Зое Дженни - Зов морской раковины

• Название: Зов морской раковины
• Автор: Зое Дженни
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278-414-0

В издание вошли дебютное произведение молодой швейцарской писательницы Зое Дженни «Комната из цветочной пыльцы» и роман «Зов морской раковины» – глубоко психологичные повествования о юных, об их мировосприятии и непростых отношениях с окружающими.

---

– Элиза, – произнес господин Розенберг, и еще раз погромче: – Элиза! – Его голос прозвучал резко. Он оперся обеими руками о край стола.

– Ты слишком много мечтаешь, – сказал он с упреком, словно желая напомнить ей о строгом запрете.

Господин Розенберг сложил из кубиков имя Элизы. Он вынул из ящика кубики с буквами ее имени и выложил их на середину стола, один за другим, будто построил стену.

– Можешь произнести это слово? Элиза покачала головой и посмотрела в окно. За окном смеркалось. Занавески уже не двигались. Господин Розенберг поднялся и указал рукой на дверь, давая понять, что занятие окончено.

Однажды утром Элиза спустилась с чердака раньше обычного. Розенберги еще спали, только в кухне горел свет. Там уже орудовала Юлия, она готовила завтрак. С заспанно-смущенным видом Элиза подошла к Юлии и протянула ей окровавленную простыню. В школе Элиза часто слышала, как девочки говорили об этом событии, и та, с которой оно происходило, с гордостью сообщала о нем другим. Существовала негласная граница между теми девочками, у кого это уже было, – они делились этим между собой как одной общей тайной – и теми, у кого этого еще не было и кто в глазах посвященных был всего лишь младенцем, достойным снисходительной улыбки. Если какая-нибудь девочка утверждала, что у нее это началось, старшие отводили ее на перемене в туалет, там нужно было привести доказательства. Одну девочку сильно побили за то, что она попыталась симулировать и нарисовала себе на трусиках красные пятна.

Но Элизе то, что произошло с ней, показалось равносильным болезни. «К этому нужно привыкать, – сказала Юлия. – Они будут приходить каждый месяц. Попей свежего чаю и марш в кровать».

Юлия была рада, что Элиза пришла к ней, а, например, не к госпоже Розенберг. Ведь она считала себя хранительницей всех тайн дома, и если что-нибудь происходило, именно ей первой полагалось узнать об этом.

С тех пор Элиза стала внимательней наблюдать за собственным телом. В нем появилось что-то своенравное, способное внезапно все изменить. Ее тело вдруг стало враждебным существом, с которым нужно было бороться, чтобы получить над ним власть. Элиза заставляла себя обливаться холодной водой, рано утром выгоняла свое тело, еще вялое после сна, на свежий воздух. Она бегала по дорожкам холма, мимо домов и обнесенных забором садов, пока участившееся дыхание не прогоняло спокойствие сна. Пот стекал по спине между лопаток и щекотал кожу. Бегущие вперед ноги, казалось, передвигаются будто механические. Она хотела приостановить наступление дня, продлить предрассветные сумерки и задержать приход тех часов, которые выносили ее в день, на яркий свет, к людям.

Только перед церковью на вершине холма Элиза всегда останавливалась и заходила в церковь. Там стояли статуи святых из серого камня; она рассматривала обращенные в себя глаза, каменные рты. Рельеф на стене изображал святого, вокруг которого порхали птицы: святой протянул к ним руки, будто вел с птицами беседу. Элиза приходила в церковь к статуям и к рельефу как в гости к друзьям.

На занятиях Элиза измеряла взглядом высоту и ширину стен, выступавших за господином Розенбергом, лишь бы не смотреть туда, где он сидел, подбрасывая ей слова то сердитым, то мягким голосом, – эти слова отскакивали от Элизы, будто адресованные не ей. Один раз она случайно встретилась с ним взглядом, и господин Розенберг вздрогнул от выражения ее глаз, сказавших ему, что он, к сожалению, непоправимо заблуждается и все попытки заставить ее говорить лишены смысла. От этого дерзкого взгляда на него накатил приступ смеха. Элиза продолжала глазами изучать комнату. На полке, где у господина Розенберга хранились карточки пациентов, стояла фотография в рамке, на которой взгляд Элизы всегда задерживался. На снимке была изображена Мария Розенберг с трехлетним малышом на коленях; за ними стоял господин Розенберг, он гордо улыбался в камеру, положив руки на плечи жены, и руки были точно стороны треугольника.

На этом занятии господин Розенберг понял, что расстройство речи у Элизы не болезнь, а решение. Различные методики, системы и стратегии, которые он с успехом применял в работе с другими пациентами, на Элизу не действовали. Когда на следующий вечер она вошла в кабинет, в нем царил полумрак, фотография с полки исчезла, окна были закрыты, а занавески задернуты. Только от маленькой лампы на стол падал теплый конус света. Господин Розенберг указал Элизе на стул. Он молчал и смотрел мимо нее в темноту. Элиза легко откинулась на спинку стула, непринужденно скрестила руки на груди. Она достаточно долго работала над своим молчанием и с головы до ног была в него одета. Элиза думала о каменных статуях в церкви – она привыкла вести разговор, не раскрывая рта. Господин Розенберг не мог не воспринимать ее как феномен. Она была худенькой, узкие запястья казались хрупкими; в черных, обычно широко раскрытых глазах на бледном лице с высокими скулами было что-то старческое. Господин Розенберг размышлял: а не забавляет ли ее то, что большинство людей считает ее ограниченной только из-за того, что она не говорит, – ведь мыслила она вполне ясно, но мысли свои хранила в себе. То, что ей удавалось обходиться вообще без речи, он считал удивительным и завидным. Должно быть, она могла спускаться в такие глубины, которые оставались скрытыми для него.

Они промолчали целый час. Господин Розенберг молчал по-дилетантски: каждые три минуты он откашливался, качал ногой, менял положение тела и нервно ерзал на стуле, в то время как Элиза, не двигаясь, смотрела перед собой, по-совиному полузакрыв глаза.

Раньше господин Розенберг злился, когда Мария во время работы запиралась на чердаке, становясь недосягаемой для него, и злился еще больше, когда приходили ее болтливые клиентки и соседки, которые трещали без умолку и до позднего вечера засиживались в гостиной. Ночью, когда Мария была в отъезде, а он в одиночестве лежал в кровати, он думал об Элизе, которая жила наверху на чердаке, в своем царстве молчания.

* * *

Пустовавшая комната хозяйского сына притягивала Элизу. Комната Георга Розенберга не запиралась, и, когда Юлии не было дома, Элиза спускалась вниз и разглядывала ее. В воображении Элизы лицо Георга постоянно менялось. Элиза садилась на край кровати и рассматривала плакаты на стене: лихих мотоциклистов на виражах, снимок Луны со спутника, большую карту мира. В ящиках стола, которые она выдвинула однажды из любопытства, она обнаружила целую кипу фотографий, на которых была изображена Мария Розенберг. На снимках Мария была еще молоденькой незамужней девушкой. Элиза размышляла над тем, зачем Георгу понадобилось собирать все эти фотографии, – в этом была какая-то одержимость; Элиза была уверена, что этим снимкам не место в ящике и что они взяты откуда-то, где их отсутствие осталось незамеченным.

Господин Розенберг резко открыл глаза. На его лице всегда появлялось испуганное выражение, когда он просыпался, а Мария, выпрямившись, сидела рядом на кровати. Раньше она сладко потягивалась, но теперь, когда у нее появилась своя фирма, она, проснувшись рано утром, быстро вскакивала с постели без малейшего перехода от сна к бодрствованию. Поначалу господина Розенберга задевало, что его таким образом оставляют одного. И хотя ему нужно было вставать позже, заснуть он уже не мог.

Мария Розенберг собрала чемоданы накануне вечером. Она на три месяца уезжала за границу для показа своих коллекций. И на этот раз Мария торопливо откинула одеяло, что разбудило господина Розенберга, и, свесив ноги с кровати, замерла в таком положении на некоторое время. Господин Розенберг смотрел на ее спину, а Мария не без упрека в голосе спросила, почему Элиза все еще не начала говорить.

– Вчера мы с ней столкнулись на лестнице, и она была не в состоянии даже поздороваться.

– Может быть, она просто поняла, что в этом нет никакого смысла.

В последнее время господин Розенберг общался с женой подобного рода отрывистыми фразами, которые она напрочь игнорировала. Мария поспешила в ванную. Плеск воды и маленькая вмятина на подушке, оставленная ее головой, угнетали его. Спустя четверть часа он, босой и в шортах, вынес во двор ее чемодан и помахал вслед такси, увозившему Марию в аэропорт.

Вокруг Элизы было темно и тихо, она в первый раз посмотрела господину Розенбергу в лицо. В свете лампы черты его лица смягчились. Он смотрел на Элизу, как будто хотел, чтобы она запомнила его лицо, сохранила его в памяти. Его руки, словно забытые, лежали на столе ладонями вниз. Вдруг Элиза быстрым движением протиснула свои руки под его ладони. Окруженные темнотой, они вдвоем сидели за столом как на островке, и господин Розенберг гладил ее ногти – крошечные белые полумесяцы.

Потом, поздно Ночью, она услышала шаги на лестнице. Он не прикрыл за собой дверь. В лунном свете, струившемся через чердачное окно, вырисовывался силуэт господина Розенберга. Элиза смотрела в его сторону, но не могла разглядеть его глаз. Одеяло было откинуто бесшумно. Его руки подхватили снизу ее тело и подняли его. Он спустился с ней по лестнице, крепко вцепившись в Элизу, как будто перестал скрывать свое отчаяние. Ее голова опустилась на подушку, которая была больше и мягче ее собственной, и ее удивило, что господин Розенберг закрыл глаза и сказал «О боже!», а затем «Тсс» и накрыл ее рот рукой, словно боялся, что его поймают.