Джош Бейзел - Бей в точку

• Название: Бей в точку
• Автор: Джош Бейзел
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Триллер
• Год: 2009
• ISBN: 978–5–389–00526–6

Питер Браун — классный врач. Он научился разбираться в анатомии еще в ранней юности, когда страстное желание отомстить за гибель бабушки и дедушки привело Пьетро Брна (так его тогда звали) в ряды наемных убийц. Теперь с темным прошлым покончено... но, как оказывается, не совсем. Мафия выходит на след Питера. За молодым доктором начинается охота. Только накачанная мускулатура, высокий профессионализм медика и, главное, чувство юмора помогают ему выйти живым из смертельной схватки.

---

И все же было бы неправдой говорить, что я решил стать врачом из любви и уважения к моим близким, поскольку сама мысль об этом посетила меня только через восемь лет после их убийства.

Их убили 10 октября 1991 года. Мне тогда было четырнадцать, через четыре месяца должно было стукнуть пятнадцать. Я возвращался домой от приятеля не поздно, около половины седьмого, но в это время года в Вест-Оранже все окна уже светятся. Наш дом стоял погруженный в темноту.

Мой дед в качестве добровольца выполнял разные медицинские, не связанные с операциями обязанности, а бабушка на добровольных началах работала в городской библиотеке, так что оба уже должны были быть дома. В глаза сразу бросилось, что стеклянная створка рядом с входной дверью — такое стекло называют «зернистым» — разбита, словно кому-то понадобилось таким образом проникнуть внутрь, чтобы изнутри открыть дверь.

Если такое случится с вами, держитесь от дома подальше и сразу звоните 911. Возможно, в доме кто-то есть. Но я вошел, так как испугался за своих близких. Возможно, на моем месте вы бы поступили так же.

Я нашел их на пороге между гостиной и столовой. Если быть точным, моя бабушка с простреленной грудью лежала навзничь головой в гостиной, а мой дед, получивший пулю в живот и потому согнувшийся пополам, упал ничком головой в столовой. Он успел схватиться за бабушкину руку.

Смерть наступила какое-то время назад. Пропитавшая ковер кровь чавкала под моими подошвами, а когда я лег аккурат между ними, то утонул в ней лицом. Но прежде я позвонил 911.

Память сохранила эту картину в ярких красках, что удивительно, ибо сегодня мне доподлинно известно, что при слабом освещении мы не различаем цветов. Их дорисовывает наше воображение.

Помню, как я запустил пальцы в их волосы и притянул к себе. Когда приехала «скорая», им оставалось только оттащить меня подальше, чтобы копы могли сфотографировать место преступления, после чего тела увезли.

Особая ирония заключается в том, что полвека назад мои предки пережили куда более изощренную попытку покушения на их жизнь. Согласно легенде, они познакомились в Беловежской пуще, на территории Польши, в 1943 году, когда им было по пятнадцать лет, немногим более, чем мне, когда я нашел их мертвыми. Прячась по заснеженным лесам вместе с другими, такими же отчаянными подростками, они расправлялись с местными охотниками за евреями в надежде, что поляки в конце концов оставят их в покое. Как именно это происходило, они мне не рассказывали, но акции, надо полагать, были дерзкими, так как в это самое время в южной части Беловежской пущи Герман Геринг в своем охотничьем домике развлекался с гостями в тогах римских сенаторов и не мог не знать о том, что творится у него под боком. А еще там была история с отставшим взводом гитлеровской Шестой армии — он пропал в Беловежье по дороге в Сталинград. Где он, отметим справедливости ради, так и так погиб бы.

Дед с бабкой попались в хитрую ловушку. Некто Ладислав Будек из Кракова сообщил им, что ее брата, тайного шпиона епископа берлинского,[10] схватили в Кракове и отправили в подгорское гетто, откуда евреев отправляли поездом в лагеря смерти. Будек обещал за восемнадцать тысяч злотых, или как там у них деньги тогда назывались, вытащить ее брата из гетто. У деда с бабкой таких денег не было, и вообще эта история показалась им подозрительной, поэтому они отправились в Краков, чтобы разобраться на месте. Будек стукнул в полицию, и они загремели в Аушвиц.

Характерно, что впоследствии они говорили о своей отправке в Аушвиц как о большой удаче: их не пристрелили в лесу польские ищейки и не сгноили в концлагере.[11] В Аушвице им дважды удалось связаться друг с другом с помощью коротких записочек, что, по их признанию, помогло им без труда дотянуть до дня освобождения.

Похоронили их рядом с дядей Барри, братом моей матери, который на старости лет малость свихнулся и заделался ортодоксальным евреем. Для моих предков, хотя они и считали себя евреями (например, поддерживали Израиль, даже побывали там, и то, с какой быстротой мир принялся демонизировать новоиспеченную страну, приводило их в ужас), это означало некую моральную и интеллектуальную ответственность, к религии же они относились как к шарлатанству, замешанному на крови. Что касается моей матери, то она, задолго до обращения своего брата, успела перепробовать все мыслимые формы религиозного протеста. А весь протест дядя Барри свелся к тому, что он облачился в одежды обитателя еврейского местечка в Польше сороковых годов девятнадцатого века.

Моя мать, прилетевшая на похороны, поинтересовалась, хочу ли я, чтобы она осталась в Штатах, или я предпочитаю перебраться в Рим. Мой отец, спасибо ему, притворяться не стал: он прислал мне путаное, где-то даже трогательное письмо о взаимоотношениях со своими предками и о том, что, хотя годы идут, мы этого, в сущности, не замечаем.[12]

Мне не составило особого труда убедить Барри в том, что лучше оставить меня жить в опустевшем доме. В пятнадцать лет я был такой здоровый амбал с повадками пожилого доктора-еврея с польской примесью, большой любитель бриджа. Вообще говоря, Барри и его жена не горели желанием ввести в семью из четырех детей человека, которого родители бросили сразу после его рождения и который однажды, придя домой, застал своих приемных родителей погибшими в результате насильственной смерти. Вдруг я сделаюсь опасным?

Вот именно. Правильно мыслите, господа хорошие!

Я искал опасности, мысленно ее облагораживая. Как всякий американский мальчишка, я подражал Бэтмену и Чарльзу Бронсону в «Инстинкте смерти». Я не располагал их возможностями, зато у меня не было и таких расходов. Я даже не сменил ковры в доме.

Я сразу посчитал, что у меня нет иного выхода, кроме как взяться за это дело самому. Кстати, я и сейчас так считаю.

Знаю из собственного опыта: если ты перестреляешь в лесу банду сутенеров-педофилов, сломавших жизнь не одной сотне детей, следаки в лепешку расшибутся, чтобы раскрыть это дело. Обшарят все водостоки на тот случай, если ты там вымыл руки, после того как потрогал свои волосы. Снимут отпечатки протекторов шин.

Но если какая-то сволочь зверски убьет двух стариков, которых ты любил больше всего на свете, чтобы переворошить ящики и унести видик, это так и останется загадкой.

У них были враги?

Кому из них мог понадобиться видеомагнитофон?

Скорее всего, это сделал какой-нибудь наркоман.

Наркоман с машиной и в перчатках. К тому же настолько везучий, что его не заметила ни одна живая душа.

Мы поспрашиваем в округе.

Мы тебе сообщим.

И по поводу совершения правосудия вопросов уже нет: ты или никто.

Хорошенький выбор?

Разные боевые искусства объединяет одна интересная заморочка. (В свое время в пропахших вонючими ногами додзе я постигал искусство таэквондо и годжу-рю, карате и кемпо, выполняя традиционную японскую заповедь: тренировкам следует посвящать как минимум столько же часов, сколько сну.) Надо вести себя как животное. Я выражаюсь не абстрактно, свои движения ты должен копировать с того или иного существа. Скажем, в дальнем бою, требующем выверенных быстрых перемещений, обращаться к «стилю цапли», а в агрессивной ближней рубке переходить на «стиль тигра». Подразумевается, что единственное животное, которому в критической ситуации не стоит подражать, это человек.

Что, кстати, верно. Большинство людей — никудышные бойцы. Молотят воздух, уворачиваются или вовсе поджимают хвост. В известном смысле это обернулось эволюционным скачком, ибо до появления оружия массового поражения, чтобы выстоять в схватке, приходилось брать противника умом. Неандерталец — тот брал врага нахрапом, чтобы потом съесть. Ну и где он сейчас?

Обратный пример — акула. Большинство видов акул — живородящие, и, едва выйдя из материнской утробы, они начинают убивать друг друга. В результате их мозг оставался таким же на протяжении шестидесяти миллионов лет, тогда как наш все более усложнялся, и, наконец, около ста пятидесяти тысяч лет назад мы заговорили и, таким образом, превратились в людей, после чего наша эволюция сделалась уже не биологической, а технологической.

На это можно посмотреть с двух сторон. Первая: с эволюционной точки зрения, акула стоит выше человека, ибо, если вы полагаете, что мы просуществуем шестьдесят миллионов лет, вы сумасшедший. Вторая: мы превосходим акул, поскольку они наверняка исчезнут раньше нас, и их конец, как и наш, будет делом наших рук. Сегодня перспектива того, что человек съест акулу, гораздо вероятнее, чем наоборот.

Но тай-брейк наверняка выиграют акулы. Пока мы шевелим мозгами и передаем эту способность следующим поколениям, они пускают в ход свои зубищи. В отличие от нас, акулы не мучаются проблемой морального выбора.