Иван Аксенов - Готы

• Название: Готы
• Автор: Иван Аксенов
• Жанр: Контркультура

Художественный роман о русских готах.

---

— Погоди…

Готочка не понимала: смотрела на Благодатского, держала рукой трусики. Благодатский приближался: обнимал одной рукой, другой — находил вцепившуюся в трусики ладошку и отстранял её. Тянулся губами к губам, целовал. Эльза смотрела на него внимательным пьяным взглядом, запускала в рот язык и вздрагивала: пальцы Благодатского скользили по внутренней стороне бёдер готочки, постепенно пробираясь все выше, пока не достигли. Просовывала ладони — под свитер Благодатского, резкими движениями выдергивала из штанов футболку: касалась кожи.

«Бля, тут уже горячо!» — мелькало в голове, когда осторожными движениями изучал нежное и влажное. — «И совершенно нет волос. Совершенно. Только сверху — крошечный треугольник. Эту постричь — не удалось бы…» Чувствовал, что пальцы готочки — привычно расстегивают пуговицу джинсов и освобождают напряженный орган. Представлял себе — как движутся тонкие пальцы с длинными крашеными ногтями вдоль тонких синих канальчиков вен. Сдавленно выдыхал и видел на мгновение отстранившееся бледное лицо готочки: заплаканное, пьяное, с размазанной косметикой, оно вдруг совсем ожило и, показалось, — тихо улыбнулось прежде, чем неожиданно нырнуть вниз — туда, где рука сильно сжимала торчавший вверх и вперед из-под свитера член. Благодатский не ждал подобного: чуть отходил назад, прижимался спиной к намогильному камню. Запускал пальцы в волосы готочки: трогал обильно продырявленные уши и острия шипов на ошейнике. Старался не стонать слишком громко. Задирал голову вверх и смотрел, как неровно качаются среди веток деревьев — хилый месяц и редкие звезды. Через некоторое время — желал принимать непосредственное участие, тянул готочку вверх. Целовал: губы пахли его членом. Эльза едва заметно дрожала и не отпускала: продолжала — рукой. Благодатский аккуратно и медленно разворачивал ее лицом к камню. Опиралась, выгибала спину: проникал сзади и двигался. Держал руки на бедрах. Стонала громко, значительно громче, чем — он.

Место оказывалось неудобным: поминутно выскакивал член. Решали отправиться к художникам — на лавочку. Застегивал джинсы и, чтобы скорее, — брал на руки готочку и шел. По дороге — целовала, и смешно свисал вниз между руками Благодатского бледный голый зад.

У художников Эльза становилась на колени, вытягивалась животом по сидению лавочки. Сдавленно просила:

— Скорее, скорее… не могу, скорее… — и утыкалась лбом в доски, когда чуть раздвинув ее ноги — входил Благодатский. От сильных толчков у готочки хлюпало: казалось, вот-вот брызнет горячая жидкость из глубины и потечет к основанию члена и дальше — по ногам. «Так не бывает, так не бывает, так не бывает…» — успокаивал себя Благодатский, чтобы не сорваться — раньше времени. Двигался с закрытыми глазами и легким звоном в ушах, перемешанным с делавшимися все более громкими стонами Эльзы: останавливался от прикосновения к плечу и знакомого голоса:

— Это… я… Можно и я… Это…

Благодатский открывал глаза: рядом с ним стоял Джейкоб — трогал его плечо, и держал вторую руку за расстегнутой ширинкой кожаных штанов. Свитер гота был вымазан кладбищенской глиной, а в волосах застряла веточка с жухлым листом.

— Блядь, ну это уже ни в какие рамки… — злился Благодатский, которому совсем не хотелось отрываться. — Уёбывай на хуй, пидор! Уёбывай на хуй… Уебу ща, если не исчезнешь…

— Я — ничего, я — хотел с вами… — грустно отвечал Джейкоб и уходил. Благодатский снова принимался яростно двигаться внутри не обращавшей ни на что внимания готочки, которая уже принялась помогать: чуть подаваясь назад к Благодатскому — насколько возможно — и возвращаясь обратно.

Через некоторое время замечал, что недалеко ушел изрядно надоевший за недолгие часы знакомства Джейкоб: уселся на ближайшую возлемогильную лавочку, торчавшую из земли неподалеку, и внимательно наблюдал происходившее у художников, посильно участвуя в этом: Благодатскому подумалось, что непременно должен он поцарапать член — жесткой молнией кожаных штанов, если будет продолжать так же безотрывно глядеть и неаккуратно мастурбировать.

«Вот ведь — сука!» — думал Благодатский и чувствовал, что вот-вот — кончит. Извлекал член, доводил до конца — рукой: сильно, в несколько толчков, выплевывал сперму: между ног Эльзы — под лавку, в кладбищенскую землю. Обессиленный, припадал к холодно-влажному телу готочки: упирался в зад опускающимся членом, укладывал ладонь — на ягодицу. Через некоторое время заглядывал под лавочку и видел там не сумевшие из-за густоты впитаться в землю — грязные комочки семени. Поворачивался к Джейкобу: вновь уснул, откинув голову на невысокую спинку лавочки. Забыл заправить в штаны смешно свесившийся в сторону обессилевший член: в неясном ночном свете видны были бледные следы выплеснутого им на свитер. «Ну вот, бля, и этот — развлекся…» — с неудовольствием думал Благодатский, понимая — что это крошечное неудовольствие не сумеет уменьшить ту волну радости, которая переливалась в его теле — начиная с ног и доходя до самой головы. Со счастливой улыбкой помогал Эльзе подняться и одеть джинсы и трусики. Смотрел в ее усталое, с приопущенными на глаза веками — лицо, целовал в щеку. Говорил:

— Маленькая, хорошая…

— Спать хочется, — отвечала готочка: сажала его рядом с собой на лавочку, обнимала и укладывала голову на плечо.

— Спи, — гладил ее по волосам Благодатский. — Спи, пока не очень холодно. Как под утро похолодает — пойдем гулять, а потом — домой…

— Домой… — тихо повторяла Эльза и засыпала.

Благодатский не хотел спать, но и бросить готочку — не мог. Сидел, трогал ее волосы. Думал обо всем, что было. Радовался — что все именно так, а не иначе: прощал про себя — пьяного Джейкоба. В конце концов и сам засыпал, обхватив рукой шею готочки и склонив голову к ее голове. Во сне — видел огромные ступени метрополитенного эскалатора, по которым карабкался куда-то вверх, один: задыхался и истекал потом, но продолжал: знал, что в конце ждет его что-то необыкновенное. Сознание этого придавало сил, открывало в груди новые дыхания, поддерживало силы: словно легкий ток скользил по костям, согревая и заставляя сокращаться мышцы — вновь и вновь. Когда проснулся — не смог вспомнить — добрался до верха, или же нет — помнил только невероятные ступени и ощущение близкой и все более близящейся победы.

Где-то за кладбищенским забором рождалось холодное сентябрьское утро: влажное и неяркое. Благодатский ежился от холода, смотрел по сторонам: на ближней лавочке уже не было гота. Эльза спала и тихо шевелила губами во сне: укладывал ее — горизонтально, вставал сам. Включал телефон, смотрел время: шесть с минутами. Думал: «Скоро пора домой, а ведь у этой — ключей нет. Пускай спит, пока спится, а потом — довезу ее до дома…» Стягивал с себя свитер, накрывал им готочку и отправлялся бродить по кладбищу, энергично двигал руками и ногами — чтобы согреться. Не понимал — как можно спать в такой холод. Осматривал места боевой славы: находил подсохшую зеленовато-коричневую лужицу накапавшей в пыль кладбищенской земли — крови Рыжего. Находил множество пустых бутылок. Старался побродить подольше — не выдерживал, замерзал. Возвращался к Эльзе, одевал свитер: после — будил ее, говорил:

— Вставай, домой пора…

Лицо готочки оказывалось сильно помятым после богатой событиями ночи: закуривала сигарету, поминутно зевала. Недовольно смотрела по сторонам, жаловалась на холод и головную боль и следовала к выходу за Благодатским. Складывалось впечатление, что она — ничего не помнила. Не хотел выяснять — так ли это, шел молча и курил. Узнавал — куда нужно отвезти готочку.

— Сама доеду, — неожиданно резко отвечала она.

— Как знаешь, — спокойно соглашался, садился вместе с ней в ранний трамвай, доезжал до метро.

Расходились на кольце — не прощаясь.

Благодатский и Неумержицкий занимались гимнастикой: отжимались, качали пресс. Подтягивались. Поднимали штангу.

— Да здравствуют физкультура и спорт, Благодатский! — ощупывал Неумержицкий перед зеркалом блестящие бисеринами пота бицепсы. — Мы с тобой, Благодатский, — сила!

— Ну уж — не преувеличивай, какая на хуй сила… — скромничал задыхавшийся после серии упражнений Благодатский. — Ты-то здоровый, а я — пока не очень. Надо работать… — вновь принимался отжиматься.

— Занимайся, занимайся… Для гота, при его образе жизни с прогулками по кладбищам и распитием спиртных напитков, спорт — это первое дело. Будешь потом гопников распугивать своей страшной рожей и железной мускулатурой. А еще этот здоровый, как его, друг твой — Леопардов. Он ведь тоже — гот?

— Гот, конечно. Нормальный пацан.

— Нормальный… Пьет только очень уж до хуя…

— Есть такое дело. Зато — музыкант, и: не то, что эти — которые под «ХИМ» косят. Леопардов — крутой…