Жан Фавье - Франсуа Вийон

• Название: Франсуа Вийон
• Автор: Жан Фавье
• Жанр: История

---

Однако в его творчестве ни слова о чуме. Вийон и не помышляет бросать обвинение злу, которое в той или иной форме унесло часть его поколения. Эпидемия - вещь естественная. От нее умирают, но что толку это обсуждать? Смерть, о которой говорит поэт, - это то, что поражает человека. Она приходит или со старостью, или с виселицей.

Вийон не обвиняет участь, постигающую всех, он обвиняет Судьбу: она обрушилась на него, а другим позволяет процветать. Она убивает, как убивают в бою: разборчиво. И, если слушать голос поэта, она еще и хвастается этим.

Ты вспомни-ка, мой друг, о том, что было,

Каких мужей сводила я в могилу,

Каких царей лишала я корон,

И замолчи, пока я не вспылила!

Тебе ли на Судьбу роптать, Вийон?

Бывало, гневно отвращала лик

Я от царей, которых возвышала:

Так был оставлен мной Приам-старик

И Троя грозная бесславно пала... 1

1 Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 148. Перевод Ф. Мендельсона.

Эгоисту Вийону нет дела до смерти, когда он здоров. "Малое завещание" 1456 года не упоминает о смерти. Зато пятью годами позже она очень беспокоит автора "Большого завещания". Но он видит по-настоящему только свою будущую смерть, свою собственную старость, мысли о которой отвлекают от любви, свою собственную болезнь, которая тащит его к небытию. Проходят эпидемии, но каждый умирает только раз.

Огромна власть моя, несметна сила,

О, скольких я героев встарь скосила... 1

Старость у Вийона - это конец жизни. Время, говорит он, вслед за пророком Иовом, исходит как горящая нить. Ничто не вечно в этом так гнусно устроенном мире. Час удовольствий минует. Приходит печаль, и воцаряется нищета. В конце - смерть.

Жизнь и город жестоки для старца без занятий. Уже в XIII веке фаблио "О разрезанной попоне" представляло нищету как естественный атрибут конца жизни буржуа. С этим согласны все: стариков отторгают, изгоняют. С легким оттенком жалости поет об этом Тайеван в "Прекрасном путешествии".

Он не прочь бы в пляс, да все прочь тотчас,

Он бы в щечку - чмок, да его - за порог 1.

1 Перевод Ю. Стефанова.

Худшее в старости - это жизнь. И Вийон принимается набрасывать опус о самоубийстве. Только страх ада - единственное, что останавливает старца. Но не всегда...

Ничто не вечно под луной,

Как думает стяжатель-скряга,

Дамоклов меч над головой

У каждого. Седой бродяга,

Тем утешайся! Ты с отвагой

Высмеивал, бывало, всех,

Когда был юн; теперь, бедняга,

Сам вызываешь только смех.

Был молод - всюду принят был,

А в старости - кому ты нужен?

О чем бы ни заговорил,

Ты всеми будешь обессужен;

Никто со стариком не дружен,

Смеется над тобой народ:

Мол, старый хрен умом недужен,

Мол, старый мерин вечно врет!

Пойдешь с сумою по дворам,

Гоним жестокою судьбою,

Страдая от душевных ран,

Смерть будешь призывать с тоскою,

И если, ослабев душою,

Устав от страшного житья,

Жизнь оборвешь своей рукою,

Что ж делать! Бог тебе судья! 1

Однако в конце концов смерть убивает старость. Она уравнивает всех. Сильных и слабых. Кого бояться и чего бояться, если смерть у порога?

Чего же мне теперь бояться,

Коль смерть кладет предел всему? 2

Старость легко воплощается в Прекрасную Оружейницу с поблекшими чарами. У смерти - лицо несчастных случаев, угрожающих самому Вийону. Слабовольного морализатора, но тем не менее морализатора, интересует лишь смерть, которой удается избежать. Смерть - это поражение, а поражение - это ошибка. Баллады, написанные на жаргоне, являют тому странное свидетельство: поэт боится веревки и пытается избавить от нее тех, кого он любит. Берегись палача, говорит одна из них.

А если влипните, ребята,

Вам тошен будет белый свет

Под грабками лихого ката 2.

1 Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 52-53. Перевод Ф. Мендельсона.

2 Перевод Ю. Стефанова.

Не видеть "жестокую" - вот что тревожит Вийона с той поры, как в Мёне он почувствовал на шее веревку и как в Париже, куда он вернулся, на его бедную голову посыпались всевозможные несчастья. Из-за виселицы теряешь почву под ногами. Задушить прохожего, чтобы обобрать его, - здорово. Но быть в свою очередь задушенным пеньковой веревкой - это совсем не так весело.

Кто в лапы угодил злодею,

Тот на воздусях поплясал:

Палач сломал бедняге шею 1.

1 Перевод Ю. Стефанова.

Парижанину не надо делать много усилий, чтобы вспомнить о смерти, так же как и о виселице. Город состоит из своих мертвецов, как и из своих горожан. На кладбище живут, как живут на перекрестке. Кладбище Невинноубиенных младенцев - место собраний, тайных сборищ, галантных рандеву. Кладбище святого Иоанна со стороны улицы Сент-Антуан, столь же, если не более, часто посещаемо буржуа. На кладбище молятся и собирают пожертвования, но все смеются при виде груды трупов, не задумываясь ни на миг о том, что развлекаться перед таким количеством мертвых - просто кощунство. Смерть - это конец жизни, и все.

Поэт в свою очередь размышляет на кладбище о бренности человека и лишний раз убеждается в этом, созерцая образ, нарисованный в "Пляске смерти", образ, наводящий на мысль не столько о вечности, сколько о тщетности всего сущего. Все черепа в могиле равны. Принадлежали ли они могущественным людям или посредственным? Какое это имеет значение? Все в одной куче.

Я вижу черепов оскалы,

Скелетов груды... Боже мой,

Кто были вы? Писцы? Фискалы?

Торговцы с толстою мошной?

Корзинщики? Передо мной

Тела, истлевшие в могилах...

Где мэтр, а где школяр простой,

Я различить уже не в силах.

Здесь те, кто всем повелевал,

Король, епископ и барон,

И те, кто головы склонял,

Все равны после похорон!

Вокруг меня со всех сторон

Лежат вповалку, как попало,

И нет у королей корон:

Здесь нет господ, и слуг не стало.

Да вознесутся к небесам

Их души! А тела их сгнили,

Тела сеньоров, знатных дам,

Что сладко ели, вина пили,

Одежды пышные носили,

В шелках, в мехах лелея плоть...

Но что осталось? Горстка пыли.

Да не осудит их Господь! 1

1 Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 114-115. Перевод Ф. Мендельсона.

Виселица в городе

Виселица, эшафот, позорный столб - неотъемлемая часть городского пейзажа. Хороший ли, плохой ли год - правосудие парижского прево и высоких церковных властей отправляют в потусторонний мир не менее шести десятков бродяг и воров разного вида. Это число, понятно, разбухает во время политических смут. Оно уменьшается, когда эпидемия берет на себя заботу сокращать население и когда клиенты палача и судьи находятся в другом месте.

В каждом квартале Парижа есть своя виселица, или свой позорный столб, или и то и другое. У епископа своя "лестница" на паперти Нотр-Дам, у кафедрального капитула - своя в порте Сен-Ландри. У аббата Сен-Жермен-де-Пре своя виселица в центре его округи, у приора Сент-Элуа - своя за городской ратушей, у ворот Бодуайе, невидимых ворот забытого местечка, которое на самом деле одно из самых посещаемых мест в городе. Что касается короля, то он вешает им осужденных на Гревской площади или перед позорным столбом Рынка, на Круа дю Трауар - перекрестке улиц Сент-Оноре и л'Арбр Сек - или в Монфоконе, одном из самых высоких зрелищных мест подобного рода.

После двух веков безупречной службы виселица Монфокона всерьез угрожает рухнуть вместе со своей ношей - своим повешенным. Поэтому не так давно соорудили новое деревянное орудие правосудия в том же самом районе: виселицу Монтиньи, которую обновила в 1460 году целая группа бродяг.

Вешают живых. Вешают даже мертвых, и без малейшего стеснения. Так, 6 июня 1465 года повесили одного доброго буржуа с улицы Сен-Дени по имени Жан Марсо, по своему социальному положению - торговца вязаными изделиями, а по своему возрасту - преклонных лет человека. Старик обвинялся в том, что он сам себя "повесил и задушил" у себя дома перед вывеской "Золотая борода". Его сняли и уже окоченевшего отнесли в тюрьму Шатле - таким образом он ее "посетил", кончину констатировали - и "отнесли, чтобы повесить".

Если же "изменник" принимает участие в заговоре против короля или нарушает общественный порядок, спектакль совершенствуется. Виновного сперва обезглавливают, а потом подвешивают за подмышки. Если дело очень серьезное, осужденного волокут по городу: тело превращается в мешок костей, так как лошадь скачет галопом, но оно еще живо для последних мучений. Если же обезглавливали изменника на Гревской площади, а вешали в Монфоконе или в Монтиньи, то весь город считал, что ему повезло. Так поступили в 1409 году с Жаном де Монтэгю - одно время он был управляющим финансами королевства, и никто среди налогоплательщиков не сожалел о том, что ему устроили такой торжественный выезд.

Исключительное всегда привлекает толпу. Так, в 1445 году люди явились, чтобы посмотреть, как распинали одну женщину, укравшую ребенка и выдавившую глаза у своей жертвы, чтобы сделать из этого несчастного превосходного нищего. Еще долгое время зеваки задавались вопросом, почему прево выбрал именно такую пытку.