугами же в это время думал о том, что, занятый подготовкой зрелища, он забыл самое существенное: поединок — это сражение живых существ, и не столько быков, сколько их владельцев. Да и не только он. Об этом забыли Омото и Окабэ, Миура и даже Тасиро.

Цугами проснулся в дежурной комнате на третьем этаже. Монотонный шум снаружи заставил его буквально выпрыгнуть из постели и броситься к окну. Дождь! Он настежь распахнул створки и высунул руку наружу. Редкие холодные капли ударили в ладонь. Видимо, дождь начался недавно. Цугами взглянул на часы. Пять утра. Цугами был в спальном кимоно и вскоре почувствовал, что его бьет дрожь от утреннего холода. Он быстро накинул пальто, по темной лестнице на ощупь спустился на второй этаж и из редакторской комнаты позвонил на метеостанцию. Заспанный недовольный голос дежурного сообщил прогноз: «Облачность с прояснениями». Не успел Цугами возразить, как в телефонной трубке раздались короткие гудки.

Вернувшись в дежурку, Цугами забрался в постель и попытался уснуть. Но сон не шел. Дождь усилился, пошел град, время от времени порывы ветра хлестали в окно мокрой крупой. В семь утра, так и не сомкнув глаз, Цугами встал. Зазвонил телефон.

— Черт подери, дождь! — послышался голос Омото.

— При небольшом дожде можно начинать. До девяти утра еще два часа времени, — возразил Цугами.

— Но ты не видишь, что дождь усиливается? — В голосе Омото звучала растерянность.

К восьми часам в редакции собрались все сотрудники, имевшие отношение к бою быков. Дождь то ослабевал, то вновь разражался с еще большей силой. Было все же решено ехать в контору, и все присутствующие, разместившись в пяти машинах, отправились на стадион.

В конторе одиноко сидел Тасиро и прихлебывал чай. С висевшего на гвозде кожаного пальто стекали капли дождя.

— Да, попали мы в переплет. Но ничего, любое дело подстерегают неожиданности, — пробормотал он.

На сразу постаревшем лице его особенно резко выделялись морщины. Тасиро казался спокойным, но это было спокойствие неудачника. Чуть позже прибыл Омото. Он был очень расстроен, ни с кем не заговаривал и лишь нервно мерил шагами комнату. Время от времени он выходил наружу, возвращался промокшим до нитки, плюхался на стул и с неприступным видом набивал табаком трубку.

К десяти часам дождь ослабел и небо начало проясняться.

— Ну, дождик вот-вот кончится, и засияет солнышко, — весело сказал кто-то.

— Может, начнем в час? — предложил Омото.

— Соберется тысячи три — не больше, — возразил Цугами, который пока еще не проронил ни слова. Голос его прозвучал отрешенно.

— Пусть соберется три тысячи, пусть даже две — все равно надо поскорее начинать, иначе прогорим! — настаивал на своем Омото.

К одиннадцати часам дождь прекратился. Сотрудники газеты помчались к ближайшим станциям электрички и стали расклеивать наскоро изготовленные объявления: «Бой быков начнется в два часа!» То же сообщали громкоговорители, установленные на стадионе.

К двум часам понемногу стали собираться зрители: старики и студенты, дети и домохозяйки с неказистой снедью, завернутой в фуросики, демобилизованные солдаты, еще не снявшие форму, и нарядно одетые молодые парочки — в общем, публика самая разношерстная. Из окна конторы было видно, как люди небольшими группками пробирались на свои места.

Цугами стоял у ближних рядов и бесстрастно, словно посторонний, наблюдал, как узкими, но непрекращающимися ручейками зрители втекают в чашу стадиона. Каждые десять минут прибавлялось по сотне — это он проверил по часам. Ему казалось, что поток постепенно ширится. И все же он понимал, что более половины мест останутся незанятыми. Срок аренды был строго ограничен тремя днями, и ни о каком переносе боя из-за дождя не могло быть и речи. Поэтому даже один неудачный день означал крах всего предприятия.

С того места, где стоял Цугами, виднелись поля, тянувшиеся до подошвы далеких гор Рокко. Среди полей там и сям были разбросаны заводы и группки домов, съежившихся, казалось, под нависшими над ними тяжелыми черными тучами. Весь пейзаж напоминал сделанное тушью изображение на фарфоре, от которого веяло холодом. На горах Рокко кое-где еще сохранился снег, узкими полосами спускавшийся от вершины вниз. Глядя на эти снеговые полосы, Цугами пытался справиться с охватившей его усталостью. Ему казалось, будто лишь там, среди снегов, сохранилась чистота, которая исчезла, улетучилась из этой страны, потерпевшей поражение в войне.

Над загоном были вывешены яркие флаги с именами быков. Сейчас они, мокрые от дождя, тяжело свисали на древках. Мог ли Цугами, отдавший за последние три месяца столько сил организации этих состязаний, предположить, сколь жалкая картина откроется перед его глазами сегодня! В отличие от Омото, старавшегося хоть как-то сократить огромный ущерб, который понесет — теперь это уже было ясно! — газета, Цугами равнодушно взирал на жалкие итоги своих трудов. Он с особой силой ощутил свое одиночество перед неумолимо надвигающейся катастрофой. Его охватило чувство невыносимой досады, недовольства собой за допущенный просчет — то самое чувство, какое испытывает борец сумо, которого медленно, но неумолимо выталкивает противник за край ринга.

Тем не менее к двум часам на стадионе собралось тысяч пять зрителей, но, когда Омото обратился к ним с приветственной речью, усиленной тридцатью шестью громкоговорителями, снова начал моросить дождь, который перешел в настоящий ливень, лишь только на ринг вывели первую пару быков.

— Придется отменить, зрители начинают расходиться, — сказал один из журналистов, подойдя к Цугами, который сидел за столом судейской коллегии.

— Что ж, объявите, что на сегодня бой быков отменяется.

Цугами встал со своего места, пересек по диагонали ринг и поднялся на верхний ярус. Там еще оставалось около тысячи зрителей. Раскрыв зонтики либо с головой накрывшись пальто, они стояли, нервно переминаясь с ноги на ногу, и сердито смотрели в сторону ринга. Как только объявили об отмене боя быков, зрители зашумели и двинулись к выходу. Лишь один Цугами оставался неподвижным среди зашевелившейся толпы, словно хотел собственным телом защитить нечто, неудержимо рушившееся у него на глазах. Впервые ощутив всю глубину своего поражения, он присел на мокрую скамейку и замер, не замечая низвергавшихся на него потоков воды.