Станислав Штраус-Федоров - Необычайные приключения корабельной собаки

• Название: Необычайные приключения корабельной собаки
• Автор: Станислав Штраус-Федоров
• Издательство: Союзбланкоиздат
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1992
• ISBN: 5-85860-128-6

 Персонажи данной повести не вымышлены, живы до сих пор. Славный город Севастополь и Краснознамённый Черноморский флот гордятся своими героями.

---

Над головой Гартмана тоже засвистели пули. Стреляли все из-за валунов. И тогда оберштурмфюрер приказал ефрейтору взять свое отделение и постараться подобраться к русским морякам со стороны ущелья.

Минутная стрелка наручных часов Гартмана описала половину круга, когда посланные им эсэсовцы достигли цели. Но только они приблизились к валунам, как Гартман увидел двух русских матросов, поднявшихся во весь рост.

Через несколько секунд сильный взрыв потряс округу. Вспыхнул яркий столб пламени, клубы густого дыма расползлись по местности.

Прибежав к месту взрыва, Гартман узнал, что поднявшиеся в рост матросы швырнули себе под ноги гранаты, уничтожив и себя, и окруживших их эсэсовцев. Диски автоматов «черных дьяволов» были пусты…

Оберштурмфюрер неистовствовал. Больше двадцати его солдат было убито и ранено. Как он покажется тем русским свиньям, которых гонит в Германию? И тогда он увидел юркий немецкий сторожевик, медленно приближающийся со стороны прибрежной косы.

Вступив на палубу сторожевика и пользуясь правом старшего по званию, он распорядился начать поиски пропавшей шлюпки. Командир сторожевика пытался объяснить эсэсовцу, что прошло уже много времени, поиски не принесут успеха, но Гартман настоял на своем.

Вскоре сторожевик обнаружил качающуюся на волнах шлюпку. Ветер дул с моря и она, никем не управляемая, приближалась к скалам. В шлюпке неподвижно лежали два русских моряка, рядом с ними сидела большая лохматая собака.

По приказу Гартмана раненых подняли на палубу сторожевика, привели в чувство.

— Что будем делать с собакой? — полюбопытствовал командир сторожевика.

— Моя бабушка учила меня швырять в собак камни, — философски изрек воодушевленный Гартман и пнул носком кованого сапога в морду собаки.

Собака упала спиной на дно шлюпки и громко залаяла.

К Гартману вернулось хорошее настроение. Сейчас он покажет русскому сброду, который ведет на отправку в Германию, на что способны верноподданные Гитлера.

Русских раненых моряков он распорядился доставить в ущелье, где находились под конвоем их пленные соотечественники. И там, позвав переводчика, важно заявил:

— Переведи русским свиньям… Пусть эти раненые каплуны скажут своим, что весь флот у них уничтожен и что они сами сдались в плен. Тогда… тогда я сохраню им жизнь и отправлю в лагерь.

Гартман хорошо знал, что на самом деле все обстоит иначе: готовится наступление русских, Черноморский флот не сегодня-завтра будет здесь. Но пока он считал себя хозяином положения и хотел диктовать свои условия. Притом, ему хотелось, чтобы раненые моряки заговорили. Это поднимет дух его подчиненных и нагонит страх на тот русский скот, который он ведет в Германию.

Не получив согласия раненых моряков, Гартман приказал группе своих подчиненных найти место для казни. Вскоре один из эсэсовцев доложил, что место найдено, и тогда Гартман дал команду всем двигаться к берегу.

В воде, метрах десяти от скал, стояло странное сооружение, чем-то напоминающее узкие футбольные ворота. Толстая деревянная перекладина метра на полтора возвышалась над поверхностью моря. Под ней на волнах слабого морского прибоя держался небольшой плот.

Гартман резко обратился к переводчику:

— Спроси у них в последний раз…

Черноморцы хранили молчание.

Тогда эсэсовцы скрутили руки обессиленным морякам, а к ногам их привязали длинные веревки.

По знаку Гартмана связанных черноморцев отконвоировали на немецкий сторожевик, который вплотную подошел к морской виселице.

Русские пленные, стоявшие на берегу, затаили дыхание. И тут до них донеслись слова, сказанные одним из связанных моряков:

— Не верьте фашистам!.. Победа придет!

Гартман раздраженно подал знак, сторожевик рванул плот, на котором стояли связанные черноморцы. И они, перевернувшись, исчезли под водой. Только две пары ног, привязанные веревками к перекладине виселицы, торчали из моря.

Вместе с другими видел все это и тот пленный немецкий матрос со сторожевика, который впоследствии помог разоблачить оберштурмфюрера в освобожденном Севастополе.

Память о Налете жива

В конце сорок четвертого года я попал в дивизион быстроходных барж, который взял курс на Дунай. И с этого времени я потерял из виду моих дорогих друзей с «КТЩ-558». Только в счастливые дни празднования тридцатой годовщины освобождения Севастополя я узнал о судьбе одного из наших катерников…

После митинга и торжественного шествия в колонне ветеранов по улицам легендарного города я зашел в музей боевой славы Севастопольской охраны водного района (ОВРа). Вместе со мной был начальник части капитан первого ранга Кудрявцев. Он провел меня по музею, рассказывая о боевых подвигах краснофлотцев, и вдруг на одном из стендов я увидел фотографию убеленного сединами мичмана, на кителе которого сияли ордена и медали.

Что-то знакомое было в его лице, хотя я не мог поручиться, что наши пути когда-нибудь пересекались. Но мои сомнения быстро рассеялись, как только я прочитал фамилию под снимком.

— Николай Грипич, — дрогнуло мое сердце. — Коля Грипич мой первый наставник, мой друг и как бы старший брат… — На меня смотрело все то же доброе русское лицо с приветливой улыбкой.

Перед моими глазами моментально пронеслась война, наши действия на катере, морские походы. Вспомнился Налет — наш верный, честный пес, которого мы все любили.

Чувствуя ломоту в груди, я опустился на стул и заплакал.

— Что с вами? — обнял меня за плечи Кудрявцев.

А я не мог сказать ни слова — слезы душили меня, было трудно дышать. И я не мог понять, что это были за слезы — радости или печали.

— Вы узнали этого моряка? — спрашивал меня Кудрявцев.

Он увел меня к себе в кабинет, куда-то позвонил, и уже через два часа я встречал катер моего старого друга. Катер лихо пришвартовался к причалу и, к моему немалому удивлению, первой по трапу спустилась большая лохматая собака.

Мы расцеловались с Николаем. После он увлек меня в свою каюту и, как бывает после многолетней разлуки, начались боевые воспоминания, когда слово «помнишь» повторяется много раз и становится приятно только от одного этого слова. А когда воспоминания закончились, я строго произнес:

— Кто разрешил, товарищ мичман, держать собаку на военном корабле?

Николай улыбнулся:

— Угадай, как ее зовут?

— Налет?… Не может быть!

— Все может быть, юнга. — Мы обнялись. И замерли, вновь вспоминая далекое и суровое время, нашу юность, Победу, к которой мы шли не жалея себя, не ведая страха.

Мы стояли на палубе и смотрели, как вечернее небо Севастополя расцвечивает яркий салют праздника. С берега доносилась музыка, были слышны песни, радостные возгласы, смех.

— Налет… Налетушка, — потрепал я собаку, жмущуюся к моим ногам.

Собака ласково взвизгнула и громко сказала очередному салюту на своем собачьем языке:

— Тяв-тяв!