Иван Арсентьев - Короткая ночь долгой войны

• Название: Короткая ночь долгой войны
• Автор: Иван Арсентьев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988

Введите сюда краткую аннотацию

---

Михаил только крякнул. После получения столь исчерпывающих указаний оставалось одно: утюжить воздух, пока не опорожнится собственный бак или не срубят фашистские истребители.

Как ни желал он помочь застрявшим в Мечетинской ребятам, надеяться на удачу не мог - слишком много "но". Один из погибших летчиков, весельчак, улетая на боевое задание, частенько напевал: "Если не собьет меня фон-Тот, в клещи не зажмет фашистский флот, не сразят в зенитной буче и не плюхнусь без горючки, - я вернусь к тебе, родная мама". Да уж... Шастающие по-над степями зондерегеря - фашистские истребители-охотники - так и высматривают У-2, знают, на них возят начальство, доставляют важные донесения.

Куда править свой путь, Михаил не ведал. Оставалось следовать суровому за-кону: чем вопрос сложнее, тем проще надо его решать. На запад, навстречу немцам, БАО не попрет. "Все остальные пространства твои". А пространства эти ого-го! Михаил раскрыл карту излучины Дона, подумал: "Командир БАО майор Тэйф, зная положение на нашем участке фронта, скорее всего подастся... Черт знает, куда его понесет! Но как бы то ни было, из квадрата Верблюд - Кущевская, Егорлыкская - Веселый он выбраться не успеет". Почему-то Михаил был в этом уверен. А отличить машины Тэйфа от других БАО нетрудно; на крышах и бортах белый круг - вроде Сатурна с окольцовкой.

Михаил с майором Тэйфом знаком. Мужик дело знает, технику, имущество бережет, обеспечивает боевую работу полков отменно. Но как угадать, по какой он подался дороге? Думать надо. Думать... По магистралям, забитым всевозможным транспортом, Тэйф не поедет. Эти дорожки - малина для "мессеров". Нет, он выберет какую-нибудь захолустную, но поди знай какую... Их тьма там, не нанесен-ных ни на одну карту. Кажется, размотали клубок ниток, порвали и раскидали - такими видятся проселки с воздуха. Взлетай, Михаил, и жми туда, не знаю ку-да...

Однако известно; таланный и в море свое отыщет. Долго рыскал Михаил над обозами, клубящимися жирной пылью, над раздерганными кучками людей в военной форме и в гражданском, над отощавшими стадами, но машин БАО так и не засек. Морщился, поглядывая на бензочасы: стрелка их все ближе клонилась к нулю. Пора прикидывать, к какому населенному пункту приткнуться, чтоб сообщить в полк о своей неудаче: в те времена по шифру "Воздух" можно было с любой почты получить бесплатную связь с военным абонентом. Михаил уже наметил подходящую станицу. И вдруг обнаружил колонну БАО. Машины стояли вдали от шоссейной дороги в ложбине у пруда.

- Ишь, расположились!.. - буркнул Михаил, приземлившись на стерне. - Давай живее комбата! - крикнул подбежавшему сержанту.

Но майор Тэйф, опознав связной самолет дивизии, семенил к нему сам. Уяснив, в чем дело, задумался. Еще бы! Гнать бензоцистерны в Мечетинскую... Расстояние-то...

- Покажи, где немцы? - потянулся комбат к планшету Михаила.

Михаил пожал плечами. Тэйф топтался в пыли шикарными хромачами с утиными носками, думал. Затем положил руку на плечо Михаила, попросил:

- Послушай, сделай доброе дело, а? Пошарь в округе, понимаешь? На всякий случай.

- Поблизости немцев нет, иначе меня бы здесь не было. А осуществлять почетный воздушный эскорт я не намерен. Уж не принимаете ли вы меня за истребитель прикрытия? В таком случае, извините, товарищ майор, я "кукурузник". Короче, гоните в полки бензин, и вся недолга.

- Товарищ Ворожбиев! Михаил, ну будь человеком, войди в мое положение! Я в дьявольском треугольнике: вот здесь - мои люди, вот здесь - немцы, а вот здесь - трибунал. В долгу не останусь, в любое время до конца войны будешь иметь флакончик...

- Впервые слышу, чтоб на фронте предлагали взятки.

- Да ты что, Михаил! Какая взятка? Перекрестись!

- Ладно, заправьте мою фанеру.

- Это мы сей минут!

С полным баком Михаил взлетел и взял нужное направление - теперь он знал, куда лететь. В ту же сторону потянулись бензоцистерны. Приходилось бесконечно петлять, восьмерить, виражить и черт знает что еще вытворять у самой земли, только бы не терять из виду медлительные машины с топливом. Выносливого Михаила даже мутить начало от бесконечного верчения: такие выкрутасы изматывают гораздо сильнее обычных полетов на сотни километров. Чтоб не жечь понапрасну бензин, он временами приземлялся на ровных местах, выключал мотор и отдыхал, ожидая, пока подтянутся цистерны. Вот где пригодилась инструкторская трениров-ка: взлет - посадка, взлет - посадка...

После одного из приземлений к нему подкатила полуторка с солдатами, за ней- "виллис". Выскочили два капитана.

- Что случилось? Требуется помощь?

- Нет.

- Так в чем дело? Почему вы здесь расселись?

- Отдыхаю.

- Предъявите документы.

Михаил передвинул кобуру с пистолетом на живот.

- Прежде свои предъявите.

- Мы заградотряд. С приказом 227 знакомы?

- Знаком, Но знаю и то, что в нашей форме со шпалами и кубарями появляются здесь спецы из дивизии "Бранденбург". По-русски, между прочим, лопочут свободно.

Капитаны усмехнулись, показали свои документы, Михаил - свои, пояснил, чем занимается. Капитаны переглянулись, покрутили головой, как показалось Михаилу, недоверчиво и вместе с тем уважительно.

- Неужто так и скачете?

- Надо же поить самолеты! Кстати, у вас воды не найдется, попить?

- Пожалуйста. Тепловатая, правда...

Солнце, размытое донским маревом, скрылось за холмами, когда бензовозы въ-езжали на аэродром в Мечетинской. А там шурум-бурум: поступил новый приказ - срочно перебазироваться. Германская бронетанковая часть прорвалась к Батайску.

Сколь стремительно темнеет в степях задонских летом, известно. Глядишь, закат вполнеба пылает, а обернешься вокруг - лишь тоненькая полоска теплится над горизонтом.

Михаила время суток не смущало: пусть ночью будет темней, чем в чулане, на У-2 он все равно полетит. А на "илах" как? Попробуй лететь, когда в глаза бьют пронзительно-яркие выхлопы из патрубков мотора. Потерять пространственную ориентацию - раз плюнуть. Пилоты слепнут и сами себя гробят.

Бензовозы, выкачав содержимое цистерн, ретировались, а летчикам осталось коротать ночь в неизвестности. Неплохо, конечно, в степи на свободе, - завернись в моторный чехол и дыши настоем чебреца да полыни! Но есть сомнение: пока будешь блаженствовать под чехлом... Михаил доложил и. о. командира, что видел немцев в степи в полусотне километров от аэродрома, но сказать во всеуслышание язык не повернулся. Зачем нервировать летчиков: им с рассвета каторжная работа.

Германские танки прут напрямую, могут появиться здесь скоро, а могут и не скоро. Или вовсе не дойти: танк ночью - крот слепой. Правда, если уж враг проведает о полевом аэродроме, забитом самолетами, столь жирный кус он не упустит.

Барабоев приказал летному составу неотлучно сидеть в кабинах самолетов и в случае крайней необходимости, то есть нападения на аэродром, взлететь по его сигналу.

- Очередность следующая: я первый, за мной...

Вначале называл летчиков посильнее, поопытнее, самых слабых напоследок. Логика простая: кто сумеет взлететь в потемках, тому на роду написано выжить. Но каково было слабачкам пилотам слушать командирский инструктаж! "Ведь поразбиваются, бедняги, на взлете", - подумал с сочувствием Михаил, а тут и до него очередь дошла.

- Товарищ Ворожбиев, поскольку вы имеете опыт ночных полетов, пойдете лидером полка до Сальска.

- Как лидером? На У-2?

- К чертовой матери У-2! Берите... берите двадцать девятый "ил" и прокладывайте маршрут.

- А как же я? - пролепетал, едва не плача, Ваня Жуков, хозяин двадцать девятого.

Майор смерил его прищуренным взглядом, фыркнул:

- Соображать надо... Не понимаешь? Отверни смотровой лючок и залезай в фюзеляж. Не Илья Муромец, втиснешься как-нибудь...

КП опустел. Михаил приготовился лететь, куда велено. Не исключено, что и на тот свет. Ибо, как уже сказано, "ил" для ночной работы не приспособлен. Ворожбиев, конечно, убеждал себя, что взлетит нормально, успокаивался, забывался на несколько минут. Однако ожидание, неопределенность, усталость - целый день носился на малых высотах - возвращали его к скверной действительности. Гоня черные мысли, Михаил перебирал в памяти эпизоды мирного времени, но и это не помогало - мало-помалу его сердцем стала овладевать другая, тягучая тоска - по жене, детям, по родному дому. С горечью невозвратимости вспоминал квартиру в Николаеве, реку Буг, Варваровский мост, возле которого учил плавать Эдика и Валерию, сам город в дыму заводов и в зелени прибрежных парков. Понимал: не надо бередить душу перед трудными испытаниями. Заставлял себя думать о хорошем, о письмах Настасьи, обстоятельных и сердечных. Они были, как луч света из иного, спокойного мира, того, далекого тылового городка, куда эвакуировали семью. Были, как праздник, как символ другой жизни - без ежеминутных смертей и разрушений, просто жизни, которая теперь казалась недосягаемой мечтой.