Вэл Хаузлз - Курс — одиночество

• Название: Курс — одиночество
• Автор: Вэл Хаузлз
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

Из предисловия В. Войтова:

«Курс — одиночество» — книга, написанная участником Международной трансатлантической гонки яхт-одиночек в 1960 году Вэлом Хаузлзом. Прошло шесть лет, прежде чем Хауэлз взялся за перо. В эти годы он принял участие ещё в одной гонке яхт-одиночек через Атлантику (1964 г.) и совершил несколько одиночных плаваний на более короткие расстояния.

В наших издательствах вышло в свет уже несколько книг мореплавателей-одиночек. «Курс — одиночество» займёт среди них особое место как по художественной ценности (она читается на одном дыхании), так и по глубине проникновения во внутренний мир человека, оказавшегося лицом к лицу с океаном.

---

Под вечер все приготовления были закончены. Я погрузил свежий запас провианта, включая множество апельсинов и других фруктов. Канистры были наполнены чистой водой, оставалось только отдавать швартовы и выходить из тихой гавани в океан.

Возможно, с маленьким островком, куда вы прибыли недавно, легче расставаться, чем с хорошо знакомым континентом, с которым связано столько дорогих воспоминаний. На закате мы двинулись в путь и пошли через узкий проход, подгоняемые лёгким вестом. У выхода, на том же камне, сидел рыболов. Я помахал ему рукой. Уж не тот ли это самый? Над тихими темнеющими водами до меня донёсся его голос:

— Счастливого плавания — бон вояж!

Он помахал мне вслед, я ответил тем же; было похоже, что он меня узнал.

Ничего удивительного. Приход яхты вызвал небольшой переполох на острове, и круги расходились всё шире, я выступал на радио, телевидении, для журналистов и членов клуба «Ротари».

Так близко. И всё впереди.

XIV

Остров исчез за кормой, и я удивился тому, что без глубоких сожалений покидаю место, изобилующее такими достопримечательностями. Но это так, опять очутившись в одиночестве, я с удовольствием вернулся к старому распорядку. То, что некогда меня раздражало, оказалось неожиданно приятным. Тепло дубового румпеля приветствовало мою руку. Яхта медленно полезла на первый вал, и Майк заговорил писклявым голосом. Валлийский Дракон помахивал своим драным хвостом в прощальном жесте — избитая картинка, которую принято связывать с образом уходящего в плавание моряка. Выйдя из ограждённого фарватера, мы легли на другой курс и пошли сквозь сгущающийся сумрак на северо-восток.

На душе у меня была странная лёгкость. Столько ночей, проведённых в море, были выматывающими души и нервы роликами времени, которые вращались так медленно, что начали с каждым оборотом помаленьку стирать мою личность. Теперь я освободился от страхов. Меня радовала окружающая чернота моря, незримые шлепки и всплески, рассказывающие знакомому уху нестрашную сказку. Я ощущал близость не только с яхтой, но и с океаном. Славно встретил старую любовь. Можно посидеть, не торопясь потолковать. Я знаю её очень хорошо, легко читаю её мысли. Знаю, что тело её стеснено одеждой, которая только покрывает, но ничего не скрывает. И она меня знает. Пыжиться, становиться друг перед другом в позу — всё это давно позади, теперь мы встречаемся совсем по другому, глаза в глаза, плечо к плечу, локоть к локтю, кончики пальцев соприкасаются — так же, как сейчас моя рука чертит борозды на скользящей назад поверхности моря.

По-прежнему дул вест. Впереди в прозрачной ночи мигал проблесковый буй, обозначающий крайнюю северо-восточную оконечность кораллового рифа. Лёгкий ветерок подгонял нас. Качающийся чайник, прочно сидя на горластом примусе, шумел сильнее, чем шелковистый зефир и гладящая яхту рябь. Мы сравнялись с буем, обогнули его и пошли круто к ветру левым галсом, чуть севернее нужного курса, развивая всего два узла на встречной зыби. Я бросил в воду вертушку лага, вызвал Майка на ночную вахту и отправился вниз. Как раз в эту минуту закипел чайник.

Теперь у меня в каюте был свет, и он делал её особенно уютной. Тарелки чистые, кастрюли сверкают, примус довольно покачивается на подвеске. Я несколько раз качнул помпу: трюм был сухой. Тщательно осмотрев горизонт и удостоверившись, что «пароходное пугало» заряжено горючим и ярко светит, я улёгся спать. Майка я предупредил, чтобы не сваливался к югу, там на много миль тянулся риф. Я не сомневался, что ветер ещё долго не переменится, мы успеем уйти с ним достаточно далеко от берега, но даже если он внезапно отойдёт на четыре румба (а Майк сдуру начнёт приводиться и возьмёт курс прямо на камни), я проснусь вовремя и исправлю ошибку. Короче говоря, я чувствовал себя как дома.

Я встал на рассвете, на завтрак выпил фруктового сока и кофе. Дистанция только началась, а я уже думал о финише в Новом Свете. Шестьсот пятьдесят миль до Нью-Йорка. Толика везения, и мы пройдём этот путь в шесть дней. Тот факт, что за предыдущие семь недель плавания среднесуточное пройденное расстояние составляло чуть больше половины намеченного теперь, меня нимало не смущал. Что значит уверенность в себе!

Мы продолжали идти дальше. Отражённые водой лучи заходящего солнца завлекли нас во вторую ночь. Взошла луна и осветила мирное море. И мне вспомнился маленький залив, где недавно я смотрел, как женщина в порыве чувств выставляет себя напоказ такому же холодному свету — белоснежное тело на чернильной воде. Я попытался подавить смущённый смешок, потом всё-таки улыбнулся своим мыслям. Если бы теперь…

Да, если бы только… Но что толку от этих «если». Никто не должен знать о той ночи, когда я ударил лицом в грязь. Рассвет не заставил себя ждать слишком долго, и в условленное время я вышел в эфир.

— Здесь «Эйра», «Эйра», «Эйра» вызывает морскую пограничную охрану США, Бермудская зона.

Повторив вызов несколько раз, я перешёл на приём, но из динамиков вырывались только треск да хлопки. Снова включил передатчик.

— Вызываю морскую пограничную охрану США, Бермудская зона.

Весь положенный набор слов от начала до конца, и с таким же успехом. Ни ответа, ни привета.

Ещё один повод улыбнуться. Столько дней и недель сожаления, горького раскаяния из-за того, что поломка аккумулятора вывела из строя радиостанцию, — и вот явно из-за неверно установленной антенны её радиус действия оказывается несколько меньше предполагаемого.

В полдень в субботу, 6 августа, яхта находилась в точке с координатами 34° 05 северной широты и 36° 46 западной долготы, примерно в пятистах милях от Нью-Йорка, идя круто к западному ветру, который оставался умеренным с тех самых пор, как остров пропал за горизонтом. За сутки пройдено добрых девяносто миль, неплохой результат, а чтобы достигнуть его, я потравил и грот и генуэзский стаксель, и яхта развивала гораздо больший ход, чем если бы шкоты были выбраны натуго. Не успели мы лишиться прикрытия Бермудских островов и встретить волну, как сразу открылась маленькая течь, однако она не шла ни в какое сравнение с устрашающим количеством воды в трюме, которое нас терзало из недели в неделю до подхода к Бермудам. Вторую половину дня, всю ночь и следующее утро яхта честно работала и намотала на лаг ещё девяносто две мили, на радость команде. Если не считать обычные неудобства, связанные с ходом малого судна против ветра, мне докучала только жара и усиливающаяся с каждым часом духота. Хотя все люки и иллюминаторы были открыты нараспашку, сидеть в каюте было невозможно, и я, как это у меня было заведено, выбрался на палубу.

С неё я и заметил на западе надстройки большого лайнера, который явно шёл параллельным курсом. То ли «Монарх океана», то ли «Королева Бермуды». На борт второго я поднимался, когда был на Бермуде, и даже распил по кружечке с начальством. Почему бы теперь не испытать ещё раз передатчик? Я слышал их работу радиотелефоном и знал, что они постоянно прослушивают международные частоты для передачи сигналов бедствия и циркулярных вызовов.

Пятнадцать волнующих минут провёл я, пытаясь их расшевелить. Не для того чтобы переслать радиограмму, в этом не было особой нужды, — просто хотелось поболтать с начальником радиосвязи, с которым меня тоже познакомили. Но связь не состоялась. Лайнер нёсся со скоростью около двадцати узлов, мы выжимали от силы четыре, и они скоро ушли вперёд, скрывшись из виду. При этом меня кольнуло старое знакомое чувство — боль одиночества, от которой, наверно, никуда не денешься.

Как ни радовался я, что вышел в море и начал, наконец, последний этап, двух дней одиночества было достаточно, чтобы мне опять захотелось поговорить с людьми. А может быть, и пережить новые приключения? Словом, я слегка раскис.

А тут ещё ветер посвежел и нагнал короткую крутую волну, и снова для яхты наступили суровые трудовые будни — паруса убавлены, леер захлёстывает, палубу непрерывно поливают брызги. Около полуночи погода совсем испортилась, стало ещё неуютнее. С запада под грозный аккомпанемент грома и молнии шли неистовые шкваловые тучи.

Интересно было сопоставить мою реакцию теперь с состоянием убитости, в котором я пребывал две недели назад. Физически и морально я чувствовал себя намного лучше. Я был сравнительно здоров душой и телом и, однако, с досадой убедился, что мне так же страшно, как было тогда. Проклятая молния меня казнила, раскаты грома выбивали дробь на моих натянутых нервах. Приятно ли, обретя, наконец, душевное равновесие после всяких расстройств, обнаружить, что ты не меньше прежнего восприимчив к старому недугу.

Оттого, что молнии вилами вонзались в воду, иной раз довольно близко к яхте, у меня всё сжалось под ложечкой и пересохло во рту. Стоя в люке, я судорожно держался за комингс и мигал при каждой ослепительно белой вспышке, а когда над головой раскатывался гром — непроизвольно пригибался. Будто мы проходили под огромной башней, чьи колокола издавали дребезжащий звук, когда их грубо гладила лучезарная рука. Что за пустой расход энергии! В свете молний металлическая мачта, с тревогой указующая на источник моего страха, казалась особенно голой.