Хамза Есенжанов - Яик - светлая река

• Название: Яик - светлая река
• Автор: Хамза Есенжанов
• Жанр: История

---

Когда хорунжий вошел, капитан ел густо-красный борщ.

- Господин капитан, разрешите доложить, - гаркнул хорунжий, - ваше приказание выполнено. Два казака в карауле, четверо у лошадей, остальные ужинают.

Отложив ложку, капитан пристально посмотрел в лицо хорунжего.

"Что-то очень уж бодрый, - подумал Белов. - Наверно, успел поесть и пришел за самогоном". Он придвинул к краю стола бутылку и наполовину опорожненный стакан, а сам принялся за борщ.

Хорунжий не заставил себя долго просить. Он подошел к столу, наполнил стакан до краев и провозгласил:

- За ваше здоровье, господин капитан! Ух, до чего жгуч! Отроду не пил такого самогона. - Хорунжий маслеными глазами проводил на кухню хозяйку и спросил: - Если позволите, господин капитан?

Белов промолчал. И хорунжий налил себе второй стакан.

5

Богдановка - не казачья станица, в ней не было ни атамана, ни старшины. Лишь когда до этой небольшой деревушки долетел ветер свободы, бедняки выбрали сельский совет, и первым председателем его стал энергичный деловой Михаил Довженко. Он был участником рабоче-крестьянского съезда в Уральске, членом областного Совета. Когда же власть вновь захватили атаманы и белые генералы, он вместе с Петром Парамоновым возглавил подпольную работу.

Подпольная организация собиралась в доме Кисляка.

Время было смутное и тревожное. Зашевелились кулаки, стали поговаривать о том, чтобы выбрать своего старосту. Опасаясь, что власть на селе возьмет в свои руки враг, подпольщики на сходке предложили сельчанам выбрать старостой Моисея Кисляка. Большинство крестьян согласилось с таким предложением. Кисляк пользовался уважением у всех за прямоту, честность, хозяйственность.

И вот староста Кисляк должен был отвечать за всех.

Он хорошо помнил, как пришли казаки весной в село.

Белов тогда вызвал его, приказал:

- Завтра к шести утра чтобы было сдано сто пятьдесят пудов хлеба и пятнадцать лошадей. Не выполнишь - прикажу выгрести весь хлеб, что есть в селе, до последнего зернышка, и заберу лошадей.

Белов сказал это очень спокойно, не повышая голоса, но Кисляк понял, что офицер не пощадит ни вдов, ни сирот и дотла разорит село.

Тогда смогли сдать сто пятьдесят пудов зерна потому, что взяли хлеб взаймы у богатых Савенко и Полторацкого до осеннего урожая.

И вот теперь снова пришел в село отряд карателей, и снова Кисляка вызвал к себе Белов.

"У кого же теперь просить взаймы? - с горечью думал староста, направляясь к дому Петровны. - Где взять хлеб, чтобы избавиться от этих живодеров?"

Кисляк, спотыкаясь в темноте, шел все медленнее и медленнее. На уме было только одно - хлеб. Всю жизнь он испытывал в нем недостаток.

А казаков это не касается. Заберут хлеб - и все.

Как могли безоружные люди противостоять отряду вооруженных грабителей? Скажи слово против. - расстреляют. Откажись отдать хлеб - заберут силой.

С такими думами вошел Кисляк в дом Петровны.

Капитан сидел на стуле и усердно ковырял спичкой в зубах.

На приветствие Кисляка он не ответил. Только мельком взглянул на него и продолжал свое занятие.

Кисляк, стоя у порога, ждал.

Несколько минут в доме царило молчание. Это, видимо, надоело пьяному хорунжему, и он заговорил первый:

- Эй, старик, видать, с гулянки идешь? - Хорунжий забыл, что Кисляк староста, и сказал, что в голову взбрело. - Или ж-жаловаться пришел? Посмотрим, как ты сейчас запоешь, птич-чка.

Кисляк посмотрел на него с удивлением. У старосты на уме была только одна мысль: сколько хлеба потребуют солдаты? А тут пьяный хорунжий мелет какую-то чушь. Он вопросительно взглянул на Белова, но тот по-прежнему, не глядя на него, продолжал ковырять спичкой в зубах.

Вошла Петровна. Увидев Кисляка, неловко топтавшегося у дверей, сказала:

- Что стоите, Моисей Антонович? В ногах правды нет. Проходите, садитесь.

- Спасибо, Петровна. Я зашел узнать, есть ли какое дело... Сегодня посевы смотрел. Плохая пшеница уродилась. Все лето не было дождей. Колос пустой, стебель ниже колена. А хлеб у крестьян уже кончился. У вдовы Богданихи вон да у деда Елисея дома не наскребешь и горсти муки. Сидят голодают. Занять не у кого. У всех туго с хлебом, - сказал он и подумал: "Хитрая ты баба. Знаешь, что офицер утром шкуру с людей сдирать будет, и угощаешь его самогоном да пирогами. Заранее метишь на свою выгоду".

- Заговорил... А я думал, что у тебя язык отнялся, - снова забубнил хорунжий. - Ты тоже комитетчик? А? Говоришь, в Богдановке нет хлеба? Пантелеевна, Моисей Иванович комитетчик?

Кисляк посмотрел в мутные от самогона глаза хорунжего и ничего не сказал. Ответила пьяному казаку Петровна:

- Я не Пантелеевна, господин хорунжий, Петровной меня кличут. А это Моисей Антонович, а не Иванович.

- Он комитетчик?

Петровна не ответила.

- Я знаю. Комитетчик. Комитетчики всегда говорят: вдов много, хлеба мало.

- Господин хорунжий, я крестьянин, - ответил наконец пьяному казаку Кисляк. - Грамоте не обучен. А чтоб знать вдов в нашем селе, та хиба ж их кто не знает, - Кисляк нарочно прикинулся простачком и начал мешать русские слова с украинскими. - Щоб буты комитетчиком, ум треба, а у нас його нема.

- А большевиков ты тоже всех знаешь? Ну-ка скажи, сколько их. Больше десятка? А?

- Хто знает, может, и больше. Тильки говорилы, що бильшовиков усих зничтожили. Слыхав, що их вишають зразу по десятку, а по одному ни. Так, може, и осталось с десяток, - мысленно усмехаясь, ответил Кисляк, глядя на осоловевшего хорунжего. Тело его обмякло и расслабло, как квашня. - Так что, ваше благородие, господин хорунжий, всяк разумие по-своему. А може, вы сами бачилы бильшовиков? Яки они есть? В недилю, балакають, якась старушка заустрила його. Каже, що вин з двумя рогами. Я ий не повирив. Каждый болтае свое...

Капитан, закончив ковырять в зубах, хмуро посмотрел на хорунжего, и тот, испугавшись, подобрался как мог, сел попрямее и разгладил усы, намереваясь ответить глупому крестьянину.

А Кисляк шмыгнул носом и как бы весь обратился в слух, подавшись к хорунжему.

- Сколько у вас лошадей? - не поворачивая головы и не меняя позы, спросил капитан. Глядел он в это время на хорунжего, и Кисляк в первую минуту не понял, кому Белов задал этот вопрос.

- Сколько все-таки у вас лошадей? - снова спросил Белов и поднял глаза на Кисляка.

- Как это сколько лошадей, господин капитан?

- Ты что по-русски не понимаешь?

- Ваше благородие, господин капитан. Какой из меня староста? Сельчане попросили временно побыть старостой, а я не посмел отказать. Откуда мне знать, у кого какой скот. Что я, хозяин ему, что ли? Я занимаюсь своим хозяйством, хоть у кого спросите.

Белов внимательно оглядел крепкую, ладно сбитую фигуру Кисляка, его умное озабоченное лицо и подумал: "Хитрый староста. Прикидывается тупицей. Но у тупицы никогда не бывает такого лица. Его не сравнишь с этим остолопом хорунжим".

- Как же так, живешь здесь всю жизнь и не знаешь, у кого сколько лошадей?

- У некоторых, конечно, знаю, которые по соседству. А в селе - кто их считал...

- Не знаешь? Ну так я знаю. Только не понимаю, почему ты не хочешь сказать правду Войсковому правительству. Интересно, если бы сюда пришли большевики, ты так же молчал бы?

Кисляк потупился и стоял, не поднимая глаз.

- Так вот, слушай: через два часа сообщи мне, сколько в селе фургонов, трудоспособных людей, не считая женщин, и сколько хлеба. Дальнейшие распоряжения будут потом. А сейчас - иди...

- Господин капитан... - начал было Кисляк, но его оборвал резкий окрик Белова:

- Никаких разговоров! Иди и выполняй приказание.

Кисляк молча побрел к выходу.

"С ним ни о чем не договоришься, - хмуро подумал он, выйдя на улицу. Какие это ему нужны фургоны? Тележки, видимо... Сколько в селе трудоспособных... Что он еще задумал?"

* * *

Иван пересек улицу и направился к оврагу; он бежал, прячась за домами, перелезал через заборы и плетни, прыгал через канавы, не разбирая дороги, бежал прямо по огородам, оступался в темноте и зло сквозь зубы ругался. Но вот уже и дом Довженко. За домом огород и потом овраг. "Добрался", облегченно вздохнул он и, чтобы немного передохнуть, пошел медленнее. Внезапно до его слуха донесся какой-то непонятный звук. Он присел и стал вглядываться в темноту. И сразу же различил силуэты всадников, подъезжавших к дому Довженко. И кони и люди в темноте казались огромными.

- Стой! Кто здесь? - окликнул грубый голос.

Белан понял, что казаки заметили его. Он пригнулся еще ниже и замер.

- Выходи! Буду стрелять! - раздался тот же голос.

Всадники объехали баню и приближались к высокому плетню, за которым притаился Белан.

"Что делать? - лихорадочно думал Иван. - Бежать - уложат на месте. Ждать - тоже нельзя". И вдруг ему в голову пришла спасительная мысль.

- Кого вам треба? - нарочито растягивая слова, громко спросил он.

- Тебя!

- Сейчас я. Только справлю нужду и встану.