Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы

• Название: Левая рука тьмы
• Автор: Урсула Ле Гуин
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5-86296-003-1

Из полевых записей ОНГ ТОТ ОППОНГА, Исследователя Первой Эйкуменической посадочной партии на Геттене/Зиме, Цикл 93. Эйк. год 1448.

Наш собственный опыт социо-сексуальных отношений здесь совершенно непригоден. Геттениане не рассматривают друг друга в качестве Мужчин и Женщин. Нашему воображению почти невозможно это представить. Ведь какой первый вопрос мы задаем, узнав о рождении ребенка?

И все же вы не можете употреблять по отношению к геттенианам местоимение «это». У них есть определенная потенция; во время каждого сексуального цикла они могут видоизменяться в ту или иную сторону. Никаких психологических привычек после этого не остается, и мать нескольких детей может быть отцом других детей.

Здесь нет деления человечества на сильную и слабую половину, на защищающих и защищаемых. Все пользуются уважением, и ко всем относятся, главным образом, как к человеческим существам. Вы не можете представить геттенианина в роли Мужчины или Женщины, хотя, обращаясь к ним, вы выбираете для собеседника роль, которая отвечает вашим ожиданиям в отношениях между лицами одного и того же или противоположного пола. Земляне обретают тут совершенно потрясающий опыт…

---

— Нет, когда я говорю о патриотизме, я имею в виду не любовь. Я говорю о страхе. О страхе перед всеми остальными. Термин этот скорее политический, чем поэтический: ненависть, соперничество, агрессия. Он растет в нас, этот страх. Он растет в нас год за годом. И мы слишком далеко ушли по этой дороге. И вы, кто пришел из мира, столетия назад переросшего национальные границы, кто с трудом понимает, о чем я говорю, кто показывает нам новые пути… — Он резко остановился. Помолчав, он взял себя в руки и продолжил, снова обретя спокойствие и холодность. — Я не решился представить ваше дело Королю, потому что мною руководил страх. Но страх не за себя. Я действовал не из патриотических побуждений. Здесь, на Геттене, есть, кроме того, и другие нации.

Я не имел представления, к чему он клонит, но был уверен, что слова его говорят отнюдь не о том, о чем он хотел по-настоящему сказать. Из всех темных, упрямых, загадочных душ, которые мне довелось встретить в этом городе, он был самым непостижимым. Я изнемогал, блуждая по лабиринтам его иносказаний. Я не знал, что ему ответить. Помолчав, он продолжил, небрежно роняя слова:

— Если я правильно понял вас, Эйкумена озабочена, в основном, глобальными интересами человечества. Например, у Орготы есть опыт подчинения местных интересов основным, чего совершенно нет у Кархида. И Сотрапезники Оргорейна в большинстве своем здравомыслящие люди, пусть даже и не очень умные, в то время как Король Кархида не просто болен, но и просто глуп.

Было ясно, что Эстравен не питает к нему никакой преданности. Я сказал с легким отвращением:

— Если дело в этом, то служить ему, должно быть, достаточно трудно.

— Я не уверен, что служил именно Королю, — сказал его премьер-министр. — Или даже собирался это делать. Я никому не служу. Человек должен следовать за своей собственной тенью…

Гонг на Башне Ремми пробил Шестой Час, полночь, и я воспринял его звуки как повод извиниться и уйти. В холле, когда я накидывал плащ, он сказал:

— В настоящее время я потерял все свои возможности, и я надеюсь, что вы покинете Эренранг (почему он пришел к этой мысли?), но я верю, что придет день, когда я снова смогу задавать вам вопросы. Мне так много нужно узнать. Особенно о вашей мысленной речи, вы только начали объяснять, что это такое.

Его любознательность казалась совершенно искренней. Она была пронизана наглостью, свойственной влиятельным людям. Его обещание помочь мне тоже казалось искренним. Я сказал, что да, конечно, в любое время, когда он захочет, и на этом мы завершили вечер. Он проводил меня через сад, снежные завалы в котором освещались красноватым светом большой одутловатой луны Геттена. Я поежился, когда мы вышли на воздух, потому что стало уже подмораживать, и он спросил с вежливым удивлением:

— Вам холодно?

Для него, конечно, погода эта была приятной весенней ночной прохладой.

Я был подавлен и устал.

— Мне было холодно с той минуты, когда я очутился в этом мире, — сказал я.

— Как вы называете этот мир на своем языке?

— Геттен.

— У вас нет для него собственного наименования?

— Есть, его дала Первая Исследовательская Группа. Они назвали его Зима.

Мы остановились у ворот стены, которой был обнесен сад. Стены и крыши Дворца были завалены снегом, на который тут и там падали золотистые отблески света из окон. Оказавшись под узкой аркой, я невольно посмотрел наверх, интересуясь, неужели и здесь замковый камень скреплен смесью из костей и крови? Оставив меня, Эстравен пошел обратно; неискренность при встречах и расставаниях была ему не свойственна. Я двинулся по тихим аллеям и переходам Дворца, и легкий, светящийся под луной снег трещал под моими ногами, и я шел к дому по глубоким провалам городских улиц. Мне было холодно, меня терзали вероломство, обман, одиночество и страх.

2. ЖИВИ С МОЛНИЕЙ

Из коллекции звукозаписей Северо-Кархидских «рассказов у Очага», принадлежащих архивам Исторического Колледжа в Эренранге; рассказчик неизвестен, датировано временами правления Аргавена VIII.

Примерно двести лет назад на Штормовом Берегу Перинга жили два брата, которые принесли обет кеммеринга друг другу. В те времена, как и сейчас, родные братья имели право быть в кеммере друг с другом, пока один из них не производил на свет ребенка, и после этого они должны были расстаться, то есть, им никогда не разрешалось приносить обет кеммеринга на всю жизнь. И все же они пошли на это. Когда ребенок был зачат, Лорд Шата приказал им порвать их обет и никогда больше не встречаться в кеммере. Услышав это повеление, один из двух братьев, тот, кто родил ребенка, впал в отчаяние и, не слушая ни советов, ни утешений, принял яд, совершив самоубийство. Тогда люди этого Очага восстали против другого брата и прогнали его и из Очага и из Домена, возложив вину за самоубийство на него. И так как его собственный лорд изгнал его, и история эта предшествовала его появлению, никто не осмеливался принимать его, и после трех дней, когда он считался гостем, все отсылали его прочь как изгнанника вне закона. Так он скитался с места на место, пока не увидел, что в его собственной земле для него не осталось ни капли добра и преступлению его нет прощения.[3] Поскольку он был еще молодым человеком, не закаленным в испытаниях, он не мог поверить в это. Когда он понял, что все в самом деле так и есть, он вернулся в Земли Шата и встал в дверях Внешнего Очага, представ беглецом и изгнанником. И возникнув на пороге, он обратился к тем, с кем сидел у очага:

— Среди людей я человек без лица. На меня смотрят и меня не видят. Я говорю, и меня не слышат. Я прихожу, и мне не рады. Нет для меня места у огня, нет пищи на столе для меня, нет ложа, на котором я могу отдохнуть. Но все же у меня есть имя — Геттерен зовут меня. Это имя проклятием лежит на мне, и я бросаю его в Очаг, а вместе с ним и мой позор. И ныне безымянным я ухожу искать своей смерти. — И тогда сидящие у очага повскакивали с мест с криками и шумом, полные желания убить его, потому убийство куда более легкий грех, чем самоубийство. Ему удалось уйти от них, и он направился на север, через всю страну к Ледникам, и преследователи не смогли настичь его. Удрученные, они вернулись в Шат. Но Геттерен продолжал свой путь и через два дня добрался до Льдов Перинга.[4]

Два дня он шел на север по льдам. У него не было с собой еды, он не мог согреть свое тело ничем, кроме плаща. На льду ничего не растет и там не водятся животные. Стоял месяц Сасми, и первый снег падал днем и ночью. Согнувшись, он в одиночку шел сквозь бури. На второй день он понял, что слабеет. На вторую ночь ему пришлось прилечь и немного поспать. Проснувшись на третье утро, он увидел, что руки его отморожены, и ног он тоже не чувствует, но он не мог расшнуровать сапоги, чтобы взглянуть на них, поскольку руки почти не слушались его. Он пополз, опираясь на колени и локти. В действиях его не было смысла, поскольку было все равно, умрет ли он на этом льду или где-то в другом месте, но он чувствовал, что должен двигаться на север.

Прошло много времени, пока снег перестал падать и ветер стих. Встало солнце. Двигаясь на четвереньках, он не видел, что делается перед ним, потому что меховой капюшон плаща падал ему на глаза. Ни руки его, ни ноги, ни лицо больше не чувствовали холода, и он решил, что мороз окончательно одержал над ним верх. Все же он мог еще двигаться. Снег, покрывавший льды, предстал перед ним странным видением — ему казалось, что его окружает белая трава, растущая изо льда. Нагнувшись пощупать ее, он сразу выпрямился, потому что она обожгла его как лезвием. Он больше не мог ползти и сел, откинув капюшон и оглядевшись. Всюду, куда достигал его взор, лежали поля белой травы, ослепительно сверкающей под солнцем. Он видел стволы белых деревьев, с белыми листьями на ветках. Ярко светило солнце, ветер стих, и все вокруг было полно белого света.

Геттерен стянул перчатки и взглянул на свои руки. Они были белы как снег. Но окоченение прошло, и он мог сгибать пальцы и попытался встать. Он не чувствовал ни боли, ни холода, ни голода.

Далеко на севере надо льдами возвышалась белая башня, как замок Домена, и с той стороны кто-то двигался к нему. Прошло немного времени, и Геттерен увидел, что человек этот обнажен, кожа его бела и волосы тоже были белого цвета. Он подошел ближе и, оказавшись совсем рядом, заговорил. Геттерен спросил:

— Кто ты?

Белый человек сказал:

— Я твой брат и кеммеринг, Ход.

Ход — таково было имя его брата, который убил себя. И Геттерен увидел, что и тело и лицо белого человека в самом деле напоминали ему о брате. Но в животе его жизни уже не было, и голос его был слаб, как шуршание раскалывающегося льда.

— Что это за место? — спросил Геттерен.

Ход ответил:

— Это Место внутри Молний. Мы, те, кто убивает себя, живем здесь. Здесь мы с тобой можем быть верны нашему обету.