Бьёрн Ларссон - Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества

• Название: Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества
• Автор: Бьёрн Ларссон
• Издательство: Издательство «МИК»
• Жанр: Морские приключения
• Год: 2000
• ISBN: 5-87902-099-1

Эта книга о пирате Джоне Сильвере, знакомом читателю по роману Р. Л. Стивенсона «Остров сокровищ». Ларссон описал жизнь этого морского волка, полную безумных страстей и увлекательных приключений.

---

— Черномазые с плантаций! — буквально выплюнул он и зашипел. — Что на тебя нашло, Джон, чёрт возьми? На кой прах эти нужны на борту? Они же никогда раньше и корабля не видели!

— Видели, видели, — сказал я весело. — Трюм для невольников в течение двух месяцев, это тебе не фунт изюма. Они не будут блевать, опрыскивая тебя и твои замечательные костюмы при первом же дуновении ветра. Выносливый народ, могу тебя заверить. Я сам был там, когда их перевозили.

Хендс широко открыл глаза, и это уже было кое-что, ибо обычно его глаза походили на узкие щёлочки бойниц.

— Кроме того, — сказал я и повертел документами перед его удивлёнными шарами, — они все мои. Я купил их.

Хендс ухмыльнулся. Такой язык он понимал. Но потом, когда гичка губернатора подошла настолько близко, что можно было разглядеть лицо каждою, он разразился новыми ругательствами.

— Баба! — завопил Хендс, будто увидел гремучую змею.

— Да, — сказал я, — я знаю, что ты думаешь: бабы — дьявольское отродье, из-за них возникают склоки и вражда между настоящими парнями, разум мужиков мутнеет, и они становятся слабаками и дураками. Правильно или нет?

— Правильно! — пробурчал Хендс. — Бабам нечего делать на борту.

— Почему же? — спрашиваю я. — Ты когда-нибудь думал, почему?

— Нехорошо. Сразу начнутся зависть и грызня. А нам о другом думать надо. Если поблизости баба, мужики раскисают. Они уже не могут драться и держаться друг за друга.

— А почему, Хендс? Я тебе растолкую. Потому что большинство парней на борту — просто похотливые козлы. Завидя бабу, они только и думают о том, как бы захапать её. И они начинают валять дурака, беспрерывно что-то из себя изображают, чванятся, словно петухи, рычат, подобно львам. Они вроде зверей, Хендс, даже хуже, ибо звери идут на запах. Чёрт побери, говорю я при виде слабаков, которые, завидев бабью юбку, не могут устоять на ногах. Это во-первых. А во-вторых, наш корабль не пиратский, и здесь ты подчиняешься мои приказам. Ясно?

Хендс убрался, поджав хвост, ничего мне не ответив на это. Он, как всегда, был зол.

— Эгей, капитан Джонсон! — послышалось с лодки, и вскоре один из солдат передал клеймёных рабов и в придачу рабыню, то есть личное имущество, обладателем которого я теперь стал.

Я расписался в том, что получил товар, да к тому же мне отдали честь и вручили бутылок двадцать рома из комендантских погребов. Комендант явно не знал, как меня ещё отблагодарить.

Лишь только солдат начал спускаться по нашему жалкому забортному трапу, я отдал приказание Хендсу выбирать якорь, — если надо, чернокожие ему помогут, — и ставить паруса. Не успела лодка отчалить от нашего судна, как мы набрали скорость, ибо Хендс хорошо знал своё дело. Прежде чем мы оказались за пределами слышимости, я повернулся лицом к уходящей лодке, и крикнул, да, признаюсь, я не смог отказать себе в удовольствии:

— Передайте коменданту мою признательность за подарок. И скажите, что его благодарит Джон Сильвер. Джон Сильвер, запомните это имя!

Но они уже его запомнили, ибо сразу были подняты два мушкета. Пули просвистели у моей головы. В следующий миг мы были уже недосягаемы для пуль. Я громко смеялся. Вот это жизнь, думал я.

Вместе со мной смеялась только женщина Долорес. Больше никто не понимал, чего тут смеяться, если тебе в лоб чуть не влепили пулю. Даже Хендс не понимал, тот самый Хендс, который при случае мог попасть не в бровь, а в глаз, как однажды в присутствии Дефо он заявил, что нет смысла идти на войну, если там нельзя умереть.

35

Всю ночь мы шли на юг, ибо я попросил Хендса найти защищённую бухту за коралловыми рифами с наветренной стороны, где никто нас не побеспокоит. Я в основном стоял у штурвала, пока Хендс с честью разрешал навигационные проблемы: измерял глубину лотом, проверял скорость лагом, определял наши координаты по Полярной звезде и записывал смену курса на грифельной доске, которую он приготовил перед нашим отбытием. Он всё ещё злился по поводу присутствия на нашем корабле сухопутных крыс и женщины, но выполнял все необходимые действия. А я, со своей стороны, на сей раз был совершенно доволен и собой, и сложившимися обстоятельствами.

Всё же в моей жизни не так часто, в конце концов, бывало, чтобы я испытывал подобный мир в душе. Осознаю сейчас, что я всегда был беспокойным парнем, и на заре, и на закате своей жизни. И вообще я не был очень весёлым, если память мне не изменяет.

Как могла Долорес быть такой безмятежной и невозмутимой? Она осталась со мной и выдерживала меня всю жизнь, но говорила со мной крайне редко. Всё, что она хотела сказать по эту сторону могилы, уже сказано ею, видимо, полагала она. А я и не упорствовал, но и не лебезил перед ней в надежде, что она откроет рот, ибо разве я выиграл бы от этого? Она была женщиной особого склада, она умела вести себя так, что мужчины невольно становились целомудреннее монашек, хотели они того или нет.

Помню, как это было, когда я поделился с ней новостью о том, что Скьюдамора повесили у форта в Кейп-Косте, его выдали негры, которые были на борту его собственного судна. Долорес рассмеялась своим звонким, искрящимся смехом, который мог кого угодно убедить в том что жизнь — стоящая штука. Весь день, что бы она ни делала, она смеялась этим смехом, воздевала руки в истинной радости и танцевала от возбуждения и благодарности. Она не забыла, как Скьюдамор против её воли лапал её своими липкими руками.

Да, только я прикасался к ней с её согласия. Но даже мне было позволено лишь раз войти в её плоть, что произошло в ту первую ночь на острове, в знак признательности, я думаю. Далее мне приходилось довольствоваться тем, что я ласкал её тело, а она моё. Она не была жеманной или неискренней, подобно светским дамам, но сказала: если я хочу жить с ней всю жизнь, надо, чтобы не было потомства. Я, естественно, согласился на её условия. Да и какой отпрыск, не лишённый соображения, пожелал бы иметь подобного папашу, я вас спрашиваю? А теперь мне приходится самому обеспечивать существование Джона Сильвера. Вот как.

Итак, я безропотно согласился на условия Долорес. Я регулярно, как и следовало, сбрасывал семя при помощи её или моей руки. Но постоянную женщину на берегу имел только я, единственный из всех пиратов, за исключением нескольких, обосновавшихся на Мадагаскаре, правда, у тех, в основном, был целый гарем.

— Ну ты и чудной, пёс тебя побери! — говорил мне обычно Джордж Мерри, когда я вносил на совете одно-два предложения, и мои слова становились законом.

Теперь я понимаю, что мой товарищ говорил такое не случайно. Я не был своим даже среди пёстрого сборища искателей удачи.

Может, именно поэтому Долорес держалась меня? На этот вопрос у меня нет ответа. Разумеется, я выкупил её, сделав свободной; но разве свобода имеет для кого-нибудь такое же значение, как для меня? Почему я ей понравился? Почему она никогда не рассказывала, о чём думает?

Она простояла рядом со мной всю ту ночь, когда мы покидали остров Сент-Томас, на сахарных плантациях которого она проработала четыре года, но так и не произнесла ни слова. Джек и его соплеменники спали на палубе, прямо на досках, к чему их тела уже привыкли. Хендс не трогал их, но ругался и проклинал всё на свете, когда ему надо было пройти, чтобы вытянуть лот, и приходилось внимательно смотреть, куда поставить ногу.

Нагая, какой её создал Бог (и как только Бог мог создать одновременно её и Баттеруорта?), она стояла ту ночь рядом со мной. Иногда она прикасалась ко мне, будто хотела удостовериться, что всё происходит в реальности и её жизнь рабыни осталась позади. Море светилось, вода сверкала так, что казалось, мы плывём в небесных просторах. Ночь была очень тёплая, и сильный пассат между островами давал столь необходимую нам прохладу. Ради подобной ночи стоит жить долго, могу вас заверить.

Мы встали ка якорь, лишь только рассвело, под жемчужный смех Долорес — первые звуки, которые она издала после того, как мы покинули Сент-Томас. Её смех разбудил спящих и даже заставил Хендса усмехнуться, прежде чем он сам успел это заметить. Хендс соорудил завтрак со свининой, хлебом и для желающих стаканом рома из комендантских запасов. Когда все были сыты и веселы, я взял слово и сказал, как обстоит дело: я купил им свободу раз и навсегда и показал документы.

Я бы с удовольствием порвал их на кусочки, сказал я, но в этом мире стать свободным не так просто. Кто поверит вам, если вы сойдёте на берег и будете утверждать, что вы свободные люди? Беглые рабы, лжецы — вот что будут о вас думать, увидев клеймо и всё остальное. Если вы хотите быть свободными, можете плыть на моём корабле со мной до Ямайки. Там я оформлю бумаги, и вы вновь станете людьми. Вы должны знать, что без документов и бумаг вас всегда будут подозревать в самом худшем. Это первое. А второе — какая жизнь у вас будет здесь, по эту сторону Атлантики? Отвечу, если вы меня спросите: как и прежде, здесь вы можете быть неграми на плантациях, неграми в доме плантатора, вьючными ослами в гавани, хотя и без плётки и даже со скудным жалованьем. Оставшись по эту сторону Атлантики, вы, свободные люди, будете ходить в холуях весь остаток своей жизни.