Джин Уэбстер - Это же Пэтти!

• Название: Это же Пэтти!
• Автор: Джин Уэбстер
• Жанр: Классическая проза

Пэтти полна радости жизни, любит веселье и шутку ради шутки, не обращая внимание на условности, что является постоянным источников радости для ее друзей.

---

– Прощай навсегда, гимнастический зал! – Конни помахала над головой комнатной тапкой. – Ура!

– Джелли несносна, да? – поинтересовалась Пэтти, все еще переживая из-за недавнего оскорбления. – Она никогда не была такой злой. Что, черт возьми, на нее нашло?

– Она довольно придирчива, – согласилась Присцилла, – но по-прежнему мне нравится. Она такая… такая энергичная, понимаете… как норовистая лошадка.

– Кофейник, – недовольно проворчала Пэтти. – Хотелось бы мне увидеть, как однажды какой-нибудь классный, здоровый, крепкий мужик возьмет над Джелли верх и заставит ее подчиняться требованиям!

– Эй, вы двое, поторопитесь, – предупредила Присцилла, – если хотите надеть здесь свои костюмы. Мартин отправляется через полчаса.

– Мы будем готовы! – Пэтти уже погружала лицо в черную жижу в умывальнике.

Вечеринка маскарадных костюмов на лужайке, которую школа «Святой Урсулы» проводила в последнюю пятницу мая, состоялась накануне вечером; а сегодня девочки вновь надевали свои костюмы, чтобы съездить к сельскому фотографу. Замысловатые костюмы, для приведения которых в надлежащий вид требовалось время и пространство, следовало взять в школе и перевезти в «катафалке». Те же, которые не нуждались в сложных приготовлениях, должны были быть перевезены на трамвае и надеты в тесном пространстве гримерной выставочной галереи.

Пэтти и Конни, чей грим являлся весьма деликатным делом, одевались в школе. Они предстали в образе цыганок, но не из комической оперы, а настоящих – грязных, оборванных, в залатанной одежде. (За неделю до праздника они ежедневно вытирали в комнате пыль своими костюмами.) На Пэтти один чулок был коричневый, другой – черный, с заметной дырой на икре правой ноги. У Конни из одного ботинка торчали пальцы, подошва второго болталась. У них были нечесаные волосы и испачканные лица. Они являли собой последнее слово в реализме.

Не церемонясь, они влезли в свои платья и кое-как застегнули их. Конни схватила бубен, Пэтти – потрепанную колоду карт, и обе с громким лязганьем спустились по обитой жестью черной лестнице. В нижнем холле они столкнулись лицом к лицу с мисс Джеллингс в платье из легкого муслина, которая пребывала в более приветливом настроении. Пэтти не могла долго таить обиду, она уже забыла о своем кратковременном возмущении из-за того, что ей не разрешили смотреть на часы.

– Не позолотишь ли мне ручку? Я погадаю тебе на счастье.

Потряхивая алыми юбками и пританцовывая, она приблизилась к учительнице гимнастики и протянула грязную руку.

– Счастье то еще, – прибавила Конни, убедительно тряхнув бубном. – Высокий, смуглый молодой человек.

– Ах вы, бесстыжие, маленькие оборванки! – Мисс Джеллингс схватила их за плечи и повернула так, чтобы рассмотреть получше. – Что вы натворили со своими лицами?

– Вымыли их в черном кофе.

Мисс Джеллингс покачала головой и засмеялась.

– Вы позорите школу! – произнесла она. – Не дай бог, вас увидит полицейский, а то он арестует вас за бродяжничество.

– Пэтти! Конни! Скорее. «Катафалк» отправляется.

В дверях появилась Присцилла и неистово помахала своим рашпером. Присцилла, запоздавшая с поиском костюма, в последний момент богохульно вырядилась святым Лаврентием, обмотанным простыней, с кухонным рашпером под мышкой.

– Идем! Скажи, чтобы он подождал. – Пэтти выскочила за дверь.

– А пальто тебе не нужно? – крикнула ей вслед Конни.

– Нет… пошли… пальто нам не понадобятся.

Обе пустились наперегонки по дорожке за фургоном, – Мартин никогда не ждал копуш, предоставляя им бежать и догонять. Они вспрыгнули на заднюю подножку, и полдюжины протянутых рук стремительно втащили их вовнутрь.

Приемная фотографа предстала их глазам зрелищем невообразимого беспорядка. Когда шестьдесят возбужденных человек занимают помещение, обыкновенно предназначенное для двенадцати, результат получается неутешительный.

– Кто-нибудь взял крючок для застегивания башмаков?

– Одолжите мне пудру.

– Это моя английская булавка!

– Куда ты положила жженую пробку?

– Ну и вид у моих волос, да?

– Застегни меня… пожалуйста!

– У меня видна нижняя юбка?

Все галдели одновременно и никто не слушал.

– Слушайте, давайте убираться отсюда, – я уже вся изжарилась!

Святой Лаврентий схватил цыганок за плечи и потащил в свободную галерею. Со вздохом облегчения они выбрались на шаткий лестничный пролет из шести узких ступеней и подставили свои лица легкому ветерку, задувавшему в открытое окно.

– Я точно знаю, что тревожит Джелли! – заговорила Пэтти так, словно продолжала начатую беседу.

– Что? – заинтересованно спросили остальные.

– Она поссорилась с этим Лоренсом Гилроем, управляющим с электростанции. Разве вы не помните, что он постоянно околачивался поблизости? А теперь он вообще не приходит! Во время рождественских каникул он гулял каждый день. Обычно они прогуливались вдвоем и, заметьте, без сопровождения! Можно было подумать, что Вдовушка поднимет невообразимую суматоху, но ничуть не бывало. Все равно, видели бы вы, как обращалась мисс Джеллингс с этим человеком – чер-товс-ки мерзко! То, как она набрасывается на Айрин Маккало, ничто по сравнению с тем, как она набрасывалась на него.

– Ему нет нужды отрабатывать взыскания. Он глупец, если терпит такое, – простодушно заметила Конни.

– Он больше и не терпит.

– Откуда ты знаешь?

– Ну, я… вроде как слышала. Однажды на рождественских каникулах я сидела в библиотечном алькове и читала «Убийства на улице Морг», когда вошли Джелли и мистер Гилрой. Они меня не заметили, и я сначала не обратила на них внимания – я как раз дошла до места, когда детектив говорит: «Это отпечаток человеческой руки?» – но довольно скоро они затеяли перебранку, поэтому мне ничего не оставалось, как слушать, и мне было вроде как неудобно прерывать их.

– О чем они говорили? – спросила Конни, нетерпеливо отметая ее оправдания.

– Я не совсем поняла. Он пытался что-то объяснить, но она не хотела слышать ни одного сказанного им слова, – она вела себя просто безобразно. Вы знаете, какой она бывает, когда говорит: «Я отлично понимаю. Я не желаю слушать никаких отговорок. Тебе полагается десять взысканий, а в субботу явишься на дополнительное занятие по гимнастике». Так вот, они продолжали ссориться минут пятнадцать, становясь все чопорнее и непреклоннее. Затем он взял свою шляпу и ушел. И знаете что, мне кажется, что больше он не возвращался, по крайней мере, я его ни разу не видела. А теперь она сожалеет об этом. С тех пор она злая как черт.

– А она может быть ужасно милой, – сказала Присцилла.

– Не то слово, – подтвердила Пэтти. – Но она слишком самонадеянна. Я бы хотела увидеть, как этот мужчина вернется и поставит ее на место!

Толпясь, вошли участницы маскарада, и началось важное дело всего дня. Ученицы позировали в полном составе, потом разбивались на бесконечное количество маленьких групп и позировали по отдельности, пока те, которые не фотографировались, стояли позади фотокамеры и смешили остальных.

– Юные леди! – умолял рассерженный фотограф. – Не могли бы вы посидеть тихо две секунды? Из-за вас я испортил три пластинки. И не перестанет ли хихикать тот монах с краю? Итак! Всем внимание. Пожалуйста, смотрите в отверстие цилиндрической трубки и не шевелитесь, пока я не посчитаю до трех. Один, два, три… большое спасибо!

Он показным движением извлек пластину и нырнул в темную комнату.

Подошла очередь Пэтти и Конни сниматься, однако Святая Урсула и ее Одиннадцать Тысяч Девственниц потребовали, чтобы предпочтение было оказано им на том основании, что они превосходят числом, и подняли такой шум, что обе цыганки вежливо отошли в сторонку.

Керен Херси в роли Святой Урсулы и одиннадцать маленьких учениц младшего класса «А», каждая из которых олицетворяла Тысячу Девственниц, образовали группу. Это будет символическая картинка, пояснила Керен.

Когда очередь цыганок подошла во второй раз, Пэтти не повезло: она напоролась на гвоздь и на ее платье спереди появилась треугольная прореха. Это была слишком большая дыра даже для цыганки, чтобы можно было держаться с достоинством; она удалилась в гримерную и с помощью белой нитки для сметывания сшила рваные края.

Наконец, они предстали в своих грязных лохмотьях самыми последними. Фотограф был художником и встретил их с благодарным удовольствием. Остальные явно участвовали в маскараде, эти же были настоящие. Он снял их танцующими и бредущими по безлюдной вересковой пустоши на фоне полотна с грозными облаками. Он уже собирался сфотографировать их в лесу, у костра, с подвешенным на трех прутиках кипящим чайником, как Конни внезапно осознала, что вокруг стало очень тихо.