Дарья Еремина - Суккуб

• Название: Суккуб
• Автор: Дарья Еремина
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Кто они — суккубы? Из века в век тянутся ниточки приданий о демонах, возбуждающих желания и несущих смерть. Часть эпоса они или герои реальной истории мира? Что, если они живут среди нас?

Главная героиня приоткрывает двери в неформальный мир, о котором молчат таблоиды. Знакомство с подобными ей происходит в разгар противостояния идей о фатале и судьбе. И втянутая в спор о вечном, оказавшись пешкой в борьбе глав администраций, она вынуждена выбирать между собственным счастьем и жизнями близких людей.

---

В этом крыле школы темно. Свет есть только в туалетах. Все выпускники — в актовом зале, где была торжественная часть, и вручали красные дипломы. Сейчас там дискотека. В столовке — жратва и легкий алкоголь. Между мной и ними шесть лестничных пролетов, огромный холл на первом этаже и длиннющая стеклянная кишка до того крыла. И все же, здесь накурено. Кто мог забраться так далеко, чтобы покурить в туалете? Вероятнее всего, это были те, кто пришел сюда за чем-то другим. Но сейчас я здесь одна. Над раковиной у зеркала. Думаю о том, что пора сматывать. Я слишком долго их мучила. Напившись, они перестанут себя контролировать. А, значит, придется утихомиривать. А я не люблю влиять на тех, кто вливает в меня энергию своей голой, незамутненной похоти. Это все равно, что бить по рукам тем, кто тянет тебе подношение.

Судя по витавшему в воздухе напряжению, мне могло бы грозить групповое изнасилование. Я засмеялась, представив, как они могли бы удовлетворить друг друга.

Мне нужно лишь пожелать. Достаточно представить и заставить. Одним коротким, не уловимым в сонмах проносящихся мыслей — влиянием.

— Лида.

Я обернулась в темноту. Это был Данила. Один из отчаянно влюбленных. Безопасный, как сквозняк в эпицентре торнадо.

Он облокачивался о стену напротив лестницы. Когда я вышла из туалета, пружинисто оттолкнулся и направился ко мне. Забавно. Сейчас снова будут признания в любви. В каком возрасте мы начинаем отличать любовь от страсти? Любовь от влюбленности? Любовь от обладания?

Вместо ожидаемых слов он взял мое лицо в ладони и не останавливаясь, сделал оставшиеся шаги до стены. Мне пришлось шевелить ногами, чтобы не свалиться. Затылок ударился о бетонную стену. Сразу за ним, с глухим гулом — спина.

Водка, табак, что-то соленое… Я испугалась, упираясь в его грудь ладонями, пытаясь отвернуть лицо. Почему мне казалось, что даже физически я сильнее их всех?

— Отпусти. — Выдохнула я, протискивая руку к его шее. Сжимая пальцы, отодвигая от себя.

— Я люблю тебя. — Выдохнул сдавленно. Сжал запястье, отцепляя пальцы от своей шеи. — Я не могу жить без тебя. Ты должна быть моей.

Паника — это то, что заставляет забыть обо всем. Даже о том, что ты можешь заставить его остановиться одной мыслью. В панике ты сильнее. Паника рушит все рамки. Паника заставляет подгибаться колени и судорожно собирать ошметки мыслей в что-то спасительное.

— Данила, нет! — Крикнула я. Показалось, что крикнула. На самом деле прошептала.

— Ты не представляешь…

Я пыталась сесть на пол, выскользнуть. А в голове был лишь одно недоумение: почему он сильнее? Почему? Мы практически одного роста. Одного телосложения. Почему? Я уже видела синяки, что проявятся завтра там, где он дотрагивался. Куда впивался ртом. И жуткий, безотчетный страх охватывал все сильнее.

Он говорил: Я люблю тебя.

Я слышала: ты довела меня…

Он говорил: Я не хочу жить без тебя.

Я плакала.

— Не живи! Только отстань!

У меня получилось опуститься на корточки. Я спряталась в ладонях. Как ребенок, играющий в прятки. Сидя в уголке, он прячет лицо в ладонях. Если не видишь ты — то не видят и тебя…

Он сделал шаг назад. Я думала: опомнился.

Он стоял надо мной и молчал. Я думала: успокоился.

Когда он упал, я поняла, что убила. Поняла мгновенно. Сразу.

Паника заставляет ненавидеть тех, кому ты совсем не хочешь зла. Паника всех делает врагами. Паника — убивает.

Слезы мгновенно высохли. Ладони задрожали крупной дрожью. Я даже не стала проверять. Я знала. Он был мертв. Сглотнув, я попыталась убрать с глаз волосы. Рука азбукой Морзе отбивала по лицу сигнал о помощи. Пальцы не слушались. Осмотревшись, заскользила по стене вверх. Переступила через его ногу. Удержала равновесие, остановившись. Подошла к перилам на лестнице.

Ширк, ширк, ширк… Чьи-то ноги шуршали вверх. Только скрип и шорох. Только гудение перил. Полное безмолвие. Ширк, ширк, ширк. В горле было сухо. Пытаясь сглотнуть, я закрыла глаза. Сняла туфлю. Сняла вторую. Попятилась назад.

Я добежала до другого конца коридора ко второй лестнице. Из мальчишеского туалета щелка света была как тот самый луч системы сигнализации. Мой силуэт был виден. Я слышала. Я слышала.

Сбивая пальцы ног, побежала по лестнице. Упала между пролетами, роняя туфли. Колени плавились от боли. Палец застрял в железных полосках, скрепляющих прутья перил. Я скользила капроном чулок по глади каждого пролета. Скользила, пересчитывая ступнями швы между плитками. Скользила влажными ладонями по перилам. В голове стучало: Убила. Убила. Убила. Я скользила и не могла ускользнуть от того, что уже не могла исправить…

Меня догнали на первом этаже. Причем с обеих сторон: и сверху и из холла. Такие знакомые лица. Без улыбок. С тяжелым дыханием.

— Она убила Даню. — Сказал Тим. Я поискала его глазами.

— Забудьте.

Они подходили, а страха уже не было. Самое страшное, что могло случиться — произошло. Я убила человека. Все остальное — ерунда. Когда кольцо сомкнулось, я закрыла глаза. Я не произнесла ни звука. Я подумала: Спать двое суток.

Беззвучно. Спокойно. Слушая пульс в висках и гудение десятка сбитых дыханий.

Лето я провела в деревне за двести километров от Самары. Никакая жара не могла заставить меня раздеться. Никакой повод — накраситься. Мне нужно было помнить. Мне нужен был маяк, постоянно светящий в глаза. Постоянное напоминание о том, что нельзя. И я не придумала ничего проще и надежнее, чем постоянная, не опасная, контролируемая боль. Постоянное напоминание о том, что нельзя. Никогда. Ни при каких условиях. Даже когда тяжело. Даже когда очень хочется. Даже когда это мелочь. Даже когда никому не будет плохо. Нельзя.

О чем я думала в то лето? Вычеркнула ли хоть один пункт из плана?

Это было самые долгие и самые тяжелые месяцы. Я пыталась смирить в себе необходимость быть желанной для максимального количества окружающих. Это тот случай, когда количество побеждает качество…

После внимания последних школьных лет казалось, что я разваливаюсь. Это все равно, что переехать из родного дома в институтское общежитие. Перейти от полноценного меню на овсянку. Сковать себя наручниками, залезть в клетку и выкинуть ключи. Сдерживать себя было сродни сдерживанию мочи после двух бутылок пива. Причем, при цистите… Это было невыносимо. Это было больно. Это было опасно. Это сводило с ума. Это практически убивало.

Я превратилась в севшую аккумуляторную батарейку.

Батарейку, ошивающуюся в поле зрения десятка зарядных устройств и розеток.

Батарейку, отчаянно необходимую мне самой для плеера, для фонарика, для пульта от телевизора…

Мне нужно было поглощать, накапливать, тратить. Я ржавела. Я рассыпалась. Я плесневела и гнила. Я больше себя не любила… И я больше не была чертовски соблазнительна. Это было слишком опасно. Для всех.

О чем я думала в то лето? Вычеркнула ли хоть один пункт из плана?

Я думала о том, что перманентное состояние гастрита — лучший выбор.

Я не вычеркнула из плана ни единого пункта. Я забыла о нем. Целиком.

В первые месяцы учебы в институте я мысленно жмурилась, чувствуя их внимание. Это как плетка для мазохиста. Это как первый шаг за ворота тюрьмы. Ты можешь получить желаемое и ты, вроде, свободен. Но на самом деле все совсем не так.

Я не могла спрятаться от них. Это было выше моих сил. Моя натура работала на подсознательном уровне. Я могла лишь одергивать себя. Через несколько месяцев я пресекла все внимание. Тогда же я, наконец, довела себя до желанного гастрита. Все было просто.

Если об этом не думать.

11

Лешка ждал меня в коридоре напротив аудитории. Он сидел на подоконнике и делал вид, что читает лекции. Я вышла второй. Я всегда сдавала зачеты в числе первых. Всегда на отлично. Не потому, что влияла на преподов. Я зубрила и учила. Я знала на отлично все, что меня могли спросить.

— Привет. — Он поднялся, опуская тетрадь. Я замерла у двери, сжимая и разжимая правый кулак, будто собиралась ему врезать. Когда Лешка покрыл разделявшие нас три метра, отвернула лицо. — Лида, что случилось?

— Забудь о том, что было вчера.

Я сделала шаг в сторону и развернулась, чтобы уйти. Когда-то давно я повторяла себе как заклинание: без жалости, без сожаления. Они — твоя солярка.

Теперь же в груди вибрировал кактус.

— Лида, подожди. — Опомнившись, он побежал за мной. Я свернула за угол, повторяя почти вслух: солярка, солярка, солярка… Мне теперь не нужно. Не нужно.

— Не нужно. — Обернулась я, выставляя ладони вперед.

Он замер. Я не смотрела на лицо. Смотрела на его руки. На удивленные ладони. На изумленные пальцы. На тонущие в непонимании ногти. Солярка. Последний, кого я не смогла от себя отшить.

Развернувшись, быстро пошла прочь.