Иван Щеголихин - Снега метельные

• Название: Снега метельные
• Автор: Иван Щеголихин
• Издательство: "Жазуши"
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Известный читателям роман «Снега метельные» посвящен героическому прошлому целины, сложным судьбам целинников Кустанайщины. События того времени стали уже историей, но интересная, насыщенная драматизмом жизнь на целине тех лет не может оставить нас равнодушными и сегодня.

Отличительные особенности произведений И. Щеголихина — динамичный сюжет, напряженность и драматизм повествования, острота постановки мо­рально-этических проблем. Жизнь в произведениях писателя предстает во всем многообразии и сложности.

---

У Николаева на скулах задвигались желваки

Девушка не плакала, не перебивала комсорга. Молча поднялась и, не обращая внимания на окрик Иванова, вышла. Она уже никого и ничего не боялась. Никто и ничто не могло причинить ей горя большего, чем то, ко­торое она уже несла в себе. Она пришла сюда без надеж­ды на облегчение, скорее по инерции своей прошлой жиз­ни, в которой она была чистой и честной, дисциплиниро­ванной комсомолкой.

Ирина Михайловна, молча слушавшая речь Иванова, поднялась и вышла вслед за девушкой. Женя не знала, как ей поступить, выйти или остаться. Во всяком случае, здесь она принесет меньше вреда, так что лучше остать­ся, не мешать разговору двух женщин.

— Вот, пожалуйста.— Иванов развел руки и выста­вил подбородок в сторону ушедшей.— Теперь сами ви­дите.

— Что «пожалуйста?»— сквозь зубы проговорил Ни­колаев.— Что «сами видите?»

Он не знал, чем выразить свое негодование, какими словами. Перед ним был чрезмерно активный деятель. Николаев ясно представил себе, как этот деятель проди­рался в комсорги, как шумел на собраниях, требуя нака­зания то одному, то другому. Теперь он будет не спать по ночам, до рассвета держать возле себя членов бюро, уве­ренный, что только так и нужно вести комсомольскую работу, бескомпромиссно, самоотверженно, без сна и от­дыха. До утра он способен морочить голову пустяками, лишь бы удовлетворить свою неутолимую потребность повелевать, властвовать, администрировать.

— Давно комсоргом?

— Не так давно, еще молодой. С июля. Прежний уехал, меня поставили в самый напряженный момент. Ес­ли доверили, то я, товарищ Николаев...

— Да что вы з-зарядили «товарищ-товарищ»!— вски­пел Николаев.— У вас все правильно, принципиально, нравственно, только доведено до абсурда, до своей про­тивоположности, когда вместо помощи человеку — вред, вместо добра — зло и в конечном счете вместо жизни — смерть. Неужели ни у кого из членов бюро не хватило чуткости разобраться, помочь в беде человеку? Она ведь совершенно одна осталась. Она, возможно, любила этого негодяя, хотела стать матерью, а вы ее, в сущности, на преступление толкнули.

Иванов растерянно поморгал и отупело уставился на Николаева. Он совсем не ждал такого поворота дела.

— Скажите ей, что из комсомола ее исключать не бу­дете, родителям сообщать не станете.

Иванов, наконец, пришел в себя, спросил недовольно:

— Что ж, товарищ Николаев, по головке гладить та­ких? А ведь она не первая и не последняя. У нас есть еще Танька Звон, из Риги приехала. Работает, как надо, а морально — сегодня с одним, а завтра с другим. Мы с ней поговорили, как следует, пригрозили исключением, а она р-раз — и комсомольский билет на стол! Как ее дальше воспитывать? А Соколова? Не замужем, а забеременела? Дурной пример показывает! Да и на самом деле, кому она нужна с ребенком?..

У Николаева от бешенства стянуло скулы.

–– Способная родить не нужна, а способная убить нужна!

Даже шея комсорга покрылась потом.

— Сейчас... поговорю,— с запоздалым унынием ска­зал он.

Николаев крикнул ему вдогонку:

— Пусть она соберет свои вещи и к вечеру придет сюда. Я отвезу ее в Камышный. Да помогите ей перене­сти вещи!

Иванов скрылся. Николаев и Женя переглянулись.

— А от бешенства у вас нет вакцины?— спросил Ни­колаев.— Еще немного и кусаться начну.

3

Вот уже больше двух недель скитались Ирина Михай­ловна и Женя по целинным полям. Они делали прививки всем, кто прибыл в эти дни на уборку в их район, а при­были студенты из Москвы, Алма-Аты, Челябинска, при­были солдаты со своими машинами, прибыли ра­бочие из Кустаная, и еще, как сказал Николаев, при­ехала молодежь из Болгарии. Разумеется, здесь не сви­репствуют эпидемии туляремии и бруцеллеза, но потому-то они и не свирепствуют, что главное направление нашей медицины — профилактическое.

В белых халатах, в косынках с красными крестиками Ирина и Женя бегали по полю вдогонку за комбайнами, на ходу взбирались к штурвальным, полуголым, с черной задубевшей кожей, протирали спиртом кожу на плече, растворяя грязь и пот, и наносили легкие царапины с каплей вакцины. Они останавливали машины на дороге, высаживали шоферов из кабины и делали прививки. На­прасно Николаев сделал им замечание относительно уче­та, тетрадки для регистрации больных у них были и они их заполняли, когда это было возможно. Решительным и напористым медичкам никто не смел отказывать. Солда­ты подчинялись им, как офицерам. Белый халат и сумка с красным крестом действовали на шоферов, подобно жезлу автоинспектора. Они колесили по району — нынче здесь, завтра там,— ночевали, где придется: под откры­тым небом, на токах, в палатках, в кабинах автомашин.

Жене нравилась такая кочевая романтическая жизнь, хотя за день она уставала смертельно. Даже когда засы­пала, видела перед глазами руки, множество рук, мужских с мощными мускулами и венами, и женских, девичь­их с едва заметными жилками, красных, обожженных только что, и бронзовых, прокаленных многодневным за­гаром. Сотни рук...

Ночью Женя часто просыпалась, ворочалась и удив­лялась тому, что Ирина Михайловна спит спокойно. Она удивлялась ее неутомимости и однажды вечером спроси­ла, сколько Ирине лет.

— А тебе сколько?

— Девятнадцать.

— Ну, ты еще совсем зеленая,— сказала Ирина Ми­хайловна и вздохнула.

Женя поняла, что она ушла от ответа на ее бестакт­ный вопрос, но ведь Ирине не так уж много лет, она стар­ше Жени максимум лет на шесть-семь, не больше, но по­чему-то болезненно реагирует на вопрос о возрасте, есть такие люди, что поделаешь. Что касается Жени, она не станет вздыхать ни в двадцать пять, ни в сорок, ни в пятьдесят лет. Она уверена, что в любом возрасте ей бу­дет интересно жить.

...Сегодня они решили переночевать на бригадном ста­не «Изобильного». Надо сказать, что все предложения о ночлеге исходили от Ирины Михайловны, и это естест­венно, Женя еще слишком мало знает целину.

Ужинали поздно, в сумерках, и после ужина Ирина Михайловна куда-то исчезла. Женя одиноко сидела возле кухни, наблюдая, как повариха, сняв белую куртку, энер­гично чистила котел.

— А кто такой Хлынов?— громко спросила Женя, вспоминая совет Николаева.

Женщина выпрямилась, быстро и пристально огляде­ла Женю, откинула локтем волосы со лба и только тогда ответила:

— Челове-ек. Наш бригадник.

— А где его можно увидеть?

— Здесь,— опуская голову в котел, пробубнила жен­щина.

«Вот и пойми ее... Не побегу же я кричать по стану, кто тут Хлынов... Да еще Ирина Михайловна куда-то за­пропастилась».

Где-то совсем рядом злорадно заквакали лягушки. Женя, украдкой потянулась, разминая уставшее тело, подняла тяжелую сумку, отошла в сторонку и села прямо на траву, обхватив колени руками.

Неподалеку лаково мерцали темные стекла вагончи­кА. Сизые стены его совсем потемнели в сумерках, и сей­час четкий прямоугольный силуэт врезывался в звездное вечернее небо, как памятник.

Женя догадывалась, сколько чудесных истории было рассказано в таких вот вагончиках в непогоду, когда не выйдешь на работу, или ночью, или в час отдыха, сколь­ко всяких разных чувств и настроений перенесено и пере­жито в них за эти целинные годы! Жили в таких вот полевых вагончиках и раньше, но, кажется, только на це­лине обнаружились подлинные их достоинства, когда приходилось размещать в вагончике и больницу, и ро­дильный дом, и пекарню, и баню, не говоря уже о про­стом жилье. И где бы ни увидел теперь сизый вагончик на чугунных плоских колесах: в городе, на стройке, в тайге, в пустыне, в горах — непременно припомнится це­лина...

Чуть в сторонке светлели две палатки — летом в ва­гончике жарко,— и там негромко гомонили ребята и де­вушки, вернувшиеся со смены.

Стало холоднее, дохнуло ночной прохладой с полей. Повариха вымыла котлы, раскатала рукава кофточки, время от времени посматривая на Женю, поправила ле­гонько волосы и крикнула в сторону палаток неожиданно тонким голосом:

— Девчонки, Танька не пришла?

Как будто Женя у нее не про Хлынова спрашивала, а про какую-то Таньку.

— Не-ет, Марь Абрамна, не-ет!..

Женщина вздохнула, опять стала поправлять волосы, высоко поднимая светлые, незагорелые локти.

— А чего вы одна сидите?— спросила повариха.— Шли бы к ним.

— Жду,— отозвалась Женя.

— А он всегда на загонке дольше других задержива­ется. То ли на загонке, то ли еще где,— озабоченно про­говорила женщина.

— Да нет, я Ирину Михайловну жду,— уточнила Женя.

— А вы проходите сюда, посидим вместе, подождем,— позвала ее Марья Абрамовна к вагончику.

Женя подошла к поварихе, стала пристраиваться на ступеньки, сработанные, судя по светлым невыгоревшим доскам, недавно, к началу уборки.

— Если негде, у меня переночуете,— просто сказала повариха.