Сильвия Эштон-Уорнер - Времена года

• Название: Времена года
• Автор: Сильвия Эштон-Уорнер
• Издательство: «ПРОГРЕСС»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1979

Роман представляет собой наиболее значительное произведение известной новозеландской писательницы. Здесь повествуется о жизни маорийской деревни, о нелегкой судьбе маорийской молодежи. Рассказ ведется от лица школьной учительницы. Книга построена на живом и интересном материале, позволяющем ближе узнать далекую страну.

---

– Нет. Это потому, что она не может говорить.

– Ага, ага, это призрак.

На следующий день я не являюсь в школу, хотя наш повелитель-звонок звенит громче обычного и голоса детей призывают меня тоже громче обычного. Я встаю слишком поздно, моя одежда в беспорядке... если это может служить оправданием. И на следующий день я тоже не являюсь в школу, потому что накануне у меня был трудный вечер. А если это не может служить оправданием, я не являюсь потому, что не в силах вновь запрячься в колесницу жизни, пока не переступлю через унижение, разъедающее мою душу... А если и это не оправдание, то я не являюсь потому, что мне нужно подождать, пока в моей душе снова воскреснут великие заветы любви... и для меня, во всяком случае, это вполне достаточное оправдание.

Что касается того, другого письма из-за океана, которого мой почтовый ящик тщетно ждал столько лет... я вскрою его на пароходе. Сейчас с меня вполне достаточно письма из министерства. Если в этом заключается смысл получения писем.

Я сложила башню из песен – как сумела, и какая участь ей ни уготована...

Я просыпаюсь, как не просыпалась еще никогда – но все-таки по эту сторону могилы, – я просыпаюсь в середине следующего дня с чувством освобождения. Я встаю, глотаю несколько таблеток от головной боли и старательно одеваюсь. Потом беру лопату, своих близнецов – книги и программу, – иду в сад и под деревом, где обычно пила чай, рою яму, не отдавая себе отчета в присутствии Вайвини, которая пришла, как всегда, босиком, потому что, как всегда, почувствовала, что должна прийти. Я укладываю своих близнецов в две белые коробки, и, путаясь в высокой траве, мы с Вайвини проносим их сквозь строй скорбящих цветов и опускаем в яму. Я становлюсь в головах этой короткой могилы и причитаю так же искренне, как Нэнни, а Вайвини поет песню о долгом, долгом сне, о сне, который будет длиться вечно.

Потом мы старательно засыпаем могилу, и я кладу на нее нераспустившиеся бутоны дельфиниумов, которые когда-то наводили меня на мысль о мужчинах.

Мне нужно еще поговорить с директором, и тогда с делами будет покончено. Скоро я поплыву в другую страну, а потом буду работать в прачечной и плескаться с утра до вечера в мыльной пене. Но Вина останется здесь. Скоро мои плечи избавятся от этой ноши. Я так люблю воду. Журчание бегущей воды будет напоминать мне голоса детей, а пенные водовороты – их танцы. Я больше не буду страдать от пренебрежения и от шума, я перестану носиться под парусом мечты по бессмысленному и безрадостному морю жизни. Где потерпело кораблекрушение мое уважение к себе. И все, что мне было дорого...

– Я рад вновь видеть вас в школе, мадам, – говорит директор; он встает и предлагает мне свой стул.

Мистер Риердон что-то пишет на доске в своей древней классной комнате, предоставив новые классы другим. Когда бы я ни вернулась в школу, он всегда здесь.

– К сожалению, я старею, и мигрени становятся все мучительнее.

Мистер Риердон прячет улыбку.

Я повышаю голос:

– Над моими мигренями можно, конечно, смеяться. Но я отношусь к ним вполне серьезно. На самом деле я горжусь тем, что они достигают такой необычайной силы. Стоит теперь начаться мигрени, как у меня перед глазами вспыхивают разноцветные полосы.

– Садитесь. Нет! Пойдемте взглянем на новые классы. Они уже отделаны. Можете завтра приступить к занятиям в любом из них. А Ранги разместится в соседнем со старшей группой. Вы больше никогда не увидите старый сборный дом. Его увезут в другое место. Может быть, завтра же.

На новые домики стоит взглянуть! Совершенно невероятно, но снаружи они раскрашены во все цвета радуги. Голубые, желтые, светло-коричневые с темно-красными дверьми. Они похожи на домики, которые рисуют малыши. Можно подумать, что их нарисовали Мохи или Вики. Если не считать, что малыши обычно рисуют домики на ножках. У них нет ни малейшего сходства с теми строениями, которые я себе представляла, с той благопристойной, гигиеничной, внушающей почтение тюрьмой, которой я предпочитала сборный дом со всеми причудами его архитектуры. Они другие. Войти в один из них – все равно что войти в дом, нарисованный на мольберте нашего приготовительного класса. Все равно что войти в дом-мечту юной души. И моей, кстати, тоже. Эти домики похожи на те, что я рисую... рисовала, я хочу сказать... в Селахе. Огромный шаг вперед в развитии школьной строительной мысли.

– Архитектор сказал: «Мне нравится, и детям тоже, – объясняет мистер Риердон, – остальное не важно».

Только не для директора и не для меня.

А внутри! Ожившая страница из книжки с картинками. В каждом домике стена, обращенная на север, застеклена сверху донизу. Вдоль другой стены над низкой классной доской – деревянная планка сочного желтого цвета, выше – обои с детскими стихами и, что уж совсем невероятно, с ковбоями и индейцами. Ковбои и индейцы – поразительно! Высокие потолки, явное свидетельство расточительности, сияют всеми оттенками бледно-желтого цвета, опорные балки приятного лимонного тона. Вдоль одной из стен – низкие детские шкафчики с разноцветными дверцами. Будто их раскрашивали сами малыши. Как много доброты вложили в эти домики люди, которые сидят где-то далеко отсюда в своих безрадостных конторах. Не в первый раз я испытываю прилив гордости за успехи просвещения в Новой Зеландии.

– Мадам, вы только посмотрите, только посмотрите, как отделаны панели! Честное слово, эти парни знают свое дело.

– Сколько места для танцев. Малышам больше не придется танцевать на столах.

– Каждый день возводятся четыре такие классные комнаты, как сказал нам сегодня архитектор. Можно только восхищаться, насколько в них все продумано.

Я тем не менее не уверена, что недотепа улитка захочет расстаться с милыми ее сердцу стропилами. И что нашей киске и рыжему петуху понравится новая классная комната. Надеюсь, они не покинут нас, как белые дети. Я хочу сказать... я думаю, они нас покинут. Им больше нечего делать в приготовительном классе. И мне тоже. Недотепа улитка, киска, рыжий петух и я – мы не прошли переаттестацию. И поэтому покидаем приготовительный класс. Впрочем, не знаю, так ли уж это важно.

Я смотрю на директора, который с наслаждением открывает шкафчики. Предназначенные для других. Как всегда.

– Комитет решил устроить настоящий праздник по случаю открытия новой школы, – говорит он. – Вы начнете работать здесь завтра утром, но открытие, официальное открытие, состоится днем. Ради удобства тех, кто приедет из министерства.

– Сюда приедет кто-то из министерства?

– За это время произошло столько событий. Вечером в па будет грандиозный праздник. Несколько автобусов из города. И на этот раз вам не о чем беспокоиться. Концерт подготовлен силами па.

Я молчу, пока в голову не приходят слова, ради которых стоит открыть рот.

– Мне хочется, чтобы в одном из этих домиков работали вы. После стольких битв. Как жаль, что добрый старый Раухия не может на них полюбоваться.

– Неважно, что я останусь в старом классе. Когда я позволял себе мечтать, я мечтал о том, чтобы учительница приготовительного класса моей школы работала в помещении, достойном ее трудов. – Директор оглядывается по сторонам. – Моя мечта стала явью. Посмотрите! Классные комнаты изолированы. Но двери выходят на общую террасу. Классы изолированы и вместе с тем сообщаются менаду собой. Представляете, как трудно было подводить сюда воду и закладывать фундамент! Там, наверху, сидят люди с головой, люди с фантазией. Эти классы просто созданы для вас, мадам. Здесь ваши необычные методы преподавания будут как нельзя более уместны. Можно подумать, что эти домики построены специально по вашему заказу.

– Но здесь нет кладовки. Неужели там, наверху, не знают, что, прежде чем идти пить чай, учительница должна напудриться, и, конечно, не на глазах у детей? Неужели они не знают, что учительница имеет право поплакать тайком, когда ребенок рисует на доске сто маленьких косолапых девочек? Или поцеловать инспектора? Все это вполне согласуется с моими методами преподавания.

Директор смеется.

– Должна вам сказать, – его смех подхлестывает меня, – что я не могу простить мистеру Аберкромби только одного. Я так и не сумела завлечь его в кладовку и заставить меня поцеловать.

Мы оба хохочем как сумасшедшие.

– Вы вполне могли поцеловать пуговицу на его жилете.

– Как я не догадалась! Надо было обменяться клятвами в любви с пуговицей на его жилете.

– Ах, мадам, не стоит вступать на этот путь. Наверное, поэтому в домиках нет кладовки.

– Это просто безобразие!

– Меня мистер Аберкромби как раз устраивает. Не думаю, что мне захочется перейти в большую школу и расстаться с ним. Не думаю. После его посещений у меня всегда остается приятное чувство удовлетворения, как будто все, что я делаю, хорошо и правильно. Он приезжает и вникает в каждый пустяк, который меня тревожит. Мистер Аберкромби обладает удивительным свойством: поговоришь с ним – и хочется все сделать как можно лучше. И он умеет слушать. Когда он приезжает, я перекладываю на его плечи столько забот. И испытываю огромное облегчение. На прошлой неделе во время заключительной лекции на курсах повышения квалификации директоров он сказал, что просит нас никогда не забывать некоторые простые истины. Прежде всего мы должны помнить, что, хотя преподавание не дает ощутимых результатов, оно является одним из необычайно важных, быть может, самым важным видом деятельности и никогда не проходит бесследно. Во-вторых... «Каждый из вас является подлинным руководителем своей школы, – сказал он, – и пусть эта мысль прочно укоренится в вашем сознании. С какими бы методическими или иными новшествами вы ни познакомились на этих курсах, никто, кроме вас самих, не вправе решать, стоит применять их на практике или нет. Каждый из вас – капитан своего корабля».