Сильвия Эштон-Уорнер - Времена года

• Название: Времена года
• Автор: Сильвия Эштон-Уорнер
• Издательство: «ПРОГРЕСС»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1979

Роман представляет собой наиболее значительное произведение известной новозеландской писательницы. Здесь повествуется о жизни маорийской деревни, о нелегкой судьбе маорийской молодежи. Рассказ ведется от лица школьной учительницы. Книга построена на живом и интересном материале, позволяющем ближе узнать далекую страну.

---

«Мне суждено чужой казаться» – какой резкий, какой пронзительный возглас! Но в убежище моего разума слышатся спокойные негромкие голоса.

Снова весна

Хранить неуслышанным.

Дж. М. Хопкинс, стихотворение 69

А к нам снова пришла весна и снова вдохнула в нас жизнь, и утром, когда я, покончив со всеми приготовлениями, спускаюсь по ступенькам заднего крыльца, мой взгляд останавливается на дельфиниумах. Они наводят меня на мысль о мужчинах. Так пышно они расцветают летом и потом второй раз осенью, так стремительно осыпаются зимой, так безоглядно вновь рвутся к небу в пору роста, что в моих глазах они олицетворяют любовь. Сейчас они еще дети, но я не могу забыть, как явственно напоминает пронзительная голубизна их цветов просветленную страсть. Моя жизнь до того убога, что я заранее ослеплена предстоящим голубым пиром, голубым праздником, который приходит с ними в мой сад.

Но я не разражаюсь потоком слез, как год назад. И не возвращаюсь на кухню к стаканчику бренди, чтобы заставить ноги повиноваться. Не знаю почему. Ведь у меня есть для этого все основания. Разве Юджин все еще не за океаном? Разве через несколько минут не зазвенит звонок? Неужели я больше неспособна предаваться сожалениям? Почему я не плачу утоп весной?

Я останавливаюсь там, где прежде росли пальмы, а сейчас стоят новые домики; внутри которых плотники заканчивают отделку. Но я не дрожу от страха перед инспекторами; и не горюю о прошлом. Я радостно смеюсь, широко раскинув руки, и ко мне в объятия бегут малыши. Я учительница грядущих приготовительных классов Новой Зеландии. Хотя один такой класс, по-моему, уже существует. Нужно только подождать официального инспекторского визита, который отложили в конце осени. И тогда я буду признана, буду понята. Может быть, меня даже пригласят в педагогический институт и попросят прочесть лекцию о методах обучения детей маори в приготовительном классе. И я снова стану частичкой этого мира, частичкой этой страны и буду жить среди единомышленников. О чем же мне плакать этой весной? Правда, я так и не получила письма от Юджина, но мне почему-то хочется петь.

Матаверо и его маленький двоюродный братик, оба в ярко-зеленых спортивных курточках, появляются в дверях класса чуть позже обычного. Коричнево-желтые малыши смотрят на них с изумлением.

– Можно, у нас теперь будет зеленая форма? – неуверенно спрашивает Матаверо.

Но по вечерам я чувствую себя такой усталой. Бесконечно усталой.

Четверть, правда, еще только начинается, и весна тоже. У нашей киски появились котята. Наш петух петушится на площадке для игр, на соседнем пастбище разгуливают маленькие ягнятки, и мой старый сад полон волнующего очарования. Но я устала.

Только учительницы маорийских приготовительных классов в состоянии понять, почему я чувствую себя такой усталой по вечерам. Вместе с новыми фамилиям: в журнале, вместе с двумя новыми курами и собакой, которую привел Матаверо, в нашем классе появилась орава пятилетних маорийских мальчиков. Они неспособны сосредоточиться больше чем на две секунды, от их голосов дрожат стены, их новые башмаки весят каждый не меньше тонны – нужно обладать воистину фантастическими способностями, чтобы чему-нибудь их научить. Прежде всего потому, что в па не имеют ни малейшего представления о дисциплине, и первые несколько недель я упорно стараюсь добиться одного: четкого выполнения своих весьма скромных требований. А когда я предлагаю моим новеньким малышам лепить, строить или рисовать, что на первых порах является почти пределом их творческих возможностей, им хочется только ломать, драться и побеждать. На этой стадии, до того, как в их сознании отпечатаются европейские представления о дисциплине или созреет понятие внутренней дисциплины, они являют собой единственный известный мне живой образец маорийского воина давних времен.

Конечно, не все, но младший брат маленького братика Вайвини, двоюродный брат Матаверо, еще один малютка Тамати, племянник Вики и брат Севена, по-моему, воины. Во всяком случае, я отпускаю их побегать, чтобы облегчить жизнь остальным детям и себе, но, едва я отхожу от двери, крошка Тамати пулей влетает в класс.

Я приподнимаю кончиком пальца его малюсенький подбородок:

– Что случилось, маленький малыш?

– Брат Севена, он ударил меня в живот, взял и ударил. Брат Севена.

– Прекрасно, оставайся здесь, со мной.

Я смотрю на Севена, который выписывает на доску слова. Сейчас он один из лучших учеников.

– Подумай только, Рыжик, – говорю я, – теперь все начинается сначала с его братом!

– Я надаю ему хороших тумаков, этому сосунку.

– Наверное, надаешь.

– Он быстро утихомирится.

– В этом все дело. Я не хочу, чтобы он утихомирился, я хочу направить его энергию в другое русло, тумаки здесь не помогут.

– Не знаю, мисс Воронтозов, как у вас хватает терпения.

– Возраст, Рыжик, возраст. И, конечно, седые волосы.

Младший брат маленького братика Вайвини громко плачет на игровой площадке, достойно продолжая славные традиции своего ближайшего родственника.

– Наути, пойди посмотри, в чем там дело, – прошу я одну из старших девочек, занятых шитьем.

– Мисс Воронтозов, это младший брат маленького братика Вайвини. Брат Севена ударил его палкой.

Вбегает Деннис.

– Мисс Воронтозов, двоюродный брат Матаверо бьет Викиного племянника.

– Хорошо.

Чтобы махать кулаками, много ума не надо, как говорит Рыжик.

С топором в руках появляется Пепи, мальчик из большой школы.

– Мисс Воронтозов, можно я оставлю здесь топор, а то брат Севена, он хочет отрубить голову моей младшей сестре.

Все сначала, все сначала.

– Оставь. Только спрячь за дверь. Рыжик, – зову я своего помощника, – будь добр, пойди и приведи сюда всех наших новых родственников.

Увы, я чувствую себя такой усталой по вечерам. Бесконечно усталой. «Я сгибаюсь под тяжестью дней, под тяжестью воплей и мятежей».

«Я небо ненавижу, – пишет маленький Деннис. –

Я так высоко не вижу.

Я туда не пойду

когда я умру».

Тяжкий день работы под взглядом инспектора подходит к концу. Мистер Аберкромби сидит за моим столом, я – на парте.

– «Разум пятилетнего ребенка, – читает он вслух мою программу, – представляется мне в виде вулкана с двумя кратерами: в одном клокочет творческая энергия, в другом – разрушительная. Я считаю, что в той мере, в какой мы расширяем русло творчества, мы содействуем отмиранию другого русла, по которому изливается энергия разрушения. Мне кажется, что, поскольку слова ключевого словаря являются не чем иным, как подписями под изменчивыми картинами самой жизни, они попадают в русло творчества, тем самым способствуя пересыханию другого русла. Вот почему я называю этот метод обучения творческим чтением и отношу его к разряду дисциплин, связанных с искусством». Это очень глубокое утверждение, – говорит мистер Аберкромби, распрямляясь.

– Я его глубоко прочувствовала.

Солнце бьет в окна сборного домика и мне в глаза. Я слегка ослепла, потому что мистер Аберкромби как раз такого роста, что, глядя на него, я вынуждена смотреть на солнце.

– Скажите, что натолкнуло вас на эти идеи, – продолжает он, тщательно выбирая слова, – чтение или размышления?

– Чтение, размышления и работа.

– Что вы читаете?

– В молодости моим кумиром был Бертран Рассел. Бертран Рассел.

– Вам не кажется, что он довольно сложен?

– Ну что вы! Многие его работы вполне доступны.

– Но он ведь жалкий материалист.

– Он признает существование духа, – возражаю я с неожиданной запальчивостью.

Я чувствую, что мистер Аберкромби готов отказаться от самоустранения, к которому обычно прибегает в классе, с минуты на минуту передо мной предстанет образцовый старший инспектор.

– Что еще вы читаете?

– Герберта Рида, конечно.

Если бы я могла говорить так же спокойно, как он.

– А, этого знаменитого критика.

Я рада, что старший инспектор по крайней мере слышал про Герберта Рида. По-моему, «Воспитание с помощью искусства» – это библия учителя.

– Он не только критик, он еще и поэт.

– Какую же работу Герберта Рида вы читаете?

– Чаще всего «Воспитание с помощью искусства». Сейчас мой кумир – Герберт Рид.

– Я перечитал эту книгу трижды, – говорит мистер Аберкромби.

Я медлю и стараюсь вопреки солнцу оценить по достоинству своего собеседника. Мне трудно поверить, что инспектор может быть образованным человеком. Трижды перечитать «Воспитание с помощью искусства» Герберта Рида! Невероятно! Инспектор с современными взглядами. Инспектор, с которым можно обсуждать новейшие теории. Солнце пронзает мои зрачки, и я в конце концов отворачиваюсь; только бы не потекла пудра на моем ужасном носу. Бог свидетель, каждая крупинка пудры сейчас на вес золота.