Светлана Пахомова - Ангелам господства

• Название: Ангелам господства
• Автор: Светлана Пахомова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009

Жизнь на сцене маняща и непостижима. В ожидании славы дни бегут в окружении бутафорской роскоши, сплетен и интриг. Под неизменным слоем грима скрывается беззащитное лицо женщины, актрисы, так и не научившейся существовать в этом Зазеркалье. А может быть не стоило и учиться?.. Созданный ее воображением мир театра подарил ей гармонию, которую невозможно найти в реальной жизни…

---

Полабских пращуров потомок ей подыграл с иронией и знаньем темы:

— Но как же так, ведь я всегда мечтал играть в театре!

— Извините, закон отсева — не берём! Вас боженька не целовал в лобешник при рожденьи, и вы, возможно, чмокнуты в другое место! Священнодействуй и убирайся вон! — Дрезина сёрбнула чайку.

Поправить Антонину, поймав на том, что Немирович сказал не «и», а «или», мне было несподручно, я догадалась, что нашу платформу размыло под самый переезд, и у Дрезины с Локомотивом иссяк ресурс дистанции пути; их понесло, как мелкий щебень. Они настроились навечно править вне времени. Камерный стиль. Так может, пронесет и нас?.. Благоговейным поощренная молчаньем, Дрезина завелась:

— Вы думаете, впрямь стране нужны-необходимы? Пять вузов в двух столицах, по тридцать режиссеров каждый год? В стране театров столько нет. Вот набираем вас по тридцать, отсеиваем два десятка и выпускаем дюжину с прибавкою вернувшихся из пограничных войск и из декретов, иных, набором раньше. Ситечко золотое — на тридцать мест проходим из расчета один из ста, двадцать голов на внутренний отсев, и режиссером будет один, если был курс-материал талантлив.

Вот так секрет Полишинеля! Официальный просев инакомыслящих из рога изобилия, сквозь медную трубу! И выпадет на долю страстотерпцев по жизни сатирическая драма: «Покориться, как овца — без начала, без конца!» А нет ли в этом тайного признанья, что алебарду на двустволку сегодня не случайно заменили?! Душа дрожит непромысловой трясогузкой. Дрезина:

— Вы думаете, почему за режиссуру установленьем кафедральным вменен оценочный состав четырех баллов: за мастерства — актера-режиссера, за творческий дневник, и, главное — четвертый, за отношенье к педагогам, — основа святости по ремеслу! На том и ловим: священнодействуй-убирайся! Вон!

Еще один чудесный педагог раздался голосом по коридору, и на культурном горизонте возник Ляксашка-тридцатьдва. Пересчиталозубый. Наш фехтовальщик и преподаватель сцендвиженья. Похоже, он пропанул ненадолго, неведомо куда, с отсрочкой рассмотрения вопросов, касающихся вверенных ему предметов. А попросту — сбежал от интенсивного духовного камланья титанов худсовета. Во избавленье от поклонов с кафешантанным политесом Ляксашка начал сокрушительным ударом эфесом шпаги о доверье дам, без попеченья кавалеров напившихся чайку. Потомок шляхтичей, на моё удивленье, был обойден исходным злом, не атакован. Ляксашка из киношных каскадеров: мощный, всеядный, земноводный. Природою, наместо рук, сподобился огромными клешнями, и ногощупальца большие, на конце брюшка, в крючкообразном подобии мешочка, вооруженье ядовитым жальцем — цветным мелком, для чертежей рисунка драк на половицах сцены. Махнул с порога текст без авторской репризы:

— Задействовали машинерию театра: включили поворотный круг! Ты в перекидке на кубатуре своего помоста не уловила сдвиг. По фазе. Мизансцены.

Он так шутил.

— Я висела на плече Кофтуна вниз головой с воздетыми бог весть куда руками — по замыслу и по рисунку сцены!

Дробинкой скорпионьих глаз Ляксашка пересёкся с Антониной.

— Попробуй осознать: есть кто-то, кто на пульте дернул тумблер!

— Доброжелатель: невидимый, таинственный и безнаказный на ровном полпути…к диплому. Изыски. Исключайте. Я испепелена. Мне надо выспаться, я больше не могу!

Осталось не услышанным стенанье. Спич повторился с новым всплеском:

— Синхронной параллелью найдем координаты мизансцены. Точки опоры в сцене драки сместим, переплетём, закрутим эпицентр распространения конфликта не круговой, а эллипсообразной мизансценой. И зафиксируем два эпицентра: один — с срединной точкой в виде Жанны, раскручивается по-часовой. Другой — в котором поединок её сторонников-противников. Все вместе — пернатый поединок коршуновзорой гром-птицы в светлых бликах! Встречным движеньем по низам — все отрицательные, демонические — внизу — вовне спирали — в синем цвете, — блистая черным отраженьем мечей и лат, — дно мирового океана!

Ну, все понятно: на горе голубь с нимбом, внизу — змеиный перехлёст. Ох, как бы мне переродиться в образ мадонны со щеглом и слушать проповедь Франциска птицам.

— Чудесно, браво, но это образность, возможная в кино. Лишь выразительными средствами порезанной в монтажке пленки можно добиться виденья такого катаклизма. Но что мне нравится, что я больше по замыслу не висну вниз головой.

Плелась из института прочь, на спящих тополях грачи сновали с криком в гнездах. Почувствовать весну в спрессованном на тротуаре сером снеге, споткнуться о бордюр — и осознать Москву. У нас гранита нет, и не мостят высоких тротуаров, все ближе к простоте — бровка, асфальт, газон. А ноги не несут, и в мыслях оголтело застряло-занозило: черт дернул за какой-то тумблер пульт.

По общежитьевским сусекам из пряных и съестных припасов — декоративный кабачок на подоконнике в соседстве с кустиком алое. Питание вприглядку. Жизнь в искусстве. И почему ж мне раньше не сказали, что заниматься собиранием цветов не плохо бы, хозяйствуя на маслобойне. Не повезёт — так с детских яслей! В дверную щель просунулась нечесаная рыжая косища:

— Тебе по прошлой смене с вахты передали, что из суворовского брат звонил.

— Изыди, Рыба.

— Имей в виду: у старосты твоя степуха — элементалы жизни, денежные знаки!

— Элементалы — производные духовности и квинтэссенция всего сущего. Читайте Парацельса.

— Пара… чего?

— Бомбаста Теофраста фон Гогенгейма.

— Читаем не такое, сегодня у Петельчука — «Посев».

— Сожнём!

Тащиться в дальний край Москвы, в две пересадки, по разным линиям подземки, двумя автобусами и ещё пешком в цигейковой шубейке на радиальных линиях метро сгорая, или избрать вторичный вариант: в польской куртяшке на «ихней», закордонной «шерстяной» подкладке, — гриппозный риск. Это теперь Фили для мегаполиса столицы — предпограничье центральных сити, а тогда, когда я в первый раз искала по адресу казарму брата, мне каждый милиционер на будке отвечал:

— А это разве здесь, у нас? Да что вы, девушка, Суворовское — в Ленинграде!

После вчерашнего происшествия то, что должно найтись в зеркале в качестве лица, казалось другим местом. Никина бодяга была, возможно, волшебной водорослью, но на меня подействовала чарующим цветением. Обворожительно расцвеченная челюсть не закрывалась стеклами от солнечных очков. А ехать было надо: у братика чутьё на долгожданную мою степуху, а у меня комплекс Аленушки сестрицы: напьется, неразумный, из копытца, и так он, несмышленыш, в сапогах. И что за блажь в роду у наших мамок, зачем всю поросль мужеского рода совать в Нахимовско-Суворовский уют?

Еще завидуют другие: престижным значится на танцы в аксельбантах заявиться. Два раза в год — отрада похвальбы: бабули потчуют гостинцами с грошовых пенсий, а мамки девок разгоняют, а эти лопоухие малые верблюжата крутят по сторонам побритые кривые черепушки на тонкой шее в подшивном воротничке и радуются, что к ним по-взрослому папаши, и сестры-девки вредные, как мамушки: «Сю-сю». Поеду, страшно отказать своей натуре в отрадном миге самоотреченья. Придумала прическу с загибом челки на синяк и в путь пустилась — по сретенской поземке в куртке, в джинсах. В том хитренький рассчет и тайный замысел для конспираций: такие джинсы только у меня во всей Москве — Клод Монтана восьмой модели, новейший подлинник; муж изловчился-умыкнул в загранкомандировке в прошлый месяц. Когда я в этих джинсах, то моё лицо становится для всех прохожих незаметным, все смотрят на кармашки сзади: берут за образец, сверяют лейбл и мысленно дают понять друг другу, что следует скосить глаза до пятой точки, расшитой и заклепанной по новой моде «мадэин». Моя задача выпрямляться и сумку на ремне не свешивать с плеча назад, чтоб не перекрывала перспективу советских граждан к самосовершенству в познаньи истин, что все хорошее доступно молодым!

Автобусы, идущие к метро, на нашу остановку к институту ходили крайне редко, и все прогульщики учебных пар могли встречаться спозаранку в нейтральном сквере. Между высоких лип трассирующей панорамой просматривались все подходы к корпусам и две аллеи к общежитьям. Сегодня от толпы праздногуляющих сорвался Генка Корин, преодолел на цапельных ногах ходибельное расстоянье в четверть мили и выполнил удачно давкий норматив по посажению в автобус. Протиснулся.

— Прогуливаешь утренние пары?

Наверняка, это обозначало «Здрасьте».

— Брат попросил ухи.

— Белогвардеец?

— Гвардеец, бел, как полотно. Я ему в детстве пупок зеленкой мазала, теперь спасаю от поглощения казёнщиной казармы. А ты, я вижу, больше не москвич, и дома не ночуешь?

— А мы с Петельчуком вчера всю ночь «Посев» читали, решили сделать для тебя сюрприз.