Лэрри Макмуртри - Чья-то любимая

• Название: Чья-то любимая
• Автор: Лэрри Макмуртри
• Издательство: ОЛМА-Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87322-249-5

Страх остаться одной заставляет Джилл Пил, довольно успешно подвизающуюся в Голливуде на поприще режиссера, лихорадочно цепляться за любого из своих многочисленных приятелей. Впрочем с двумя из них многолетняя связь перерастает в нечто, похожее на дружбу. Потеряв их обоих, Джилл приходит к неожиданному решению – снять фильм…

---

– С самого младенчества. Не люблю те дни, когда не работают магазины.

– Бо предложил мне сделать фильм, – сказала она.

– Ну, и почему ты хочешь от него отделаться?

Джилл пожала плечами.

– Может, было бы лучше, если бы он по-прежнему был влюблен в Жаклин Биссет, – сказала Джилл. – Если он проявит должную настойчивость, то когда-нибудь сможет ее добиться. Тут ничего заранее сказать нельзя.

– Ни за какие коврижки! – изрек я и добавил в кувшин водки.

Джилл ушла к себе в студию и стала перебирать там груду сценариев. Она вернулась, принесла толстый сценарий в зеленом переплете и кинула его на кушетку. Взглянув на название, я прочел: «Дамская ночь».

– Бо нравится этот сценарий, – сказала Джилл. – Его написала одна женщина из Сент-Луиса.

– Я думаю, тебе не надо им заниматься, – сказал я. – Мне довелось делать несколько фильмов про Сент-Луис. И все они провалились. Мне кажется, тебе бы следовало сделать фильм обо мне.

Джилл улыбнулась.

– Это было бы здорово! – сказала она. – Ты хочешь фильм трагический или комический?

– Трагикомический, – ответил я. – Пока что еще ни разу не было хорошего фильма про сценариста. Если повезет, такой фильм принес бы огромные тысячи. Знаешь, на днях я в самом деле услышал один свой рассказ, только из него сделали народную песенку под названием «Попкорн и бриллианты». Само собой разумеется, я был попкорном.

– Напой-ка ее мне.

– Не могу, я ее слышал только один раз, – отказался я. – Я застрял в пробке на Вентурской автостраде и сначала не понял, что слышу историю своей жизни, пока песня почти не кончилась. Такая горьковато-сладкая песня.

Я поставил на стол бокал «кровавой Мери», а Джилл протянула руку и отпила из него глоток.

– Слишком много водки, – сказала она.

– Ну, ладно, – произнес я. – Может, и я буду жить в твоем люксе в этом Терри, как его там. Таким путем я смогу вблизи следить за твоими метаморфозами. Значит, придется пропустить парочку дебютанточек, ну и что?

Джилл чуть кивнула и вернула мне бокал. Больше мы ничего не сказали, но Джилл выглядела совсем счастливой. Пока она перечитывала сценарий, написанный какой-то женщиной из Сент-Луиса, я выпил целый кувшин «кровавой Мери». Весь полдень наш приемник был настроен на какую-то народную горскую станцию, и мы надеялись, что снова услышим мою песню. Но ее больше не передавали.

ГЛАВА 5

В моем возрасте – а мне шестьдесят три – любое принимаемое мною решение оказывается лишь своего рода безрассудством. Решения я принимаю легко, но только потому, что знаю – если понадобится, то в девяти случаях из десяти я могу по собственным следам убежать обратно. У меня в жизни стабильного так мало, что мне совсем редко приходится брать в расчет неминуемые последствия.

Мое решение поехать с Джилл в Нью-Йорк было не из тех, о которых можно просто сболтнуть. Приглашаемые на киностудии по контракту авторы – племя исчезающее и желчное.

По роду самой моей службы мне приходится каждый день, если не каждый час, иметь дело с теми, кто любит темнить. Киностудия темнит насчет контрактов, продюсеры – насчет подписания проектов, режиссеры – насчет сценариев, рекламные агенты – насчет условий оплаты, профсоюзы – насчет выплаты денег, актеры и актрисы – насчет интерпретации текста, операторы – насчет точного места, где должна при съемках стоять камера, писатели – насчет диалогов, и так далее. Вплоть до тех «поди-подай», которые, вероятно, темнят, прокладывая дорожки к машинам, торгующим сигаретами. И вся киноиндустрия движется благодаря только таким уловкам. А лично я никогда не понимал, почему мне надо лезть из кожи и быть лучше, чем все остальные.

Чтобы отметить принятое мною решение, в какой-то момент в тот день Джилл торжественно прошагала к своей чертежной доске и нарисовала карикатуру на наше прибытие в Нью-Йорк.

– Не могу себе представить, чтобы ты куда-нибудь поехал без своего «моргана», – сказала она.

И потому она нарисовала пузатого мужчину, который пытается вытащить из большого лимузина другую машину, размером с таксу. На рисунке я вел своего «моргана» на собачьем поводке и держал за руку тощую женщину, которая пыталась удержать у себя на голове несколько железных коробок с кинопленкой. А в это время на нас обоих с нескрываемым презрением взирает швейцар, стоящий в дверях роскошного отеля.

– Вот так все и будет, – сказал я.

Допив последний бокал «кровавой Мери», я взял рисунок Джилл и пошел к себе домой. К счастью, я жил всего в двухстах ярдах, чуть повыше в горах. Я поставил рисунок рядом с другими, а их за многие годы накопилось штук тридцать или сорок. А потом я большую часть дня просидел у себя во внутреннем дворике, придумывая фальшивые оправдания для Пейдж. У меня в распоряжении были еще почти целые сутки, и можно было бы изобрести целый вагон лживых причин, из которых я надеялся выбрать самую правдоподобную.

– Ты бы просто сказал ей все, как есть, – произнесла Джилл, когда я ненароком упомянул, что мне надо идти домой, чтобы придумать какие-нибудь оправдания.

– Да не могу я ей прямо вот так сказать правду, – ответил я. – Такая правда вызовет обиду и путаницу, не говоря уж об элементарной злости.

– Зачем же ты тогда с ней встречаешься, если так ее боишься? – спросила Джилл.

У меня рот открылся от удивления.

– Ты с ума сошла? – произнес я. – Да я ни разу еще не встречал женщину, которой бы не боялся. А разве ты никогда не боишься того мужчину, с которым у тебя близкие отношения?

– Что-то я такого не помню, – сказала Джилл. – Я по большей части имела дело с европейцами. А они не такие жуткие, как американцы.

Пока мы болтали, Джилл почти довела меня до моего дома. В этом был один из наших с ней ритуалов. Когда мы дошли до одной определенной пальмы, Джилл остановилась. Здесь был как бы гребень холма, откуда, насколько позволяла дымка, можно было охватить взглядом весь город. Нередко я у этой пальмы делал передышку, а уж потом мы могли идти дальше, невзирая на самые серьезные разговоры.

– Ты сшила себе для премьеры новое платье? – спросил я.

– Нет еще, но придется, – ответила Джилл довольно озабоченным тоном. – Похоже, мне сейчас надо будет купить уйму новых туалетов. Может, давно пора.

– Я разобрался, чем мы с тобой действительно отличаемся, – сказал я. – Ты вынуждена быть честной, а я вынужден быть нечестным. Как ты думаешь, от кого из нас больше вреда?

– О, явно от меня, – сказала она. – Все твои дамы, похоже, преспокойненько причаливают к своему закату, счастливые и откормленные.

Джилл внимательно посмотрела на пальму, будто бы собираясь на нее влезть.

– Ты слишком уравновешенный, – добавила она, словно эта мысль пришла ей в голову только сейчас. – Все, что ты говоришь, хорошо взвешено. Я бы с этим не ужилась.

Невзирая ни на что, она одарила меня поцелуем и начала спускаться с холма.

В понедельник рано утром, когда я готовил себе кофе и перебирал в уме, какую ложь мне изобрести, вдруг зазвонил телефон. Звонила Марта Лундсгаарде, женщина-резак, работающая у старого Аарона. Официально она называлась публицисткой, но в общем и целом она была именно женщина-резак.

– Похоже, на «Уорнерз» вам разрешают спать допоздна, – сказала она.

На часах было полвосьмого. Ее голосом можно было бы стричь ногти.

– Привет, Марта, – сказал я. – Вы правы. Здесь спешить не любят.

– И почему это у меня не может быть такой расслабленной жизни? – сказала Марта. – Мисс Пил говорит, что вы в Нью-Йорке будете жить у нее. Мистер Монд считает, что это выглядит не очень-то прилично.

– Джилл немножко нервничает, – сказал я. – Я же – ее старый друг. И выступаю в роли успокоительного лекарства.

– Мы ей достанем настоящее лекарство, какой-нибудь «валиум», – сказала Марта. – Мистер Монд считает, что, может быть, вам лучше остановиться в каком-нибудь другом месте.

– Например, у себя дома, вы хотите сказать?

– Где вам будет угодно, – сказала Марта.

– Марта, у меня горит на плите завтрак, – сказал я. – Мне кажется, лучше бы вы обговорили все это с Джилл.

На другом конце провода наступило молчание. Марта выбирала, какой из резаков ей применить. Точно так, как до того я выбирал, какую ложь мне придумать для Пейдж.

– Вы ведь старше, – произнесла Марта. – И могли бы дать Джилл добрый совет. Она не понимает, что такое реклама в прессе.

– Ох, мне надо бежать – горит яичница, – сказал я.

Когда я пил вторую чашку кофе, вошла Джилл. Она очень мило причесала волосы и надела синий свитер, отделанный снизу белыми ленточками. Джилл выглядела свежей и совершенно невозмутимой.

– Марта – доносчица, – сообщила Джилл. Она налила себе немножко кофе и достала из холодильника мой последний грейпфрут.

– Мне не надо грейпфрута, – сказал я. Но Джилл все равно положила передо мной половинку, а вторую съела сама.