Бьёрн Ларссон - Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества

• Название: Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества
• Автор: Бьёрн Ларссон
• Издательство: Издательство «МИК»
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2000
• ISBN: 5-87902-099-1

Эта книга о пирате Джоне Сильвере, знакомом читателю по роману Р. Л. Стивенсона «Остров сокровищ». Ларссон описал жизнь этого морского волка, полную безумных страстей и увлекательных приключений.

---

В общем, рейс прошёл благополучно, по крайней мере, для непосвящённых, но Скьюдамор и заступивший место Баттеруорта первый помощник с облегчением вздохнули, когда на борт судна поднялись военные и освободили их от дальнейшей ответственности за судьбу африканских туземцев. Что и говорить, жителям Сент-Томаса ещё не доводилось видеть ничего подобного тем невольникам, которые сошли на берег со славного судна под названием «Беззаботный».

Невольники озирались по сторонам, гомонили на своих тарабарских наречиях и вели себя почти по-людски. Они ведь знали, что их ждёт, более не думали, что их зарежут, как скотину, даже понимали, что их владельцы будут отчасти заинтересованы поддерживать их существование столь долго, сколь это будет возможно. Кроме того, рабы знали, что, пока они живы, им нечего терять, кроме самой жизни.

И это моя заслуга! — с гордостью думал я, идя рядом с ними, такой же неприкрытый в своей наготе и такой же умащенный маслом и блестящий, как они, чтобы на аукционе пускать пыль в глаза плантаторам. Я, Джон Сильвер, затесавшийся среди рабов голый и бледнокожий морской волк, своей неумолчной болтовнёй придал смысл их жизни в аду, познакомил с её условиями и объяснил, чем чревато безропотное подчинение ей. В этом мне не мог помешать даже Баттеруорт, пока был жив. Превратив меня в раба, он сделал хуже себе и другим. Теперь на продажу будет выставлен… рассадник будущей смуты.

Следом за нами волоклись матросы с «Беззаботного», осунувшиеся, грустные, больные, страстно желавшие одного — напиться и забыть свою горькую долю. Их вид был типичен для любой команды, которая ходила в рейс за невольниками, и в этом не было ничего удивительного. Они не понимали ценности жизни, только знали, что её можно и нужно утопить в вине. В их отношении тоже можно было усмотреть своеобразную месть, однако я был к такой мести непричастен.

23

На следующий день после того как «Беззаботный» бросил якорь на рейде, меня вместе с другими рабами гнали, как стадо баранов, до самого форта на острове Сент-Томас.[18] Там нас запихнули в складские помещения и до отвала накормили кашей, посыпанной толстым слоем сахара, свежим мясом с салом и овощами и напоили скверным ромом — тем, что чернокожие называют «смерть дьяволу». Разве не для этого они его и употребляли — чтобы убить дьявола в том аду, который назывался их жизнью?

Скьюдамор пошёл к рабам посмотреть, не получится ли у него в последнюю минуту подлечить как-нибудь тех, чьи недуги особенно бросались в глаза — он хотел выбить то, что ему причиталось, всё до последнего шиллинга. Троим, страдавшим поносом, он заткнул зад, как пробкой, обрывком каната — один из обычных трюков.

Четыре дня нас откармливали, мыли, натирали маслом, а тем временем всем плантаторам на острове сообщили о том, что привезли новую партию рабов, которых будут продавать в ближайшее воскресенье после обедни.

За день до этого всенародного праздника Скьюдамор отвёл меня в сторонку.

— Сильвер, — сказал он, — мне больно видеть тебя здесь среди других. Хотя ты и согласился на работу по договору и твоё тело прикрыто каким-то рваньём, белизна твоей кожи режет глаз. Черномазые могут подумать, что между ними и нами нет никакой разницы.

— Я тут ни при чём, — ответил я.

— Ещё не поздно передумать, — сказал Скьюдамор.

— Чтобы меня судили, а потом повесили! Нет уж, раз бунтовщики, давшие присягу, удовольствуются тем, что меня продадут как наёмного работника, то я предпочитаю именно это, а не суд, который может закончиться только верёвкой.

— Ты забываешь, что я могу дать свидетельские показания.

— Ни в коем случае, — ответил я. — Я знаю, что ты желаешь мне добра. Но единственный, кто мог бы подтвердить твои слова, — Баттеруорт, а он мёртв. И выходит, что один простой лекарь должен выступить против шестерых свидетелей. Я не могу так рисковать.

Я, конечно, не признался в том, о чём на самом деле думал: больше всего я боялся, что Скьюдамор затащит меня в суд, а потом наговорит такого, что меня тут же отправят на тот свет. А он опасался, что я останусь жить, хотя бы и рабом; я думаю, он наконец понял: со мной шутки плохи. Жизнь — это не игра, как воображал Скьюдамор, в игре есть правила. А когда речь идёт о жизни и смерти, никакие правила не действуют. И тут не поможет, что ты шулер, как Скьюдамор и многие другие образованные люди.

В день аукциона нас выпустили в обнесённый оградой двор. Ожидавшие начала аукциона гроздьями висели на ограде или стояли группами, возбуждённо что-то обсуждая. В толпе смеялись, кричали, шушукались, перешёптывались, тыча в нас пальцем. Выкрикивали весёлые, дерзкие, обидные слова. Если быть честным, то насмешки в основном относились ко мне. Без всяких сомнений на этом рынке мяса я был самой большой диковиной.

Я поискал глазами женщину, которая мне приглянулась. Она стояла отдельно от всех, её взгляд был высокомерен, будто до нас ей не было никакого дела. Я пробрался сквозь толпу и встал перед ней. Я увидел то, что хотел: она из тех, кто не склоняется ни перед кем, даже передо мной. Но она ответила на мой взгляд и усмехнулась.

На этом дело и кончилось, так как внезапно ударили барабаны, вперёд выступил мужчина в рубашке с жабо и объявил, что аукцион начинается. Зная, что нас ждёт, я старался держаться поближе к моей женщине. Нам объясняли, что этот аукцион будет свалкой, как обычно и происходит на подобном рынке, где плантатору достаётся только то, что он сумеет схватить. Компания устанавливает цену за раба, после чего покупателей впускают внутрь ограды. Рабов, которых удаётся захватить, плантатор и получает по договорённой цене.

Итак, прозвучал сигнал. Я взял женщину за руку, она не воспротивилась. Я хотел, чтобы нас купили вместе, поэтому не выпускал её руку, подобно тем негритянкам, которые крепко прижимали к себе своих детей, чтобы их не продали разным хозяевам. Чаще всего это не помогало. Иногда даже разлучали женщину с её ещё не родившимся ребёнком, хотя ясно, что эта разлука происходила уже после торгов.

Плантаторы набросились на нас. Они хватали чернокожих за руки и за что попало. Слышался крик, визг, смех. Вопили дети, отдираемые от матерей. Сыпались ругательства и затевались драки, когда в этой суматохе покупатели сталкивались друг с другом и волокли одного и того же раба. Кто поумнее, осматривал товар, которым хотели завладеть, отпуская остальных. Другие же с багровыми лицами вцеплялись во всех без разбора. Один из них, язвительно ухмыляясь, дёрнул к себе женщину, стоявшую возле меня. Я рванулся за ней, но меня остановили, саданув в грудь.

— Убери лапы! — сказал мне плантатор на моём родном языке. — На кой ты мне сдался, проклятый изменник!

— Я раб, — учтиво сказал я. — Я тоже могу пригодиться.

— Заткнись, дерьмо! — отрезал он.

Было ясно, что слух обо мне уже распространился. И тут как раз я увидел в толпе за оградой бычью морду Роджера Болла. Он тыкал в меня пальцем, толкуя что-то тем, кто стоял возле него, и раскатисто хохотал презрительным и самодовольным смехом. Я чуть было не кинулся, чтобы свернуть ему шею. Но я уже знал, какую цену платишь за опрометчивость, и потому сдержался.

Постепенно шум и перебранки начали стихать. Там и сям стояли разгорячённые, мокрые от пота плантаторы, окружённые рабами. Я увидел Джека. Его купили вместе с моей женщиной и тремя его сородичами из племени сакалава. Лучшего он не мог бы и пожелать. Я также убедился, что и трое с пробками из каната в заду были проданы. По сути дела никто не захотел взять лишь меня, архираба, да ещё двоих с триппером.

Аукционист в жабо жестикулировал вовсю и сыпал датскими словами. Было ясно, что он расписывает достоинства нас троих, оставшихся. Вдруг возле нею появился прилично одетый человек, и они вдвоём долго что-то обсуждали, а потом ударили по рукам, после чего тот, что был хорошо одет, подошёл к двум больным и увёл их за собой. Скорее всего это был местный лекарь, не сумевший в свалке собрать достаточное количество больных, которых он обычно лечил и продавал дальше.

Итак, непроданным остался только я, Долговязый Джон Сильвер. Аукционист ещё сильнее замахал руками, объясняя, очевидно, какую пользу может принести такой башковитый и крепкий парень, как я, если взять его в ежовые рукавицы. Но плантаторы молчали, и только Роджер Болл, конечно, не мог не удержаться:

— Получай по заслугам, Сильвер. Никто не хочет с тобой связываться.

Кое-где раздались смешки. Аукционист огляделся по сторонам с несколько растерянным видом и что-то крикнул толпе, возможно, догадался я, предлагал купить меня за любую цену. Не прошло и минуты, как толпа расступилась, и вперёд высунулась седая голова. Но только когда человек показался во весь рост, я понял, кто это такой, — небесный лоцман, священник. Спокойный, полный достоинства, он направился ко мне. Чёрт, что бы это значило? Никак я получу отпущение грехов, а потом всё-таки меня вздёрнут? Выходит, меня опять провели?