Марчелло Вентури - Белый флаг над Кефаллинией

• Название: Белый флаг над Кефаллинией
• Автор: Марчелло Вентури
• Издательство: "Прогрес"
• Жанр: О войне
• Год: 1966

8 сентября 1943 года, правительство Бадольо, сменившее свергнутое фашистское правительство, подписало акт безоговорочной капитуляции Италии перед союзными силами. Командование немецкого гарнизона острова отдало тогда дивизии «Аккуи», размещенной на Кефаллинии, приказ сложить оружие и сдаться в плен. Однако солдаты и офицеры дивизии «Аккуи», несмотря на мучительные сомнения и медлительность своего командования, оказали немцам вооруженное сопротивление, зная при этом наперед, что противник, имея превосходство в авиации, в конце концов сломит их сопротивление.

---

На меня действовала вся атмосфера, царившая в комнате матери. Это была просторная спальня. Когда мать уходила из дому, я прокрадывался туда на цыпочках с ощущением страха и вины. От орехового комода успокаивающе приятно пахло деревом, но стоявшая за моей спиной пустая двуспальная кровать, аккуратно застеленная голубым покрывалом, прикрывавшим две пары взбитых подушек, наводила на меня страх и казалась необъятной. На моей памяти мама всегда спала на этой кровати одна и не боялась.

Я останавливался около комода.

В полутьме лицо отца, освещенное лишь слабо мерцавшей лампадкой и светом, струившимся сквозь прикрытые ставни, оживало: рот кривился гримасой боли, глаза становились еще более грустными. Можно было подумать, что в тот день, когда затянутый в свой красивый мундир капитана артиллерии он позировал фотографу, чтобы послать фотографию жене, он уже знал об уготованной ему неминуемой гибели.

Эту фотографию размером в почтовую открытку он прислал с Кефаллинии. (Мама говорила, что снимок удачный, хотя в жизни отец был гораздо красивее.) Карточка была наклеена по традиции на кусок желтоватого картона. («Какие там могут быть фотографы, на этом затерянном в море, отрезанном от мира острове!» — вздыхала мама, снисходительно покачивая головой.) Картонка была рыхлая, почти как промокательная бумага; на оборотной стороне итальянскими буквами было выдавлено имя фотографа: Паскуале Лачерба, Аргостолион, улица принца Пьемонтского, дом № 3.

Глядя на потемневшее море в барашках (дул сильный ветер), я думал: «Да, этот остров действительно отрезан от мира; во всяком случае, маршруты океанских лайнеров проходят стороной».

Чтобы добраться до Кефаллинии, мне пришлось доехать до порта Патрас и там пересесть на паром, курсирующий между островами архипелага; к вечеру я приехал в Сами, сел на автобус, который ходит через перевал Энос, и только поздно ночью, после двух суток пути, увидел мерцавшие вдоль побережья залива огни Аргостолиона.

Я всматривался в морскую даль в ожидании, когда появятся очертания трех островов. Мне было известно, что Итака, Кефаллиния и Занте[1] расположены близко друг от друга, — я их видел еще по дороге в Патрас. Они похожи на дрейфующие военные корабли, с которых снято вооружение. Мы тогда прошли мимо, оставив их где-то позади, за кормой… Я пока не мог различить ничего, кроме сплошной темной массы хвойного леса: ни деревушки, ни краснеющей меж деревьев крыши, ни полоски дороги… Острова Итака, Кефаллиния и Занте лежали далекие от мира, безлюдные, погруженные в странную, неестественную тишину, которая казалась мне особенно тягостной оттого, что я знал: там покоятся мертвые.

Из всех трех островов на Кефаллинии их больше всего. Я вычитал это в учебниках географии и даже в туристских справочниках.

Когда-то, много веков тому назад, в отличие от того, что мы видели теперь, здесь пролегал морской путь из Италии в Грецию. В ту пору Кефаллиния называлась также Черным Эпиром, Меленой, Телебой. Борьба за обладание этим островом, расположенным у входа в залив Лепанто, не раз заканчивалась вторжениями и войнами. Первыми, кто высадились и погибли на его берегах, были фиване. Потом приходили воины из Афин, пехотинцы Филиппа V Македонского, вслед за ними — римские легионеры, норманны, венецианцы, турки, а в более поздние времена здесь побывали солдаты французской, русской и британской армий.

Может быть, поэтому показалась мне такой противоестественной и тягостной эта тишина. С историей Кефаллинии я познакомился, проштудировав небольшой учебник в красной обложке; он лежал в шкатулке, где мама хранила свои реликвии: какие-то непонятные, известные только ей бумаги, форменные пуговицы из желтого и белого металла, пачку высохших сигарет «Три звезды», любовные письма, бесплатные фронтовые открытки, свернутый в трубку диплом Министерства обороны, посмертную награду — серебряную медаль.

Изучая историю Кефаллинии, я запомнил названия основных городов, тех, что значились на карте: Аргостолион, Ликсури, Святой Георгий Кастро, Сами. Узнал, что в долинах и на возвышенностях там произрастают в небольших количествах пшеница и овес, что там разводят коринфский виноград и оливки, узнал, что жители Кефаллинии — по большей части рыбаки и крестьяне — люди смирные, безобидные.

Но ни в учебниках географии, ни в справочнике для туристов, выпущенном в 1940 году, упоминания о последней оккупации острова быть не могло.

30 апреля 1941 года средь бела дня над Кефаллинией появились тяжелые транспортные самолеты «Марсупиали». Их эскортировали бомбардировщики и целый рой крохотных истребителей, которые носились вокруг, словно сторожевые псы возле стада овец. Итальянские парашютисты спустились на своих плавно покачивавшихся в воздухе огромных зонтах на землю Кефаллинии и, опасливо оглядываясь по сторонам, боясь наткнуться на противника, пригнувшись, побежали вдоль виноградников. Женщины, крестьяне с порога своих домов наблюдали за ними.

Ни книжонка в красной обложке, ни школьные учебники поведать об этом, разумеется, не могли — мне пришлось прибегнуть к другим источникам, — как не могли они дать полные сведения о бесчисленном множестве солдат, погребенных в лесах Кефаллинии.

«Кто-нибудь должен сейчас довести до наших дней этот список погибших», — думал я, вглядываясь в темную громаду острова, вырисовывавшегося за полосой первого осеннего тумана.

— Кефаллиния! — произнес капитан, выбросив вперед руку. Сквозь дымку октябрьского тумана медленно проступала Кефаллиния, возникая из моря и из памяти, обретая все более четкие очертания.

Перед моим отцом она предстала, конечно, не такой, но все-таки именно по этому морю плыл он на своем транспортном судне, охраняемом со всех сторон военными кораблями. Возможно, в тот день сверкало солнце, море сияло голубизной и Кефаллиния, Итака и Занте устремляли свои скалы в ослепительную синеву неба. Ни отца, ни его солдат-артиллеристов не тревожило предчувствие смерти: ведь война с Грецией кончилась, Италия победила. Вероятнее всего, подъезжая к этой покоренной земле, он испытывал опьянение победой, такое же, какое до него испытали военачальники Фив и всех других армий, вступавших на остров.

Я стоял и думал: «Обязательно надо, чтобы кто-нибудь добавил к списку военачальников, погибших здесь на протяжении многих веков, и его имя, имя капитана Альдо Пульизи».

Ночь подкралась незаметно, наступила почти внезапно: закат не возвестил о ее приходе. Остров надвигался на нас темной стеной, тьму рассеивали лишь мерцавшие впереди огни порта Сами. Зажглись огни и на пароходе. Паломницы и попы, сгрудившись у борта, молча и даже с каким-то страхом разглядывали остров. Из леса — теперь до него было рукой подать — потянуло прохладой, запахом влажной листвы и земли.

2

Но коль уж суждено ему было попасть на Кефаллинию, то уделом его могла быть только смерть. Не столько согласно евангельскому изречению «поднявший меч от меча и погибнет», сколько по другой причине: их, поколение итальянцев, выросшее при фашизме, со дня рождения ждала солдатская форма, значит, в ней должны были они и умереть.

Именно так и говорил он, бывало, Катерине Париотис в минуты грустных раздумий. Но до Катерины не доходил скрытый смысл его слов; она улыбалась печальной улыбкой гречанок, томящихся в неволе, смотрела на него своими добрыми глазами, напоминавшими ему глаза жены, — такие же темные и лучистые, с золотистой искоркой в зрачках.

Короче, судьба его должна была решиться там. Может быть, не на самом острове Кефаллинии, не в лазурном Ионическом море или в горах Черного Эпира, но где-то там, на клочке греческой земли должна была оборваться жизнь Альдо Пульизи, одетого в мундир капитана итальянской армии, последний в его жизни мундир.

И хоть он износил их немало, этих военных мундиров, он еще тогда, после Корицы, понял, что не создан для войны. Позднее, по окончании греческой кампании, ему стало ясно и другое: что он по натуре не завоеватель. Он вступал во главе своей автоколонны в покоренные города и деревни и вместо того, чтобы смотреть на них, как на добычу, испытывал такое чувство, будто возвращался к себе — в далекий-далекий дом, в реальное существование которого не верилось, но чье таинственное присутствие он ощущал где-то у себя за плечами.

От Милана до Кефаллинии долгий путь: пришлось плыть по морю, шагать по горам, по долинам, вдоль устьев рек, и все это для того, чтобы в один прекрасный день очутиться здесь, в этой маленькой кухоньке с побеленными стенами, за потемневшим от времени столом. Перед глазами — погасшая плита, за спиной — застеклённый буфет, а между рюмками и чашками праздничного сервиза — семейные фотографии.

Он сел за стол: хотелось насладиться заслуженным отдыхом победителя. И вдруг неожиданно уловил давно знакомые запахи — хлебного ларя, просеянной муки, красного вина, пролитого на каменный пол у порога.