Сергей Абрамов - Искатель. 1982. Выпуск №4

• Название: Искатель. 1982. Выпуск №4
• Автор: Сергей Абрамов
• Жанр: Прочие приключения

Ha I, IV стр. обложки и на стр. 2 рисунки В. ЛУКЬЯНЦА.

На II стр. обложки и на стр. 49 рисунки В. СМИРНОВА.

На стр. 61 рисунки Ю. МАКАРОВА.

На III стр. обложки и на стр. 110 и 127 рисунки К. ПИЛИПЕНКО.

---

Профессор достал с книжных полок альбом и раскрыл его перед Саблиным.

— Вот смотрите; ранний Рублев. Называется «Спас в силах». Иконостас Успенского собора во Владимире. Написано в тысяча четыреста восьмом году. Вглядитесь же! Разве не восхищает вас эта просветленность гармонии красок? А эта только ему присущая оригинальность композиции? Облик Спасителя в ромбовидном светлом пятне вписан в контрастный затемненный овал идеально правильной формы. А в лике Христа не трагическая напряженность, а светлая печаль, как зов к состраданию. Нет, не Рублев писал икону протоиерея! Не Рублев. А кто тогда? Кроме этой четверки, летописи не называют никого из их современников. Даниил Черный? Современные исследователи колеблются определить написанное им единолично. Но я считаю, что он сотрудничал с Рублевым только в росписи фресок. А вот старец Прохор, кажется, подходит, хотя его индивидуальное творчество тоже не найдено: о нем только гадают. Ну и я погадал. Ведь Спас на иконе протоиерея больше тяготеет к Греку, чем даже ранний Рублев. Скажем точнее: к четырнадцатому столетию, когда проникали в иконопись традиции византийском школы. Значит, именно чернец Прохор из Городца, первый учитель и содруг Рублева, скорей всего мог написать эту икону. И от этого ценность ее лишь еще более повышается…

Нагруженный альбомами Феофана Грека и Андрея Рублева, которые он достал в городской библиотеке, Саблин с видом победителя вошел в кабинет к начальству. Следом за ним шагал Глебовский.

— Могу сразу же начать с ответа на итоговый ваш вопрос, — Саблин сделал паузу для эффекта. — Какое же сокровище оставил протоиерей Вдовиной? — Он повторил паузу и закончил: — Икону.

— Икону? — воскликнули одновременно Глебовский и Князев. Одновременно, но в разной тональности: один разочарованно, другой с интересом.

— Вы полагаете, Юрий Александрович, — недоверчиво спросил подполковник, — что из-за иконы можно убить человека?

— Полагаю, Матвей Георгиевич. Из-за такой можно.

— Какой такой? — присоединился к подполковнику Глебовский. — В золотом покрытии, что ли?

Саблин не отказал себе в ироническом уточнении.

— Риза на иконе зовется окладом. Оклад был, конечно. Вероятно — медный. Только продавать ее будут без оклада. Даже не реставрированную.

— В прошлом году, — не удержался, чтобы не съязвить Глебовский, — судили фарцовщика Травкина за то, что он продавал краденные у коллекционеров иконы. А продавал он их по двести-триста рублей. Ну, повысим до пятисот, пусть даже до тысячи. Михеев не мелкий воришка, чтобы рисковать из-за такой суммы.

— А если повысить ее до ста тысяч. Рискнул бы?

— Это оценка Смиренцева? — спросил Князев.

— Его. Конечно, учитывая цены раритетов на мировом рынке. Недавно на аукционе в Нью-Йорке подобная икона была продана за сто тысяч долларов. А Смиренцев считает эту цену даже заниженной.

— Не Рублев ли? — спросил Князев. — Я слышал, что именно он так высоко котируется.

— Не он один. Ведь он не раз писал свои иконостасы в содружестве с другими мастерами. Был среди них и старец Прохор из Городца. Вот его-то профессор и считает автором иконы, принадлежавшей Востокову. А почему, я вам сейчас объясню.

Саблин вынул из пакета альбомы и раскрыл их там, где лежали закладочки. То были цветные литографии: «Богоматерь» Феофана Грека и рублевский «Спас в силах».

— Обе иконы начала пятнадцатого века, — пояснил он. — Русский Ренессанс. Музейная ценность. Но к той же эпохе относится и сокровище протоиерея Востокова.

И Саблин почти слово в слово повторил лекцию патриаршего профессора. Оба слушателя не перебили его ни разу. Глебовский, не отрываясь, смотрел на иконы, а Князев сказал, словно подвел итог:

— Что ж, дело Михеева сейчас приобретает для нас особую важность. Похоже, что действительно убийство было спланировано заранее и что соучастниками его являются Андрей Востоков и Екатерина Михеева. Но, чтобы доказать это, надо найти икону. Да и ее ценность для государства к этому обязывает.

Следователь прокуратуры тут же заметил:

— Не исключено, что они могут продать икону, пока вы будете заниматься поиском.

— Не думаю, — откликнулся Князев. По его данным, оба никуда не выезжали, новых знакомств не заводили

— А не повторить ли обыск, — предложил Саблин. — Если, скажем, мы не найдем ее в доме и на участке, тогда не поискать ли икону у старых подружек Вдовиной? Все они верующие. У каждой в доме своя божница. Так почему бы не спрятать икону в такой божнице? А почему спрятать? Да потому, что не достойна дочь такого подарка: замуж за битюга пошла, родной матери не послушалась. А подружка — человек верный, на чужое добро не польстится.

— Мысль верная, капитан, — одобрительно сказал Князев, — так что и займитесь этим.

Днем Саблин и Веретенников пришли к Михеевым. Прихватили с собой в качестве понятых соседей.

— Опять с обыском! — раздраженно заметил Востоков. — Даже пообедать не даете.

— А вы обедайте, — сказал Саблин. — Мы пока и без вас управимся.

Он прошел в комнату Вдовиной. Открыл киот — треугольный шкафчик с иконами, — прощупал обитые бархатом стенки и, не торопясь, снял оклады с икон. Все это были ремесленные поделки прошлого века. Тусклые краски, померкший лак.

Веретенников прощупывал миноискателем стены. Наконец в простенке остановился.

— Есть! — радостно воскликнул он.

Саблин приставил к стене принесенную из чулана лестницу и заметил просверленные дрелью дырки в обоях. Именно здесь и просигнализировал миноискатель. Сняв метровый кусок обоев, инспектор тотчас же обнаружил выпиленный в досках, покрывающих бревенчатые стены дома, небольшой прямоугольник, забитый сверху тонким листом фанеры. Стамеской снял и фанеру.

— Вот и все, — сказал Саблин и оглянулся на стоявших у лестницы людей.

И сразу заметил: у Екатерины Михеевой даже лицо исказилось от волнения, а Востоков рванулся вперед, словно хотел свалить Саблина. Только Веретенников остановил его, схватив за плечо. Старший инспектор спокойно вынул из тайника плоский жестяной ящичек, поставит его на стол, открыл.

Плоская коробка была пуста.

— Что здесь хранилось? — растерянно спросил Саблин.

Михеева ответила также растерянно:

— Не знаю. Это мать что, — то от нас прятала.

Востоков, сжав зубы, угрюмо молчал. И Саблин, естественно, ни о чем уже не спрашивал. Понимал, что более ему ничего не скажут. А обыск заканчивали тщательно, но уже без энтузиазма. Знали, что главное сделано: тайник обнаружен, и было ясно — для чего он предназначался. Видимо, Вдовина в последний момент передумала. Доски выпилила, подходящую часть двух бревен выстругала, чтоб углубить тайник, забила его фанерой и оклеила стену обоями. Зачем? Может, испугалась, что тайник будет все-таки обнаружен. Не доверяла ни дочери, ни пасынку, если он к тому времени уже появился в квартире. Да и муж дочери был опасен. Так размышлял Саблин, уже догадываясь, что икону следует искать в другом месте. И ясно стало, что вся эта преступная троица, даже зная о тайнике, не ведала, что он пуст.

— Что ж теперь делать будем? — спросила Михеева, проводив незваных гостей.

Востоков молчал. Ярость все еще клокотала в нем.

— Может, щи подогреть? Ведь не обедали же.

— Какой тут, к черту, обед! Я в себя никак прийти не могу. Как твоя мать нас надула!

— А кто знал? Хорошо еще, что мы до милиции тайник не трогали! А если бы он был полон?

— Где ж теперь искать ценности будем? В доме их нет. Два обыска было, и ни шиша не нашли.

— Где-нибудь хранятся. Только где?

Востоков молчал. Он думал. Искал ниточку. А следователи небось тоже ищут. И найдут, если он с Катериной промажет.

— Значит, она пустую коробку спрятала, — наконец сказал он. — Нас, что ли, хотела обмануть? Или в последний момент передумала? Должно быть, так. Выходит, кому-то отдала на хранение? Мужику не отдала: пропьет. Значит, бабе. Были ведь у нее дружки-подружки?

Задумалась и Екатерина.

— С кем-то в хоре шушукалась. Васса, кажется, была — Огуревна по прозвищу. Нинка-молочница. Чувыриха-богомолка, не помню фамилии. Клавка-просвирница. Просвирки пекла и потом продавала. Я почти их не помню: в школу еще бегала. Да и не поют они уже. Какие голоса у старух?

У Востокова мысли роились быстрее.

— Вот что, сестричка, — сказал он, загибая на руке пален за пальцем. — Адреса их всех завтра же вызнай. Спешить нам надо, пока угрозыск не догадался…

— Я к Чувырихе пойду, адрес-то я ее знаю. Ей, пожалуй, мать могла довериться: десять лет назад они как друзья-неразлучники жили.

— А если не доверилась?

— Тогда по адресам пройду. У дьяконицы спрошу: где кто живет. Она все про всех знает.

— Главное — поспешить, — повторил Востоков.