Лэрри Макмуртри - Чья-то любимая

• Название: Чья-то любимая
• Автор: Лэрри Макмуртри
• Издательство: ОЛМА-Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87322-249-5

Страх остаться одной заставляет Джилл Пил, довольно успешно подвизающуюся в Голливуде на поприще режиссера, лихорадочно цепляться за любого из своих многочисленных приятелей. Впрочем с двумя из них многолетняя связь перерастает в нечто, похожее на дружбу. Потеряв их обоих, Джилл приходит к неожиданному решению – снять фильм…

---

– Ну, тогда мне бы не пришлось, как сейчас, по воскресеньям утруждать себя столь серьезными мыслями, в такое время, – ответил я. – Мы с тобой ведем какой-то странный разговор. Почему бы нам просто не поговорить о контрактах и о театральной кассе, как это делают все нормальные люди?

– Пойдем отсюда, – сказала Джилл. – Мне надоело нести вахту над этой чашкой кофе.

Я потянулся за счетом, но Джилл меня опередила.

– На сей раз богатой буду я, – сказала она. – А ты можешь дать чаевые.

Джилл уже стояла возле кассового аппарата. Она не скрывала своего нетерпения, пока я наконец-то с трудом выкарабкался из того, что только что служило нам ресторанной кабиной.

ГЛАВА 4

Выйдя на улицу, мы пошли пешком вниз по бульвару Сансет в сторону Ля Бреа. Стоял ранний ноябрь и было достаточно прохладно, а потому смог на холмах казался молочным. Квартал или два Джилл шла рядом со мной, держа руки в карманах джинсов. А потом, также неожиданно и неуклюже, как всегда, она подошла ко мне и взяла меня под руку. Она даже на какой-то миг прильнула щекой к моему плечу, как маленькая девочка, прижимающаяся к плечу своего папочки.

– Может быть, все обернется ужасным провалом, – сказала она. – Может оказаться, что я только зря потратила все эти деньги.

Я обнял ее за плечи и так, обнявшись, мы шли еще какое-то время.

– Интересно, сколько надо времени, чтобы дойти пешком до Сан-Бернардино? – спросила Джилл.

Я тоже не знал ответа на этот вопрос. Мысль о том, чтобы идти пешком в Сан-Бернардино, не пришла бы в голову ни одному здравомыслящему человеку.

– Мне кажется, они все считали меня фригидной, – произнесла Джилл чуть погодя.

– Кто это они?

– Да те парни из студии «Уорнерз», – сказала Джилл. – Те самые, которым ты до смерти надоел. Могу поспорить, что многие и до сих пор так думают.

– Почему ты вдруг об этом заговорила?

– Из-за тебя, – сказала она. – Я превосходно себя чувствовала, пока ты не сказал, что если я с кем-нибудь куда-нибудь еду, то все считают, что он обязательно мой приятель, с которым я сплю. А где же мне за эти-то два дня заполучить такого приятеля?

То, как она это говорила, показалось мне настолько забавным, что я сел на скамейку у автобусной остановки и от души захохотал. Джилл это смутило.

– Перестань смеяться, – сказала она.

На меня ее слова никак не подействовали. Проезжая мимо, возле нас притормозила машина, набитая мексиканцами-«чижанами». И им представилась забавная картинка – на скамейке у автобусной остановки сидит толстяк и хохочет, а на него в полной беспомощности взирает тощая женщина в джинсах. Кончилось тем, что Джилл села на скамейку рядом со мной.

– У тебя какое-то извращенное чувство юмора, – сказала она.

– Извини, – сказал я. – Просто ты очень смешно про это рассказывала. В этом вся твоя суть, а может, еще что.

Джилл подняла на меня глаза, как будто бы вдруг осознав, что и у меня тоже могут быть свои проблемы, и начала щекотать мне сзади шею.

– Да нет у меня никакой сути, – сказала она. – Раньше была, а теперь я ее потеряла. Я бы могла просто вот так вечно сидеть на этой старой скамейке и болтать с тобой. И была бы точно так же счастлива, будто ничего больше мне и не надо.

Мне кажется, смеялся я потому, что иначе бы просто заплакал, хотя в тот момент я при всем желании вряд ли бы мог точно сказать, из-за чего мне захотелось плакать. Джилл оказывала на меня странное воздействие. Во многих случаях ее высказывания – даже абсолютно невинные, хотя и чуть-чуть забавные из-за свойственной Джилл манеры излагать свои мысли, – оказывались весьма проницательными. А я, как правило, обрываю ее слишком громким смехом. Разумеется, это лишь означает, что я немножко выжил из ума, да только теперь это ни для кого не секрет.

– Ты бы могла мгновенно обзавестись приятелем, если только тебе этого действительно хочется, – сказал я. – Ведь ты одна из тех самых женщин, которых мужчины в Голливуде домогаются больше всего.

Мои слова Джилл проигнорировала.

– Я была бы абсолютно счастлива от поездки в Нью-Йорк, если бы только сумела сделать так, чтобы ты остановился у меня, – сказала она. – Но, конечно, так не получится, потому что мне, наверняка, придется участвовать в каком-нибудь конкурсе. И уж, конечно, совсем не в моем характере просить тебя на целую неделю воздержаться от твоих дебютанточек.

– Ну, хватит, прекрати, – сказал я. – Дебютанточки тоже люди.

– Прошу прощения, – сказала Джилл. – Не сомневаюсь, ты прав. Если кто-то в этом хоть что-то понимает, то уж это, наверняка, именно ты. – Джилл произнесла это отнюдь не милым тоном. На самом деле у ее фразы был такой оттенок, который просто не мог меня не задеть.

– Не говори со мною таким тоном, – сказал я. – Чего ты от меня хочешь? Я далеко не такой образец для подражания, как ты. Это ты трахаешься так добропорядочно, что даже в самую простую поездку не можешь поехать без того, чтобы не забивать себе голову всякой ерундой – а вдруг да какой-нибудь осел подумает о тебе плохо, если у тебя не будет приятеля, с кем переспать. Почему ты всегда стараешься делать именно то, чего от тебя, по-твоему, все ждут?

– Вероятно, потому что знаю – я никогда этого сделать не смогу, – сказала Джилл. Теперь ее глаза посветлели, а за минуту до этого в них промелькнула мрачная враждебность.

– У тебя какие-то перевернутые взгляды на жизнь, – сказал я. – Никого, к чертовой матери, не должно касаться, что ты делаешь. Неужели тебя действительно беспокоит, что думают люди о твоей интимной жизни? Ну, если тебя это и впрямь беспокоит, то тогда ты идешь неверным путем. Для многообещающих молодых женщин-режиссеров единственно подходящими возлюбленными могут быть только звезды рока, политики, президенты киностудии и французские фотографы. Делай свой выбор и принимайся за дело!

Язык у меня острый и злой, но и у Джилл он подвешен не хуже.

Глаза Джилл снова потемнели от злости.

– Возможно, я выберу Престона Сиблея, – сказала она. – Он возглавляет киностудию. А если я подцеплю его, то тогда, может быть, тебе придется еще на несколько недель заняться его женой.

Она встала со скамейки и направилась через Сансет в сторону холмов. Я тоже поднялся и пошел за нею следом. Там наверху был ее дом, и мой – тоже. Квартала на два Джилл опередила меня, а потом поднялась по кривой дорожке и скрылась из виду. Я пошел к ее небольшому бунгало из четырех комнат, в котором она жила последние несколько лет. Джилл сидела на розовых ступеньках своего дома. Лицо у нее было красным, но никаких слез я на нем не заметил.

– Я вел себя безобразно, – сказал я. – Да к тому же в день Святой субботы. Я считаю, что ты заслуживаешь морального возмещения и предлагаю вместе позавтракать.

– Заткнись, – сказала Джилл. – Лучше пошли в дом.

Как только я шагнул во двор ее бунгало, мимо меня пронесся на скейтборде какой-то малыш. Он мчался на бешеной скорости, и если бы наскочил на меня, мы бы оба превратились в арахисовое масло. Малыш был такой волосатый, что не будь на нем ярких подтяжек, я бы подумал, что на скейтборде несется какая-то светлая овчарка. Потом вниз по улице прогрохотали трое велосипедистов со стиснутыми зубами. Определить, какого они пола, было невозможно – я увидел только их зубы. Голливуд просыпался, хотя мне в этот час больше всего хотелось вздремнуть.

Я вошел в дом и прилег на большую белую плетеную кушетку. Она почти целиком занимала одну из стен в маленькой гостиной Джилл. Вскоре я проснулся и увидел, что в другом углу комнаты находится Джилл. Она сидела на синей подушке и тихо говорила по телефону. Вся комната была наполнена солнечным светом. Это было единственное просторное помещение во всем доме, и поначалу предполагалось, что здесь будет столовая, но Джилл устроила тут свою студию. Она поставила сюда чертежную доску, а на стеллажах под большими окнами аккуратно разложила связки журналов, книги, свои этюды и сценарии. На маленьком тиковом кофейном столике стояла бутылка «кровавой Мери». Я бы мог без труда дотянуться до нее рукой. А рядом с бутылкой лежал большой пучок сельдерея. До чего предусмотрительная женщина! Я тоже продемонстрировал предусмотрительность и стал как можно громче этот сельдерей жевать. Для меня это был единственный способ удержаться от желания подслушать, о чем говорит Джилл по телефону. Учитывая только что допущенную мною грубость, подобная попытка с моей стороны выглядела вполне уместной.

Я так подло поступил с Джилл потому, что не мог позволить себе никакой подлости по отношению к Пейдж Сиблей, жене Престона Сиблея-третьего. Пейдж только что почти закончила курс обучения в колледже Джо Перси. Она изучала тему «Реальная жизнь», и вскоре должна была туда вернуться, чтобы пройти курс по теме «Красивая личность». «Реальную жизнь» вроде бы продолжать не собиралась, и именно это главным образом и объясняло мое горячее желание сопровождать Джилл в Нью-Йорк. Престон Сиблей собирался в Нью-Йорк на фестиваль, хотя его картины заявлены не были. Фестиваль просто был предлогом для поездки на восток, а для Престона вполне годился любой предлог.