Макс Фрай - Ворона на мосту

• Название: Ворона на мосту
• Автор: Макс Фрай
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2007
• ISBN: 5-367-00274-9, 978-5-367-00328-4

Делая собственную историю чужим достоянием, рассказчик не просто воскрешает ее в памяти, но и в некотором роде заново овеществляет. Она, конечно, и так не выдумка, и все же прежде, до слов, ей недоставало подлинности. В результате совместных усилий рассказчика и слушателя, или читателя на перилах невообразимого Моста Времени одна за другой появляются зримые и осязаемые зарубки.

Поэтому вот вам история о Рыбнике, рыбаке и рыбке, и еще о мокрой вороне, и о конце света заодно, и, если уж на то пошло, — о начале света, и как же хорошо, что у этого слова так много смыслов, как ни поверни, все — правда. Рассказать об этом было почти невозможно, но если не совершать невозможное хотя бы иногда, жизнь человеческая утрачивает сокровенный смысл.

---

— А еще лучше, — вкрадчиво продолжает Макс, — историю о немного менее старых и еще более недобрых временах, когда сэр Лонли-Локли начал работать на Кеттарийского Охотника. Ребятам, уверяю тебя, абсолютно все равно, о чем слушать, а меня ты можешь сделать счастливым.

— Это будет, если я не ошибаюсь, четыреста семьдесят шестой известный мне способ сделать тебя счастливым… Не смотри на меня так, можно подумать, мы первый день знакомы. Ну да, в свое время я записывал все твои высказывания в таком духе. И подсчитывал. Ну и что? Поначалу это казалось мне чрезвычайно интересным исследованием, поскольку прежде я не встречал людей, способных стать счастливыми, если им будет позволено посидеть на столе или, скажем, помолчать полторы минуты. Мне казалось, ты знаешь какой-то особый секрет счастья, неведомый остальным. Потом я понял, что у тебя просто такая причудливая манера выражаться, но к тому времени уже вошел во вкус, как это всегда случается с коллекционерами. На сегодняшний день в моей тетради собрано четыреста семьдесят пять записей с пометкой «Сэр Макс, счастье».

Триша ставит чайник на плиту и думает, что никогда не поймет людей. Никогда.

Позже, когда все собрались к ужину — Франк во главе стола, вооруженный песочными часами и горячим пирогом — вот они, подлинные символы абсолютной власти! — Трише показалось, что гость уже смирился с выпавшей ему долей. Во всяком случае, больше не пытается уверить всех присутствующих, будто им предстоит самый нескладный вечер в их жизни. И не умоляет одуматься, пока не поздно.

— Что ж, ваша взяла, — говорит он, пробуя Тришин чай. — Между прочим, я никогда не любил проигрывать, даже в мелочах. Мне это и сейчас, скажем так, не слишком нравится. Но, оглядываясь назад, я вынужден отметить, что все мои по-настоящему разгромные проигрыши оборачивались впоследствии великой удачей. Наоборот, кстати, тоже случалось неоднократно, я хочу сказать, что не было в моей жизни событий более трагических, чем некоторые мои победы. Обо всем этом, пожалуй, и расскажу. Не уверен, что получится увлекательно, зато поучительно — наверняка. По крайней мере, для меня самого. Ну и сэр Макс все-таки будет счастлив, поскольку речь пойдет о тех самых временах, которые, боюсь, до сих пор кажутся ему самой романтичной эпохой в истории Соединенного Королевства.

Ворона на мосту История, рассказанная сэром Шурфом Лонли-Локли

— Для начала мне придется более-менее подробно изложить обстоятельства своей жизни, а вам — набраться терпения и все это выслушать. Не самая завидная участь, но из всех присутствующих только сэр Макс знает о моем прошлом, да и то лишь в самых общих чертах,[1] а история, которую я намерен рассказать, принадлежит к числу тех, где ответ на вопрос «Что происходит?» не так существен, как ответ на вопрос «С кем?».

Я родился незадолго до начала Смутных времен, то есть в ту пору, когда война Короля и Семилистника против всех остальных орденов еще не была официально объявлена, но боевые действия уже понемногу велись. Магические ордена то и дело увязали в междоусобных дрязгах, а к согласию приходили, лишь обсуждая необходимость ограничения или даже упразднения королевской власти.

Впрочем, об этих приметах конца эпохи орденов я узнал много позже, задним, так сказать, числом. Мы жили в отдаленном пригороде, в стороне от столичных беспорядков, и о положении дел судили в основном по цвету неба: какой орден был в силе, тот и окрашивал бледные угуландские небеса в свой излюбленный оттенок. Забавно, что в детстве я очень любил ярко-голубое небо, а теперь возглавляю орден Семилистника, которому в те времена принадлежал мой любимый цвет. Иногда я думаю, что надо бы воспользоваться служебным положением и воскресить эту старую традицию, но пока не даю себе воли, не хочу понапрасну пугать старшее поколение горожан. Люди, пережившие Смутные времена, до сих пор очень серьезно относятся к небу и предпочитают, чтобы оно было окрашено в один и тот же привычный цвет, это позволяет им чувствовать себя в безопасности. Я не считаю такую позицию правильной, но вынужден проявлять милосердие, по крайней мере пока.

Впрочем, изумрудные небеса, символизировавшие торжество ордена Водяной Вороны, тоже были прекрасны. Особенно когда ветер гнал по ним медово-желтые облака, любимую игрушку младших магистров ордена Часов Попятного Времени, который в ту пору еще не был распущен. А больше всего мне нравилось наблюдать, как небо меняет цвет, иногда трижды и даже четырежды в течение одного часа. С точки зрения человека, который превыше всего ценит красоту мира и его непостоянство, эпоха орденов была, конечно, благословенным временем. Но я отвлекся от генеральной линии повествования; постараюсь впредь не повторять эту ошибку.

Моя мать, если верить свидетельствам очевидцев, была одной из самых выдающихся красавиц своего поколения; рассказывают также, что, приступив к изучению магии под руководством женщин ордена Потаенной Травы, она решила, будто привлекательная внешность может каким-то образом помешать ее занятиям. Тогда, призвав на помощь искусство преображения, она превратилась в сущее чудовище, хотя, казалось бы, вполне могла удовольствоваться обликом неприметной особы неопределенного возраста, как делали многие. Отец мой не раз повторял, что именно от матери я унаследовал склонность кидаться из одной крайности в другую; в его устах это звучало как похвала, но были времена, когда я был готов проклинать такое наследство. Впрочем, теперь, оглядываясь назад, вижу, что все к лучшему; забавно, кстати, что к такому выводу люди обычно приходят после того, как все наихудшее, что только можно вообразить, с ними уже случилось.

Так или иначе, но, рассказывая о матери, я могу лишь повторять чужие слова. Мы так никогда и не были представлены друг другу. Полагаю, в конце войны за Кодекс Хрембера она, подобно другим адептам ордена Потаенной Травы, отправилась в добровольное изгнание и благополучно воссоединилась с Великим Магистром Хонной где-нибудь на окраине Мира; в любом случае, никакими заслуживающими доверия сведениями о ее судьбе я не располагаю.

С моим отцом ее связывали узы, что много крепче брачных, — некая нерушимая клятва, из тех, что легкомысленно приносят в юности, а потом до конца дней расхлебывают последствия. Поэтому официальное поступление в орден Потаенной Травы долгое время оставалось для матери делом невозможным. Отец не соглашался расторгнуть клятву, поскольку, во-первых, наслаждался своей властью над ее судьбой, а во-вторых, испытывал к Великому Магистру Хонне глубокую личную неприязнь, причины которой мне неведомы. В отместку мать пообещала сделать его бездетным и сдержала слово: бесчисленные отцовские любовницы, чуть ли не каждодневно сменявшие одна другую, ничего не смогли противопоставить ее чарам. В конце концов чадолюбие возобладало над прочими чувствами и отец сдался. Сказал: «Роди мне сына, а потом, если захочешь, выметайся хоть к Хонне, хоть к самим темным магистрам». Сделка состоялась. Таким образом, мое появление принесло родителям свободу друг от друга; можно сказать, я с самого начала достойно отблагодарил обоих.

Но и мне не на что пожаловаться. Детство мое было на удивление счастливым и безмятежным, особенно если рассматривать его в историческом контексте, изучив нравы и обычаи предвоенной эпохи.

Мы были богаты. Далекие предки моего отца, члены тайного уандукского братства кладоискателей, прибыли в Угуланд в составе армии Ульвиара Безликого, прижились в этих землях и так разбогатели, разоряя лесные тайники скархлов,[2] и крёггелов[3] что обеспечили безбедное существование многим поколениям наследников.

Я вырос в огромном загородном доме; человек менее сведущий наверняка назвал бы его замком, тем не менее, уж поверьте автору четырех авторитетных монографий по истории угуландской архитектуры, это был не замок, а очень просторный жилой дом эпохи вурдалаков Клакков, красивый, удобный и даже не лишенный некоторого простодушного величия. К дому прилагался земельный участок — луга, холмы, овраги с ручьями и лесные угодья, столь обширные, что идти пешком от дома до дальней границы наших владений приходилось добрых четыре часа — это если кратчайшей дорогой, быстрым шагом, не останавливаясь на отдых.

С младенчества меня окружали многочисленные слуги, няньки и воспитатели; надолго, впрочем, мало кто задерживался: я был совершенно невыносим. Но отец неизменно оставался доволен моим поведением. Он полагал, что нормальный ребенок должен быть упрямцем и непоседой, и я не давал ему повода усомниться в моем душевном здоровье.

Отец в ту пору числился младшим магистром в ордене Дырявой Чаши, куда поступил, как было заведено, еще в отрочестве, повинуясь не столько призванию, сколько семейной традиции. Дома он появлялся не слишком часто, но сомневаюсь, что его дни были целиком посвящены делам ордена. Насколько я могу судить, карьера его не задалась: то ли у него вовсе не было склонности к занятиям магией, то ли, как это часто бывает, выбранный наспех и наугад путь не позволил его способностям раскрыться в полной мере.