Лев Троцкий - Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война

• Название: Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война
• Автор: Лев Троцкий
• Жанр: Публицистика

Материалы, составляющие содержание настоящего тома, представляют собою статьи, писанные Л. Д. Троцким в 1912 и 1913 г.г., в бытность его на Балканах, в качестве корреспондента ряда русских газет. Исключение составляют статьи, вошедшие в первый отдел книги, относящиеся к периоду 1908 – 1912 г.г. Первая часть этого отдела дает общее представление о балканском вопросе. Статьи, вошедшие во вторую часть, посвящены съезду балканской социал-демократии и дают представление о социалистическом движении балканского пролетариата. Весь первый отдел может рассматриваться как общее введение ко всему последующему изложению.

Второй отдел включает статьи, посвященные войне. Особо выделены материалы, относящиеся к Сербии и Болгарии. Материалы, относящиеся к последней, в свою очередь разделены нами на две группы: одна группа охватывает участие Болгарии в первой Балканской войне – с союзниками против Турции; другая группа посвящена участию Болгарии во второй Балканской войне – с бывшими союзниками.

Третий отдел книги посвящен послевоенной Румынии. К сожалению, причины, вызвавшие вторую Балканскую войну, недостаточно освещены автором. Это объясняется тем обстоятельством, что в этот период времени тов. Троцкого на Балканах уже не было. Этот пробел пытается, между прочим, восполнить вводная статья от редакции.

---

У власти стоят консерваторы, в лице двух своих групп: юнимистов (Тит Майореску) и консерваторов-демократов (Таке Ионеску). Что «охраняют» румынские консерваторы? Крупное землевладение, политическое бесправие народных масс, возмутительные законы против евреев. Но во всем этом либералы не отстают от них ни на вершок. Больше консерваторам охранять нечего. Когда они у власти, они увеличивают издержки на армию, строят железные дороги, увеличивают налоги, делают новые займы (государственный долг Румынии превышал 1 1/2 миллиарда франков – до румынского «похода» в Болгарию). Но все это делают и либералы! Программных различий нет. Есть оттенки в тактике клик, в приемах коррупции, в семейных традициях шефов. Если перевести эту мысль на бессарабский язык, то можно сказать, что разногласие колеблется в пределах Пуришкевич – Крупенский. Здесь Пуришкевич, несомненно, примкнул бы к либеральной партии, так как ее антисемитизм имеет более цинично-боевой характер, а ее метод политической агитации характеризуется безобразной разнузданностью. Наоборот, Крупенский примкнул бы, несомненно, к румынским консерваторам, – ввиду своего тяготения к политикам, умеющим безукоризненно обращаться с носовым платком. Наконец, покойник Крушеван играл бы, вероятно, видную роль в партии консерваторов-демократов, которые в просторечии называются «такистами», по имени своего лидера, адвоката Таке Ионеску. Эта политическая группа объединила в своих рядах все деклассированные элементы, крайне многочисленные здесь: промотавшихся боярских сынков, выгнанных чиновников, прогоревших купцов, скомпрометированных подрядчиков, журналистов без газет, газетчиков, еще не нашедших случая утратить свою «независимость», спившихся учителей и пр. и пр. Такисты консервативны, поскольку задача их состоит в охранении всех видов бюджетного паразитизма; свой консерватизм они называют демократическим, потому что их политика началась с натиска на старые политические клики – под лозунгом: «Пустите и нас к бюджетному корыту!».

Аграрная демократия, какою оказалась Болгария после низвержения турецкого владычества, нашла свое естественное политическое выражение в парламентарном режиме, основанном на всеобщем избирательном праве; после изгнания турок все болгары должны были стать равноправными, как под турками они были равно-бесправными. Иное дело Румыния: феодальная олигархия, больше всего опасавшаяся, как бы крестьянство не пришло к пониманию своего значения в жизни страны, обеспечила свое политическое господство при помощи куриальной системы, совершенно исключающей возможность самостоятельных крестьянских кандидатур. В рамках трех курий развертывается в течение десятилетий борьба консервативных и либеральных клик за обладание властью.

Огромную роль в этой борьбе играет чиновничество. Оно сменяется вместе со сменой правящей клики; поэтому партийная политика является для него делом борьбы за самосохранение. В Румынии теперь около 100 тысяч чиновников, за одно последнее десятилетие число их возросло еще на 20 тысяч. В стране, где темное, экономически и политически закабаленное сельское население составляет 86 %, где почти отсутствует самостоятельный буржуазный класс, где рабочее движение только начинает развертываться, где немногочисленные капиталистические элементы растворены в аграрно-крепостнических, – в такой стране централизованная бюрократическая армия в 100 тысяч является политическим фактором огромного значения. В известных мемуарах «Aus dem Leben Konig Karls von Rumanien», («Из жизни короля Карла Румынского»), в составлении которых главное участие принимал сам король, следующими откровенными словами характеризуется роль чиновничества в выборах: «Ни одно почти правительство (в Румынии) не встречало недостатка в большинстве, созданном при помощи новых выборов, ибо и до настоящего времени еще слишком велико влияние централизованной администрации на избирателей, зависящих от государственной машины»{45}.

Чем беспринципнее правящие партии, чем неуловимее действительные различия их практических программ, тем ожесточеннее их борьба друг с другом, ибо это – голая борьба за добычу, за обладание государственным корытом. Элементарнейшие государственные потребности будут приблизительно одинаково удовлетворены, независимо от того, какая группа станет сейчас у власти. Для народа поэтому безразлично, фигурирует ли в качестве премьера Братиану, Майореску или Ионеску. Но это совсем небезразлично для них самих и для их партизанов. Каждая клика хочет есть и отказывает в этом праве остальным. Необходимо нейтральное в этих междоусобиях лицо внутри олигархии, которое наблюдало бы за очередью и вводило бы в пределы аппетиты путем их взаимного ограничения. Эта миссия, естественно, падает на короля. Наперекор конституции, он является в действительности важнейшим элементом в политической механике страны.

В течение последнего месяца европейская печать очень много занималась личностью румынского короля. Она открыла в нем при этой оказии все те замечательные личные качества, какие приписывала не так давно болгарскому царю Фердинанду. У всякого, кто внимательно следил за балканскими информациями европейской прессы, слагалось неизбежно такое впечатление, будто вместе с «квадрилатером» король Карл перенял от Фердинанда весь его моральный арсенал: «гениальную проницательность», «замечательную выдержку», «необыкновенную настойчивость» и пр. и пр. Все это, по меньшей мере… преувеличено. Но несомненно, что в течение почти четырех десятилетий своего царствования Карл Гогенцоллерн сумел использовать свой здравый смысл или, вернее, свою пассивную хитрость, в которой ему не отказывают и враги, для того чтобы в очень большой степени упрочить свое положение в стране. В послесловии к названным выше мемуарам, – это послесловие написано, как говорят, королевой в сотрудничестве с придворной дамой Митой Кремнитц, – следующим образом характеризуется роль и личность короля: «Меж этих обоих крайних (?) направлений (речь идет о либералах и консерваторах) король должен был неизменно заботиться об охранении постоянства курса, ибо он сам являлся единственным устойчивым элементом в этой колеблющейся стране. И эта задача удалась ему превыше ожиданий. Из года в год росло то восхищение (Bewunderung), которое каждый политик испытывал перед зрелой личностью короля и которое, естественно, – без всяких, разумеется, принуждений, – приводило к торжеству мнений короля. Правда, вовсе не в нравах короля выражать свою волю повелительно или хотя бы только точно формулировать свою мысль, – внешним образом он никогда не выступает из конституционных рамок и любит подчеркивать свою конституционную безответственность… И только такая личность, как его, в которой соединено столько видимых противоречий, могла оказаться способной привести Румынию к благосостоянию и процветанию. Упорная воля, проявляющаяся большей частью негативно: не знающая усталости сила, которая всегда стремится к новым формам деятельности; знание людей, которое никогда не схематизирует, но всюду умеет схватить действительно индивидуальные черты; духовная свежесть, которая позволяет каждый вопрос пересматривать в сотый раз с таким терпением, как если б он был совершенно новым и неожиданным; доброта и великодушие, которые все понимают и все прощают, – такою является натура этого монарха, и она именно сумела вывести страну из всех кризисов партийной жизни»{46}. Нельзя забывать, что эта характеристика румынского короля написана румынской королевой: немудрено, стало быть, если король выглядит значительно выше собственного роста. Но и в этой преданно-восторженной характеристике достаточно отчетливо названы те, отнюдь не героические, личные черты, которые только и позволили Карлу Гогенцоллерну, чужаку, стать важнейшим рычагом в политической машине Румынии: негативная энергия, направленная на преодоление «крайностей», выжидательное упорство, без творчества и инициативы, и способность в течение четырех десятилетий уклоняться от «точного формулирования своих мыслей». Несколько месяцев тому назад мне однородными чертами приходилось обрисовывать вершителя сербских судеб, Николу Пашича, и, в конце концов, фигура Фердинанда болгарского с успехом укладывается в приведенную характеристику.

Относительная неподвижность социальных отношений и бедность экономической основы обрекала правящие партии вращаться в тесном кругу одних и тех же элементарных задач. Они быстро изнашивались, часто сменяли друг друга и после опытов династической или персональной оппозиции, вконец скомпрометированные собственным хищничеством, начинали вращаться вокруг кунктатора-монарха, как вокруг своей оси. В Сербии, где династии чередовались почти так же часто, как в Болгарии и Румынии – партии, осью политической жизни стал осторожнейший выжидатель Никола Пашич, прославленный своим отвращением к «точному формулированию мыслей». В том же направлении действовала, – пожалуй, с еще большей силой, – и внешняя политика, протекавшая всегда мимо рифов, мелей и подводных скал и требовавшая одного искусства – лавировать. В Болгарии пал Александр Баттенберг, пал диктатор Стамбулов, но удержался, вот уж в течение 27 лет, Фердинанд. В Румынии пал князь Куза, попытавшийся более серьезно подойти к крестьянскому вопросу, – Кузу свергло в 1866 году боярство{47}, – и богатый «негативной» энергией Гогенцоллерн раз навсегда отказался «точно формулировать свои мысли» по этому вопросу. Вождь попоранистов Стереа, пытающийся приспособить идеи русского народничества к чокойскому «либерализму» своего второго отечества, убеждал короля Карла, во время одной аудиенции, что упрочение румынской монархии возможно лишь на пути народолюбивой, попоранистической политики.{48} Первый «князь Румынии», составившейся в 1859 году из объединения княжеств Молдавии и Валахии, Александр Куза является запоздалым отголоском эпохи «просвещенного деспотизма». В ночь с 22-го на 23 февраля 1866 года в спальню князя ворвалась группа военных заговорщиков и принудила его подписать отречение от престола.