Ясуси Иноуэ - Три новеллы

• Название: Три новеллы
• Автор: Ясуси Иноуэ
• Издательство: «Известия»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982
• ISBN: 4703000000-036 074(02)-82

Содержание

ОХОТНИЧЬЕ РУЖЬЕ — новелла

БОЙ БЫКОВ — новелла

АЗАЛИИ В ХИРА — новелла

В настоящем сборнике представлены три ранние новеллы Ясуси Иноуэ, принесшие ему популярность. Они достаточно ярко характеризуют не только автора, но и сложное, противоречивое время в жизни послевоенной Японии. В судьбах отдельных людей угадываются у Иноуэ национальные типы, которые во многом остаются неизменными и в настоящее время.

---

Каким-то путем Миса дозналась, что служанка, которую обрюхатил Кэйсукэ, не по годам опытная женщина и еще до Кэйсукэ от кого-то заимела ребенка. Кэйсукэ же находится у нее под каблуком. Мне было все равно, кто из них кого обманул. Важен был плачевный результат.

Как я и предполагал, Кэйсукэ долго выдержать не смог: на третий день после его ухода раздался телефонный звонок. Я случайно оказался в соседней комнате, где искал старый медицинский журнал. К телефону подошел Хироюки. Последовавший затем приглушенный разговор показался мне странным. Когда я вышел из комнаты, Хироюки о чем-то шептался с Мисой. «Звонил Кэйсукэ?» — спросил я. Хироюки вначале замялся, потом утвердительно кивнул головой. Видимо, он и Миса хотели утаить от меня правду. Но я все же заставил Хироюки признаться, и он рассказал, что Кэйсукэ с этой женщиной находятся в Сакамото, поселились в отеле на берегу озера, и Кэйсукэ просил привезти ему денег.

На следующий день, несмотря на уговоры Мисы, я отправился на машине в Сакамото. Войдя в отель, я попросил швейцара вызвать Кэйсукэ. Вскоре послышалось шарканье домашних туфель, и по лестнице стала спускаться коротко стриженная молодая женщина в кимоно, подпоясанном мужским красным поясом. Она уже достигла середины лестницы, когда поглядела вниз и наши взгляды встретились. Тут она мгновенно повернулась и с проворностью белки помчалась наверх. Трудно было поверить, что она беременна.

Через несколько минут появился Кэйсукэ. Мы сели в холле по разные стороны стола. Я вынул из кармана пачку денег, протянул их через стол и сказал:

— Сегодня же возвращайся домой. Будешь сидеть взаперти. С этой женщиной ты больше встречаться не должен. Миса с ней повидается и все уладит.

— Но, — попытался вставить слово Кэйсукэ.

— Ты немедленно должен вернуться домой, — повторил я.

— Разрешите мне подумать до завтра, — попросил сын.

Меня буквально затрясло от негодования, но я сдержался.

На нас стали обращать внимание какие-то нарядные мужчины и женщины, суетившиеся в холле: видимо, в отеле шли приготовления к свадьбе.

— Выбирай: либо эта ничтожная женщина, либо твой отец.

Завтра ты должен дать ответ.

Я потребовал, чтобы свой ответ он сообщил мне в «Отель призрачных вершин» в Катаде.

Кэйсукэ поблагодарил и поднялся к себе на второй этаж. Я попросил служащего позвонить в «Отель призрачных вершин» и заказать комнату. Так я вновь, спустя тридцать лет, оказался здесь. Происшествие с Кэйсукэ утомило меня не только душевно, но и физически, и я решил хорошенько отдохнуть — тем более что следующий день падал на воскресенье.

Хозяин отеля, уже очень состарившийся, специально зашел в мою комнату поздороваться. Пока мы с ним беседовали, давнишние воспоминания нахлынули на меня. Потом я позвонил домой и коротко сообщил жене о своей встрече с Кэйсукэ. Впервые за много лет я провел вечер в одиночестве — ничего не писал, не читал, лишь наслаждался тишиной. Дикие утки еще не прилетали, и мне не удалось полакомиться жареной утятиной. Зато я с наслаждением поел свежей озерной рыбы и в ту ночь крепко уснул.

На следующий день часов около десяти утра, когда я заканчивал поздний завтрак, из Киото позвонила Миса и убитым голосом сказала:

— Сейчас сообщили из отеля, что Кэйсукэ и его женщина покончили жизнь самоубийством — бросились в озеро Бива. Немедленно отправляйтесь туда, мы тоже сейчас выезжаем.

Я буквально остолбенел. Что за дурацкую штуку он выкинул, подумал я. Значит, Кэйсукэ от меня отказался и выбрал женщину. Ну и пусть! Но зачем он дал мне это понять столь недопустимым способом?

Я решил оставаться на месте и ждать.

Около трех часов появился Хироюки. Я сидел в плетеном кресле на веранде и, когда повернулся к Хироюки, будто споткнулся о его пристальный взгляд.

— Отец, неужели вам нисколько не жаль Кэйсукэ? — удивленно спросил он.

— С какой стати жалеть человека, совершившего столь глупый поступок?

— Труп Кэйсукэ до сих пор не могут найти. Поисками занято очень много людей. Хотя бы из уважения к ним вам следовало приехать туда.

Хироюки резко повернулся и пошел к дверям. Неужели он специально приехал сюда, чтобы мне нагрубить?!

Спустя час появились Миса, Ацуко и ее жених Такацу. Войдя в комнату, Миса хотела было приблизиться ко мне, потом, наверно, раздумала, пошла в угол, упала на циновки и долго так лежала не шевелясь. Наверно, не хотела, чтобы я видел ее слезы.

— Хорошо бы до вечера нашли, — сказал Такацу, имея, наверно, в виду трупы Кэйсукэ и его женщины.

Мне было неприятно присутствие Такацу в такой момент. Я вообще с самого начала был против их помолвки с Ацуко. Отец Такацу — один из крупнейших предпринимателей в Осаке — неграмотный выскочка, который ученого человека ни во что не ставил. Меня тошнило от его наглости. Уже при первом знакомстве он с улыбочкой заявил, что может без труда покрыть расходы по изданию моих трудов. Миса и дети побывали в его доме и были сражены наповал богатством обстановки. Мне противно было слушать, как они, перебивая друг друга, с восхищением описывали дом и его внутреннее убранство, рассказывали, что, кроме того, у отца Такацу есть загородные виллы в Ясэ и Такарадзука.

Сам Такацу три года учился во Франции, а о Лувре ничего толком не мог рассказать. Ничему он не научился, даже местного вина не попил. Просто болтался по музеям, хотя сам далек от искусства. В общем, бесцельно потратил время. Вел себя нахально: мы еще и словом не обмолвились, что отдадим за него дочь, а он что ни суббота приходил в гости — и дождь ему нипочем. Это выше моего понимания. Когда я сказал, что не согласен на замужество дочери, первой ударилась в слезы сама Ацуко. Ее поведение меня крайне раздосадовало. Мало того, оказалось, что и Миса, и все остальные домочадцы были за то, чтобы Ацуко вышла замуж за Такацу. Видимо, на всех, кроме меня, Такацу произвел неотразимое впечатление. Поскольку ни Кэйсукэ, ни Хироюки не проявили интереса к научной деятельности — о Садамицу и говорить нечего, — я рассчитывал, что хотя бы Ацуко сможет посвятить свою жизнь науке, и предполагал выдать ее замуж за ученого. Но и эти мои надежды рассыпались в прах. И меня раздражало, когда Такацу еще до бракосочетания сажали в нашем доме на почетное место. — Пусть мать останется здесь, а вы с Ацуко отправляйтесь обратно в тот отель, — сказал я.

Они сразу же заторопились, заказали машину и уехали. Помчались так, будто их ожидало веселое развлечение.

Когда Такацу и Ацуко ушли, в комнате воцарилась тишина. Мне хотелось успокоить Мису, сказать ей какие-то ласковые слова, но вместо этого я стал ее ругать:

— Именно ты виновата в случившемся. Слишком нянчилась с Кэйсукэ.

Миса по-прежнему лежала на циновке — даже головы не подняла.

— Из-за тебя наши дети — Хироюки и Ацуко — растут никчемными бездельниками. Больше я этого не потерплю, — добавил я.

Миса поднялась с циновки, шатаясь, вышла на веранду, прислонилась к перилам и, сжимая ладонями виски, повернулась в мою сторону. Не произнося ни слова, она поглядела мне в глаза. Не припомню, чтобы до или после у нее был такой взгляд! Потом Миса бессильно опустилась на пол и сказала:

— Половину вины вам бы следовало принять на себя. Сами-то вы что сделали для детей?

Так заговорила эта женщина, которая в жизни рта не раскрывала. Наверно, рехнулась, решил я. А Миса продолжала:

— Когда дети были маленькими, вы уехали в Германию учиться, думали, на три года, а оказалось на целых восемь. Последние пять лет ни министерство просвещения, ни мы не получили от вас ни единой весточки. Вы и представления не имеете, что нам пришлось пережить за эти годы…

Миса сказала правду. Я экономил деньги, отпущенные мне министерством на три года, и растянул их на целых восемь лет. Я снял самую дешевую комнату, сидел на сухарях и грыз науку, стремясь постичь ее сверкающие вершины. Поступи я иначе, не появилось бы научного труда, который я пишу сегодня.

А Миса продолжала жаловаться:

— Наука, наука! Вы посвящали ей все воскресенья и праздники. Если выдавалась свободная минута, вы проводили время в анатомичке среди трупов. Возвращаясь домой, говорили, что вас преследует трупный запах, и пили сакэ. Хоть бы одно веселое, шутливое слово сказали вы, напившись. Куда там! Вы пили и писали, пили и писали по-немецки. А что сделали вы для детей? Хоть раз поинтересовались их успехами в учебе? Или, может быть, сводили в зоологический сад? Вы принесли в жертву своей науке и меня, и наших детей.

Эти слова в устах Мисы были для меня полной неожиданностью. Неужели это сказала женщина, которая с удивительной покорностью, не щадя себя, всю жизнь обслуживала меня, облегчала мои занятия научной работой? Мне надоело выслушивать ее глупые жалобы.

— Замолчи! Разве я сам не принес себя в жертву?! — сказал я и, отвернувшись от жены, стал снова смотреть на озерную гладь. Потом я перевел взгляд на горную цепь Хира.