Джош Бейзел - Бей в точку

• Название: Бей в точку
• Автор: Джош Бейзел
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Триллер
• Год: 2009
• ISBN: 978–5–389–00526–6

Питер Браун — классный врач. Он научился разбираться в анатомии еще в ранней юности, когда страстное желание отомстить за гибель бабушки и дедушки привело Пьетро Брна (так его тогда звали) в ряды наемных убийц. Теперь с темным прошлым покончено... но, как оказывается, не совсем. Мафия выходит на след Питера. За молодым доктором начинается охота. Только накачанная мускулатура, высокий профессионализм медика и, главное, чувство юмора помогают ему выйти живым из смертельной схватки.

---

Я в курсе. Похоже, мы выбрали всех медсестер из Карибских стран, Филиппин и Юго-Восточной Азии, а теперь уже и почти всей Восточной Европы. Когда из парагвайских джунглей выйдут белые сектантки-расистки, дальние родственницы Ницше, по крайней мере работой они будут обеспечены.

— Лично я не собираюсь выписывать свидетельство о смерти, — заявляю я.

— Молодец, — отзывается ирландка, буквально носом уткнувшаяся в экран компьютера. — Пусть попляшут пакистанцы, правильно?

— Акфаль — египтянин, — напоминаю ей. — И вас я тоже не прошу. Пусть расхлебывают эти распиздяйки из Латвии. Сию же минуту.

В ответ ямайка печально качает головой:

— Женщину не воскресишь. А эти, если вы им скажете выписать свидетельство о смерти, наверняка сошлются на код.[6]

— Мне наплевать.

— Памела? — спрашивает ямайка.

— Не буду, — откликается ирландка. — Говно, — добавляет она себе под нос.

По реакции ямайки видно, что она поняла, кого имела в виду ирландка. Не ее, а меня.

— Значит, нас трое таких, — заключает она.

— А пять миллиардов не хочешь? — говорит ирландка.

— Короче, пусть пишут, так им и передайте.

С этими словами я оставляю медсестер, чувствуя себя уже лучше.

И все же мне необходима передышка. Моксфен, который я разжевал полчаса назад вкупе с декседрином, который я обнаружил в конверте у себя в лаборантском халате и проглотил на случай, если не сразу подействует, мешают мне сосредоточиться. Слишком уж резко я захожу в пике.

Обожаю декседрин. Эта таблетка в форме дельты имеет вертикальную бороздку, вызывающую в памяти женскую щель.[7] Даже сам по себе декседрин способен сделать окружающие предметы подвижными, так что на них становится трудно удержать внимание, а то и просто уследить за ними. А если добавляешь его к моксфену, все начинает растекаться.

Поэтому я иду в ординаторскую, чтобы малость отойти и, может быть, принять несколько капсул бензодиазепина, припрятанного в диванном пазу.

Я открываю дверь и тут же осознаю, что в темноте кто-то есть. В нос шибает зловонный запах изо рта, помноженный на острый запах пота.

— Акфаль? — спрашиваю я, отлично зная, что это не он. Амбре, источаемое Акфалем, я унесу с собой в могилу. Нет, эти будут похуже. С ними не сравнятся даже ступни Дюка Мосби.

— Нет, старина, — раздается слабый голос из угла, где стоит двухъярусная кровать.

— Кто ты, на хер, такой? — рычу я.

— Операционный дух,[8] — следует ответ.

— Что ты делаешь в ординаторской?

— Я... мне надо было где-то переночевать.

«Где-то» в смысле «где его никто не будет искать».

Класс. Мало того, что этот тип провонял собой ординаторскую, он еще вдобавок занял единственную свободную койку, поскольку верхняя вся завалена журналами Oui, с семьдесят восьмого по восемьдесят шестой год, и я отлично понимаю, чего стоит разгрести такие завалы.

Первая моя мысль — оставить его в покое, так как в обозримом будущем ординаторской все равно нельзя пользоваться. Но моксфен требует от меня действий, и промедление может сыграть со мной злую шутку.

— Даю тебе пять минут, чтобы убраться к едрене фене, — говорю я ему. — После этого я надену тебе на голову горшок с мочой.

Перед тем как уйти, я зажигаю свет.

Я чувствую себя несколько более сосредоточенным, но еще не настолько, чтобы беседовать с больными, поэтому я иду взглянуть на результаты лабораторных тестов в компьютере. Акфаль уже перенес многие из них в медицинские карты. Но вот я вижу заключение патологоанатома доктора Норденскирка по поводу его пациента, имеющего медицинскую страховку, и по этой причине Акфаль к нему не притронулся. Доктор Норденскирк не позволяет никому, если он не белый или азиат, общаться с больными, имеющими страховку.

Сидя перед экраном, я пробегаю глазами это заключение. Плохие новости для некоего Николаса ЛоБрутто. Хотя датчик у меня в голове тут же подает сигнал тревоги на итальянское имя, у меня нет сомнений в том, что я никогда о таком не слышал. И вообще, гангстеры — да и в целом все, у кого есть выбор, — не попадают в Манхэттенскую католическую больницу.

Ключевая фраза в заключении патологоанатома: «Положительный тест на клетки-печатки». Речь идет о больных клетках: под микроскопом они выглядят как кольцо с брильянтом (или кольцо-печатка, если вы любитель запечатывать свои письма сургучом), поскольку их ядро, которое по идее должно находиться в середке, вытолкнуто на поверхность протеинами, — их поневоле вырабатывают пораженные раком клетки. Если конкретней, то это рак желудка либо метастазы, им спровоцированные. Например, рак мозга или рак легких.

Рак желудка в любом виде — дело скверное, но клетки-печатки — это полный абзац. В то время как обычные раковые клетки ограничиваются тем, что проделывают дырку в передней стенке, и, в принципе, удалив половину желудка, ты можешь жить дальше, ну разве что со стулом возникнут проблемы, клетки-печатки инфильтрируют боковые стенки желудка, что приводит к так называемому «эффекту кожаной бутылки». Приходится удалять весь орган целиком. Но к тому времени метастазы уже проникают повсюду.

Компьютерная томография брюшной полости Николаса ЛоБрутто не дает ответа на вопрос о распространении метастазов. (Правда, есть вероятность в один процент, что вследствие радиационного излучения в процессе сканирования он подхватил еще какую-то другую форму рака. В любом случае жить ему осталось недолго.) Только хирургическое вмешательство расставит все точки над «i».

И вот сейчас, в 6:30 утра, я должен сообщить ему все это.

Мистер ЛоБрутто? Вас вызывает первая линия. Абонент не назвался. Но, судя по голосу, это Костлявая.

Даже я не пью в столь ранний час.

ЛоБрутто лежит в нашем маленьком отделении люкс. Анадейлское крыло больницы косит под отель. «Паркетный» линолеум. Чудо-юдо в смокинге за роялем.

Если бы это был настоящий отель, со здравоохранением там дело обстояло бы получше.[9] В Анадейлском крыле, кстати сказать, работают прехорошенькие медсестры шестидесятых. Это не значит, что они такие сегодня. Прехорошенькими они были в шестидесятых, когда поступили на работу в Манхэттенскую католическую больницу. В настоящее время это ожесточившиеся, съехавшие с катушек бабы.

Одна из них, когда я прохожу мимо дежурного поста, начинает разоряться, ей надо знать, куда это, блин, я иду, но я направляюсь в «апартаменты» ЛоБрутто, не обращая на нее никакого внимания.

Я открываю дверь. Да уж, для больничной палаты шикарно. Складная перегородка, в данную минуту почти сложенная, разделяет пространство на «гостиную», где семья больного может вместе с ним пообедать за восьмигранным столом, покрытым виниловой скатертью, которую легко отчистить от всякой скверны, и «спальню» с удобной кроватью. Из окна во всю стену можно видеть начинающее светлеть небо над Гудзоном.

Дух захватывает. С тех пор как я пришел на работу, я первый раз смотрю в окно. Из-за эффекта отраженного света мне не сразу удается разглядеть того, кто лежит в кровати, тогда как ЛоБрутто узнает меня незамедлительно.

— Мать честная! — ахает он и предпринимает попытку уползти от меня подальше, но все эти провода от капельницы и монитора удерживают его на месте. — Медвежья Лапа! Тебе поручили меня прикончить!

ГЛАВА 2

Однажды летом, будучи студентом колледжа, я отправился в Сальвадор для переписи коренных племен перед выборами. В одной из деревень аллигатор отхватил руку пареньку, закинувшему в реку леску, и тот бы наверняка истек кровью у меня на глазах, если бы не другой американский волонтер, врач по профессии. Тогда-то я и решил пойти учиться в медицинскую школу.

Этого не случилось, слава богу, я и в колледже-то недоучился, но так советуют говорить в приемной комиссии. Или про ужасную болезнь, от которой тебя блистательно вылечили, и теперь ты на радостях готов вкалывать сто двадцать часов в неделю.

Не советуют же говорить, что ты хочешь стать врачом, как твой дедушка, на которого ты всегда смотрел снизу вверх. Это мне непонятно. Я бы мог назвать куда более вызывающие причины. К тому же мой дед таки был врачом, и я действительно смотрел на него снизу вверх. Насколько я могу судить, они с бабушкой были не только одной из красивейших пар двадцатого века, но и последними порядочными людьми на этой земле.

Они обладали суровым достоинством, мне недоступным, и проявляли бесконечное участие к слабым мира сего, о которых мне даже думать не хочется. А еще они могли похвастать прекрасной осанкой и, кажется, неподдельно любили скрэббл, общественное телевидение, а также толстые нравоучительные книги. Одевались они строго. Будучи людьми исчезнувшей формации, они прощали тех, кто к этой формации не принадлежал. Например, когда в 1977 году моя обкурившаяся мамаша произвела меня на свет в индийском ашраме и тут же вместе со своим бойфрендом (моим отцом) намылилась в Рим, мой дед и бабка прилетели за мной и увезли к себе в Нью-Джерси, где сами и воспитали.