Унтер-офицер Штукатуров - Дневник Штукатурова

• Название: Дневник Штукатурова
• Автор: Унтер-офицер Штукатуров
• Жанр: Биографии и Мемуары

Существенный интерес дневника младшего унтер-офицера Штукатурова заключается не в запечатленных в дневнике фактах, а в том, как в дневнике обрисовывается личность и характер его автора. Штукатуров – лучший боец, которого выдвинул в великой войне русский народ: он добровольно и сознательно отдает свою жизнь за государственные идеалы – и горько усмехается, отмечая столкновения с будничной действительностью, с героями тыла и чернильными душами, которые неизбежны на его пути полного самоотвержения. Убитый 16 декабря 1915 г., Штукатуров – солдат старого порядка, безтрепетно исполняющий все получаемые приказания; но дневник его открывает нам душу этого старого, молчаливого и послушного строя русских людей. Как ошибались те начальники, которые считали его бездушным, нерассуждающим, как заблуждались наши западные союзники, рисовавшие себе русскую армию, как холодную машину, как огромный каток или паровой пресс, наваливающийся с востока на Германию. Оторванные укладом жизни от своих офицеров, головы русских солдат напряженно и самостоятельно работают. Острой и беспощадной критике подвергается каждое действие, каждое слово его вождей В холодные осенние ночи, мучаясь от полученного на войне ревматизма, просыпается Штукатуров, кипятит котелок и заносит в свой дневник наблюдения, впечатления, критические замечания – иногда несправедливые, раздраженные, но всегда свидетельствующие об очень широком его интересе к жизни и к событиям войны, об очень высоком и благородном полете его мысли.Ход русской жизни за 60 лет, истекших со времен осады Севастополя, сильно изменил тип русского солдата. Прежде всего нас поражает его необыкновенно богатое внутреннее развитие. [133] Штукатуров – родом из окрестностей Гжатска, где у него сохранилось крестьянское хозяйство, которое он содержал и развивал на заработок от «каторжного» труда на Путиловском заводе. Жизнь крестьянина-рабочего, постоянные смены городских и сельских впечатлений, частые путешествия на отхожие промыслы, – все это создает у русского человека новую психологию, дает ему богатые впечатления, будит в нем духовную жизнь и создает пропасть между ним и западно-европейским крестьянином, приросшим, как кораловый полип, к своему клочку земли. Штукатуров прежде всего – горд, горд и своим подвигом, и обширностью своего государства, и своим Путиловским заводом; весточка о том, что завод за время войны вырос и производительность его удесятерилась, дала Штукатурову на походе несколько счастливых часов. Штукатурова, как образцового солдата, никто не обижал – но при нем били другого солдата, и Штукатуров горько обижен за другого человека, за равноправного ему товарища по строю.При отступлении от Карпат весной 1915 года, Штукатуров был ранен и подлечившись, отправился на излечение домой. В родном селе осталась, вероятно, первая половина его дневника, описывающая прибытие по мобилизации в Фридрихсгам, зачисление в 6 финлянск. стрелк. полк, бои в Августовских лесах, Восточной Пруссии и Карпатах{1}. Печатаемый дневник охватывает вторичное возвращение Штукатурова в полк, тяжелый отход от Вилькомира и Вильны к Молодечно. Передышку в Херсоне и выступление для зимней атаки австрийского фронта на Стрыпе. На убитом в первой день атаки Штукатурове был найден дневник и открытка к жене, с лаконическим текстом: «я убит сего числа». – Дневник печатается с текста, списанного с оригинала начальн. конно-развед. команды. 6 финл. Стр. полка А. И. Красовским, и снабжен примечаниями бывшего командира полка, который, несмотря на все постигшие нас незадачи, горд сознанием, что ему пришлось командовать такими солдатами, как Штукатуров.

---

Концы были открыты и ветер свистел точно в трубе. Я уснул.

13 июля.

Ночью несколько раз просыпался от холода, да кроме того сильно ломило ноги от ревматизма, заработанного прошлой зимой. Утром разбудили. Я умылся, потом закусил и попил чаю. Вскоре начали кричать, чтобы шли записывать кому какие нужны вещи. Опять, значит, дли любителей понажиться на казенный счет предоставляется удобный случай продать казенные вещи. Отсутствие определенного порядка обмундирования действовало развращающе на солдат. [144] После обеда приказали скатать шинели и выходит на ученье под командой прапорщика. Занимались походным движением и мерами охранения его. По возвращении с ученья попили чаю, затем нам приказано было забрать свои вещи и идти в ротную канцелярию. Там нас проверили и опросили, а затем повели на вокзал, где нашим полкам была посадка в вагоны{5}.

Когда пришли на вокзал, оказалось, что наш полк уже ушел, а другой полк нашей дивизии погрузился. Нас должны были сдать в штаб дивизии, но его не скоро удалось отыскать. Нам приказали садиться с тем полком, который грузился, но места не было, и нас не пускали. Так мы обошли весь эшелон, но места не нашли, поезд начал трогаться, и мы, чтобы не остаться, вскочили на тормоз, оттуда перелезли на вышку и там кое-как примостились, рискуя ежеминутно слететь. Дул резкий ветер и накрапывал дождь.

14 июля.

Утром приехали в Волочиск, где рассадили но вагонам. Вагоны были битком набиты, потому нас недружелюбно приняли и, когда я захотел уснуть, места на нарах не оказалось. Кое-как сидя уснул. Выл спертый воздух и пахло сыростью. В обед принесли котелок супу на двоих и поели. На ночь забрался под нары и уснул. Проснулся около станции Сарны, где купил булку за 10 коп. и закусил. Удалось купить «Новое Время», из каковой газеты видно, что немцы напирают в особенности на Наревском фронте. На ночь опять забрался под нары, но что-то долго не спалось.

16 июля.

Проснулся, когда эшелон остановился на станции Лида. После 12 часов прибыли на станцию Вильно, где нам было приказано выгрузится, потом вывели и построили. Пошел дождь, мы тихо двинулись через город Вильно. Этот город произвел на меня хорошее впечатление, только немного грязноват…

После недолгих поисков мы, наконец, прибыли в свой полк. Встретил здесь нашего ротного писаря и каптенармуса.

Как я узнал, большая часть нашего батальона была разбита и взята в плен австрийцами{6}, и я был очень обрадован, что все же остался наш подпрапорщик и человека четыре унтер-офицеров, моих сослуживцев. Мы явились подпрапорщику, а затем ротному командиру. Ротный – очень молодой офицер в чине прапорщика. Мне сказали, чтобы я шел в 4. взвод, куда я и направился. Мне было грустно, что такое несчастье случилось с нашим полком. До сих пор в полку не было случая, чтобы сдавалась даже рота, а здесь взяли в плен несколько рот. Но что же делать – война, все может случиться. Вечером пили чай со взводным командиром, потом написал жене письмо.

17 июля.

Ночь провел в палатке. Встав утром, попили чаю и приготовились итти на занятия. Там меня взводный назначил за отделенного, так что пришлось командовать, к чему я признаться не подготовлен, да и не чувствую призвания, но делать нечего, пришлось заниматься. После обеда нас повели в Вильно в баню. Баня оказалась очень хорошая. Хорошо помылся и выстирал белье.

Купил газету «Речь», в которой высказывается мысль, что нашим войскам придется оставить Привислянские позиции и отойти на линию Брест-Литовска и Гродно.

Вечером был свидетелем возмутительной сцены. Когда встали после проверки на песни, подпрапорщик Н. позвал стрелка и начал жестоко бить. Бил так сильно, что слышно было на некоторое расстояние; сбивал с ног и добавлял ногами. Принимался бить несколько раз. По словам солдат, этот стрелок – человек очень неразвитой и непонятливый, так что даже в запасном батальоне с ним ничего не могли поделать.

18 июля.

Ночью нам сказали, что сегодня нам будет делать смотр корпусный командир. Наше начальство занялось фуражками, блеском блях и стягиванием поясов{7}.

В 9 часов утра нас выстроили около нашего лагеря и около часа держали здесь, а затем повели через овраг, куда вскоре прибыл корпусной командир и, поздоровавшись, посмотрел винтовку у одного из унтер-офицеров, которая оказалась грязной. Затем нашей роте было приказано надеть полную боевую аммуницию.

Смотр прошел неудачно. Отчасти вышло замешательство в команде, а отчасти оттого, что солдаты очень неразвиты и слишком бояться отвечать на вопросы. Вечером сказали, что завтра выступаем. Сегодня была всенощная.

19 июля.

Встали в 5 часов утра и начали подготовляться к выступлению. В 7 часов двинулись в путь. Дорога была песчаная, тяжелая; у меня не было винтовки{8} и бинтов (индивидуальный пакет). Останавливались только на обед в 12 час, вечером пришли в деревушку, где и разместились на дворе. Я улегся на сено и уснул очень хорошо.

Встали в 5 часов, попили чаю, затем выстроили слабых здоровьем и отобрали у них винтовки, а также и снаряжение и передали тем, кто не имел винтовок. Дали винтовку и мне.

Наш полк шел в авангарде. Очень устал и натер ноги, устал так, что едва двигался. Вечером пришли в деревушку, где расместились биваком на лужке. Вскипятили чай. Выставили охранение и указали, где в случае появления противника становиться на позицию. Меня назначили старшим в дозоре. Сидел, вспоминая свою деревню и дорогую семью, потому что сегодня в родном селе приходский праздник.

21 июля.

Утром после чая, пошли дальше, но прошли не долго и остановились в одной деревушке. Дорога была нелегкая, изнемогли, когда со многими остановками дошли до Вилькомира. Роты растянулись. Сзади шли хромые, отставшие, длинной вереницей{9}. Встав, растянули палатки и вскипятили чай в котелках. Потом под'ехали кухни и выдали обед. Было приказано держаться на-стороже. Потом постепенно легли и заснули. Наступила ночь.

Утром приказано было готовиться к выступлению. Сняли палатки, и часа через два тронулись, но остановились около костела, в котором была служба. Потом пошли дальше. После обеда, взводный меня назначил дневальным. Вечером отвели ночевать в деревню, мне до 12 часов пришлось стоять дневальным и не спать. Сегодня купил меду.

24 июля.

Разбудили рано по тревоге и повели расставлять караулы. Меня назначили за караульного начальника на пост № 15, но не сказали, где застава и куда идти в случае появления противника. Около 12 часов ночи сняли и повели в деревню, где выдали обед, а затем немного отдохнув, мы пошли в окопы, а нас втроем послали наблюдать за дорогой. [147]

С самого утра вправо от нас слышалась сальная артиллерийская пальба, трескотня пулеметов и ружей. Около 5 час. нас позвали обратно в роту и спешно повели снова к гор. Вилькомиру, здесь в садочке дали ужин, разрешили раскинуть палатки и раскатать шинели. Легли спать. Ноги распухли и болели.

25 июля.

Тронулись, когда взошло солнце. Успел я умыться, попить кипятку. Влево все время гремели орудия, повидимому, наши. Разгоралась там ружейная перестрелка, начинался бой. В 12 час. выдали обед. Разнесся слух, что наши хорошо обстреляли немцев и несколько человек взяли в плен{10}. Ночью пошли в окопы верст восемь от городка. Окопы были вырыты, но нужно было разравнять насыпь и замаскировать окопы.

Вею ночь проработали в окопах, и несмотря на то, что все очень устали и хотелось страшно спать, нам приказали делать козырьки для охранения от артиллерийского обстрела. Меня с несколькими стрелками послали на наблюдательный пункт. По дороге нашли сердобольную старушку, которая дала нам два котелка молока и 5 яиц, но деньги взять отказалась. Мы молоко вскипятили и пили теплое. Обед нам не принесли, потому мы послали одного в ближайшую деревню за молоком и провизией. Он принес 20 шт. яиц, котелок молока и два хлеба. Старушка принесла нам вишень. Мы все это сварили и очень хорошо покушали. Поэтому сегодняшний день едва ли не самый лучший для меня за всю войну в смысле питания. Вечером меня поставили наблюдателем на ночь в окопы.

27 июля.

Днем тоже был наблюдателем. Ротный командир сделал замечание, что нужно стоять не в окопе, а на бруствере{11}. Сегодня разразилась гроза и страшный ливень; окопы наполнились водой, все стояли в воде. Ночью наше отделение было назначено дежурным.

На рассвете сдал дежурство. Утром отправили на правый фланг копать окопы. После обеда нашему взводу был дан отдых. Меня послали нести обед для караула; пришлось много походить, пока нашел это место. Придя оттуда, немного уснул. Около 10 часов вечера подпрапорщик послал меня осмотреть близь лежащие домики и всех мужчин привести к ротному. [148] На дороге встретил ротного командира, который не велел водить к нему мужчин, а, только приказать им всем завтра же убраться оттуда{12}. Была страшная темень и мы едва отыскали домики. В одном домике горел огонь и слышался около разговор на литовском языке. Мы тихонько подошли и увидали повозку и лошадь, только что выпряженную из нее, 2-х мужчин и одну женщину. Мы спросили, почему у них в хате огонь то появляется, то исчезает. Они ответили, что возили за реку рожь, и только что вернулись, а потому и зажгли огонь Я передал им приказание ротного командира. Они сказали, что завтра все пойдут просить ротного командира оставить их здесь до окончания уборки хлеба. Я одобрил их намерение, а затем мы отправились обратно. Накрапывал дождь, когда я возвратится и доложил обо всем ротному командиру. Потом лег на ступеньку окопа и заснул. Дождь лил, как из ведра.