Павел Лосев - На берегу великой реки

• Название: На берегу великой реки
• Автор: Павел Лосев
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1962

Повесть П. Лосева «На берегу великой реки» посвящена детству и ранней юности великого русского поэта, певца печали и мести народной, Николая Алексеевича Некрасова.

Первая часть повести рисует детские годы поэта, картины тяжелой жизни подавленных нуждой и горем крепостных крестьян.

События второй части развертываются в древнем городе Ярославле, где Некрасов учился в губернской гимназии.

На протяжении всей книги показывается становление мировоззрения поэта, формирование его личности.

На родине поэта – в Ярославской области – первая часть повести П. Лосева вышла под названием «У берегов большой реки».

Настоящее издание дополнено и переработано автором.

---

– Значит, все готово? – строго спросил отец, не поворачивая головы.

– Как есть все готово, Алексей Сергеевич, – наклонил голову доезжачий.

Платон – старый, опытный псарь. Ему даже разрешается называть барина по имени-отчеству.

– Вот и отлично! – повеселел отец. – Куда же поначалу двинемся?

– Надо полагать, в Николо-Бор, Алексей Сергеич, там теперь зверя пропасть.

– Николо-Бор, значит? Добре! Туда так туда!

Коля видит, как, почесав небритую щеку, отец перевел суровые, навыкате, глаза в сторону Ефима:

– А ты что молчишь? Не согласен?

– Нет, почему же не согласен, – осторожно кашлянув в кулак, ответил охотник. – Нам все равно, где зверя бить. Были бы, батюшка-барин, ружьишко да порох.

– А поди у тебя их нет? – насмешливо глянул на него отец. – С голыми руками на охоту ездишь? А? Скажи, не так?

– Я, батюшка-барин, не жалуюсь. Вашей милостью все у меня есть.

– Ну, то-то!

Отец трижды хлопнул в ладоши. Хлопки прозвучали гулко, как выстрелы. Коля вздрогнул. В дверях показался босоногий мальчуган в холщовой рубахе без пояса, с густо намазанными конопляным маслом рыжими волосами, остриженными под кружок.

– А ну-ка, угости нас, чудо-юдо! – крикнул ему отец.

Мальчик мгновенно исчез и через минуту появился с серебряным подносом, на котором стояли три рюмки – одна большая, позолоченная, с тонким рисунком, другие – поменьше, из простого синего стекла.

Взяв большую рюмку, отец опрокинул ее в рот, смачно крякнул, вытер губы рукавом. Затем приказал Платону:

– Пей!

Доезжачий приблизился к подносу. Бережно, боясь выплеснуть хоть самую малую толику вина, взял двумя заскорузлыми пальцами рюмку и, перекрестив ею широкий рот, быстро выпил.

– А ты что стесняешься? – обратился отец к охотнику. – Чай, не красная девица. Пей!

Ефим молча снял с подноса рюмку, степенно выпил и слегка нагнул голову.

Опорожнив еще одну рюмку, отец широко зевнул.

– Ступайте! – приказал он. – Я прилягу. Ефим вышел первым. А Платон, не успев закрыть дверь, вдруг услышал за своей спиной:

– Постой! Степка где?

Доезжачий смущенно затеребил бороду.

– Должно, на псарне. Где еще быть, – неуверенно ответил он и, почтительно кашлянув в кулак, добавил:

– Наказали его тогда оченно по справедливости. Другой бы благодарил, что так легко отделался, а он, вишь ты, обиделся. Благородного из себя корчит.

– Мало ему всыпали, – заворчал отец. – Погоди, я еще за него возьмусь, разрисую спину по всем правилам.

Неслышно прикрыв за собой дверь, Платон ушел. Отец собрал ружье и оглянулся вокруг.

– Ты все еще тут? Почему не спишь? – недовольно спросил он Колю. Тот быстро поднялся и, пробормотав «спокойной ночи, папенька», поспешил в свою комнату. Брат Андрюша давно уже спал, блаженно посвистывая носом. Осторожно, стараясь не разбудить спящего, Коля улегся рядом с ним на постель.

В доме тишина. Но вот где-то скрипуче закуковала кукушка. Это часы в гостиной.

За окнами неслышно падал мягкий, пушистый снег. Он опускался лениво, медленно, и казалось, что ему не хочется ложиться на жесткую, неуютную землю.

Сиротливо приткнувшись к высокому забору господского дома, утомленно спала деревня. Не разбудила ее и пронесшаяся в сторону Костромы запоздалая тройка. Лишь вперебой загалдели галки в вершинах лип.

Монотонно застучала колотушка: одноглазый сторож Игнат вышел на охрану господских владений.

Во второй половине ночи снег перестал сыпать с неба. Но везде уже белым-бело. Низкие густые облака повисли над деревней.

В такую погоду только бы спать да спать под унылое завывание ветра в трубе. Но хозяин дома уже проснулся, спустил волосатые ноги на облезлую медвежью шкуру. Вот он снял со стены изогнутый, потемневший от времени серебряный охотничий рог и приложил его к губам.

Протяжный, хватающий за душу звук пронесся по тихим, объятым сном комнатам, вырвался сквозь окна на улицу. Задремавший было в тесной будке сторож Игнат испуганно вскочил и часто-часто застучал колотушкой.

А нудный звук все нарастал и нарастал. Он проникал всюду, врываясь и в тихую, полную светлых снов детскую. Зашевелились на подушках маленькие головки, звонко заплакал годовалый ребенок, всполошилась старая няня Катерина. Слышно, как она уговаривала малыша:

– Спи, спи, мой голубчик! Закрой глазоньки! Баю-бай! Баю-бай!

Но малыш не успокаивался и плакал все громче. Из соседней комнаты с горящей свечой в руках, вся в белом, как привидение, появилась мать. Взяв ребенка на руки, она ласково качала его, приговаривая:

– Успокойся, мой глупышка! Я с тобой, я здесь! Ребенок постепенно затих. Но хриплый звук охотничьего рога возник с новой силой. Пугливо вздрогнув, малыш теснее прижался к матери…

– Николенька, ты не спишь? – зашептал в темноте Андрюша.

Брат не отозвался.

– Николенька! Слышишь?

– Ну, что тебе? – сонным голосом откликнулся Коля.

– Папенька на охоту собирается.

– Знаю. Спи!

– Не могу. Разве уснешь, когда шумят.

Мальчики замолкли. Не звучал уже и рог. Но зато теперь отовсюду доносились скрип и хлопанье дверей, топот ног. Старый дом сотрясался от глухого гула.

На улице затявкала собака, потом другая, третья – и вскоре несмолкаемый лай заполнил весь двор.

На крыльцо вышел сам виновник ночной суматохи. Он в синей, отороченной мехом венгерке, в смушковой шапке с алым бархатным верхом. В правой руке – арапник.

Окинув зорким взглядом двор, Алексей Сергеевич повелительно крикнул:

– Платон!

И тотчас же во всех углах двора раздалось, как эхо:

– Платон! Платон! К барину!

Откуда-то из глубины двора вынырнул доезжачий. Расталкивая сгрудившихся у крыльца людей, он почти бегом приблизился к барину.

– Все ли готово? Докладывай! – хлопнул арапником по сапогу помещик.

– Как есть все готово, Алексей Сергеевич, – в пояс кланялся доезжачий. – Прикажете отправляться?

– Где Ефим?

– Тут я! На месте! – бодро откликнулся охотник.

– А Степка?

Платон поперхнулся:

– Так что послали за ним.

– То есть как послали? – сдвинул брови Алексей Сергеевич. – Здесь он быть должен.

– То-то и дело, что нету его, – растерянно теребил бороду Платон. – В избу к нему конопатого Семку угнал. Не занедужил ли, чего доброго, Степка…

Алексей Сергеевич презрительно хмыкнул:

– Занедужил? Скажите, какие нежности! Да я его из гроба подниму… Не может холоп болеть без моего разрешения. Скажи, не так?

Левая щека Алексея Сергеевича нервически дернулась, словно кто кольнул ее булавкой.

К Платону подбежал запыхавшийся, усыпанный веснушками парень. Увидев барина, он упал на колени и, еле переводя дыхание, выпалил:

– Нетути! С вечера, бают, Степка не заявлялся.

– Каналья! – злобно сверкнул глазами Алексей Сергеевич. – Сбежал, не иначе сбежал!

– Руки на себя не наложил ли? – неуверенно произнес Платон.

Но Алексей Сергеевич и слушать не хотел.

– Чепуха! Ерунда! – кричал он на весь двор. – Сбежал! Знаю. Давно замышлял, мерзавец. Из-под земли его достану. На дне моря не скроется.

Под разноголосый собачий хор в ворота въезжали верховые охотники. На них, как и на помещике, синие венгерки, только из грубого сукна и изрядно потрепанные, с заплатами на локтях. На головах – высокие, похожие на воинские киверы, картузы с лакированными козырьками. Таких замысловатых картузов ни у кого, кроме некрасовских егерей, в здешних краях не увидишь. Зато обувь у охотников самая непривлекательная: сапоги с оторванными подметками, стоптанные опорки, дырявые лапти.

Опустившись на услужливо подставленный Платоном стул, Алексей Сергеевич раскатисто скомандовал:

– Отправляться! Арш!..

Пестрая свора собак шумно выкатилась со двора.

Вслед выехали верховые. Кто-то из охотников тонким, визгливым тенорком протяжно затянул:

Не пора ли нам, ребята,
Своих коников седлать?

Ему ответил нестройный хор басовитых голосов.

Гей, гей, нам пора
Своих коников седлать!..

А запевала продолжал спрашивать:

Не пора ль коней седлать,
В чисто поле выезжать?…

С каждой минутой голоса удалялись. Затихал и собачий гам.

В доме снова тишина. Уткнувшись носом в подушку, заснул Андрюша. Но Коля не спал. Он слышал, как за стеной, в детской, няня негромко говорила:

– Уехали, матушка-барыня, уехали. Отгалдели, отлаяли… Барин-то напоследки сильно лютовал. Степашку Петрова, вишь, не могли найти. Сбежал, бают, незнамо куда. А барин грозится: из-под земли, мол, его достану. – И няня горестно заохала…

Утром, едва успев открыть глаза, Коля толкнул брата в бок:

– Слышал? Степан пропал.

– Какой Степан?

– Савоськин брат.

– Вот тебе и на! Как же это он пропал?

– А очень просто: сбежал!

– Куда?

– Наверно, в лес.

– Попробуй, спрячься теперь в лесу. Холодно! Снегу скоро наметет страсть сколько!