Степан Злобин - Пропавшие без вести 2

• Название: Пропавшие без вести 2
• Автор: Степан Злобин
• Жанр: Книги

---

Немцы зажгли полный свет, бросились шарить во всех углах.

— Наган? — тихо спросил Емельян Сашу.

— Не найдут! — спокойно ответил тот.

Послышался дикий крик и удары плети.

Толкая в спину и в шею, дюжий ефрейтор гнал Балашова мимо дежурного столика, у которого уже, как обычно, находился Баграмов.

«Компас!» — в тот же миг догадался Баграмов.

— Das ist deins! Deins! Deins! Deins, verfluchtes Schwein!1 — ревел ефрейтор, колотя Балашова по голове рукоятью резиновой плети.

Баграмов встретился с Балашовым глазами, но тот лишь скользнул по нему страдальческий, невидящим взглядом.

Немцы рылись повсюду — в мешках и под койками, вытаскивая у пленных запретные вещи — ножи, бритвы, напильники.

Вдруг опять раздался надсадный, визгливый вопль из мертвецкой: солдат обнаружил там свернутую в короткий и толстый рулон карту, запрятанную в валенок...

Фельдфебель тыкал бумажным свертком в физиономию оробевшего Коптева. Тот тянулся по стойке «смирно» и без протеста принимал издевательство...

Набег фашистов на отделение был прерван внезапным сигналом воздушной тревоги.

— Alarm!2 — раздалась команда.

Свет снова повсюду погас. Присвечивая себе во мраке ручными фонариками, гитлеровцы заторопились в убежище.

«Эх, если бы партизаны нагрянули во время тревоги!..» — подумал с болью Баграмов.

Воспользовавшись бегством из лазарета немцев, санитары бросились мыть лестницу, замывать оставленные на ней кровавые следы Володи и Юзика.

-------------------------------------------------------

1 Это твое! Твое! Твое, проклятая свинья!

2 Тревога!

Тяжелые раскаты взрывов авиабомб доносились, сливаясь с глухими ударами далекой грозы. Ночь завершилась ливнем…

Поутру Коптев доложил Тарасевичу, что санитары Углов и Рогинский ночью, нарушив правила и подойдя к окну, были смертельно ранены откуда-то залетевшими пулями. Коптев никогда не посмел бы кривить душой перед начальством, но ему самому доложили, что дело было именно так. Он же в тот час лежал с головой под подушкою и совсем не знал об отважной вылазке этой кучки безоружных людей. Кровь на асфальте у дверей лазарета была уже смыта дождем...

Немецкое начальство явилось в мертвецкую убедиться в гибели санитаров. Фельдфебель взглянул в бледное, со сжатыми губами лицо Юзика, брезгливо тронул тело капитана Володи носком сапога, процедил сквозь зубы: «Капут!» — и вышел, дав разрешение их схоронить.

Без всякого сговора, от мертвецкой до выхода на лестницу, по коридору, построились санитары, фельдшера и врачи, встали с коек больные. Все хотели в последний раз посмотреть в лица людей, погибших не на пленных нарах от голода и болезней, а при выполнении боевой задачи. И лишь глазами, стоя возле лазаретных окон, проводили друзья убитых до могилы, которую было видно с третьего этажа.

У ворот лагеря стоял усиленный наряд немцев.

— Емельян Иваныч, пока партизаны близко, рванем! — шепнул Саша, возвратившись с кладбища после похорон капитана и Юзика. — Вечером нынче через лазейку Рогинского...

— Пошли! — согласился Баграмов.

Но двадцать минут спустя, во время завтрака, в санитарское помещение распахнулась дверь, кто-то крикнул:

— Немцы на лестнице!

Фельдфебель с двумя солдатами и переводчиком, поднявшись на третий этаж, сразу вошел в санитарское помещение.

— Багра-мофф Ем-мельян!

Они рылись в его «постели», то есть в шинели и санитарской сумке, которая заменяла ему вещмешок и подушку. Отобрав у него карандаш, фельдфебель попробовал его на бумаге.

«Советские люди»! Газетка моя, газетка попала в лапы фашистов, — подумал Баграмов. — Конец. Петля или пуля...»

Стальные наручники в ту же минуту охватили обе его руки...

Глава восьмая

Всем знакомый, звучный и мужественный голос, которого ждала каждый день вся страна, торжественно возвестил по радио о провале гитлеровского плана окружения и взятия Москвы. Но ощущение всеобщей опасности отходило медленно... В зимнем сражении освобожденная от непосредственной угрозы, Москва-победительница пережила ощущение подъема в какие-то несколько дней, а затем остыла и сама еще не решалась поверить. Позади лежала как бы победа и словно еще не победа. В этой смутной неполноте ощущений, вероятно, сказалось огромное нервное напряжение предшествующего десятка недель, когда москвичи вместе со всей страною бросили все свои силы, всю волю, все нервы на колеблющуюся чашу весов истории.

В первые дни по освобождении Клина, Калинина, Ржева миллионы людей ожидали, что, как было в восемьсот двенадцатом с наполеоновской армией, захватчики побегут, покидая русскую землю... Уже рисовалось всеобщее торжество. Казалось, история должна повториться. Но все словно застыло в жестоких двадцатипятиградусных морозах. После стремительного броска Красной Армии в декабре-январе продвижения фронта вперед на отдельных участках казались уже обидно незначительными.

В домах москвичей было холодно и неприютно. Центральное отопление почти не действовало, голландки было нечем топить, жители обзаводились «буржуйками» времен гражданской войны — крохотными железными печурками, пригодными лишь для того, чтобы вскипятить чайник и слегка отогреть руки.

Лопнувшие от взрывной волны оконные стекла заменяли фанерой, подушками. Ложась в постели, люди накидывали поверх одеял пальто, платками окутывали плечи и головы.

Учреждения эвакуировались, многие предприятия остановили работу. За много лет впервые появилось множество безработных. Не хватало продовольствия, длинные очереди женщин, стариков и подростков в морозную лють задолго до рассвета выстраивались у продовольственных магазинов. Но поутру отворялись двери, и стоявшие первыми передавали назад по очереди, что сегодня опять ничего в магазине нет и не будет.

Тяжело переживала эту зиму Москва-победительница, оттеснившая врага от своих ворот.

Ксения Владимировна жила занятой жизнью: утром и днем — в школе, вечером и ночью — в госпитале. Непосредственная необходимость в ночных дежурствах у постели Балашова уже миновала. Он поправлялся. Но жена продолжала приезжать каждый вечер и оставалась возле его постели до утра, сидя дремала.

Петр Николаевич мягко настаивал на том, чтобы она не изводила себя ночными дежурствами. Но как было сказать ему, что в госпитале теплее, чем дома, что стакан горячего чая, который ей здесь приносят, она предпочитает выпить с сахаром и в тепле, а не в собственной комнате, где ночью замерзает вода...

Каждый вечер, направляясь в госпиталь, Ксения Владимировна опасалась, что Балашов спросит о сыне. Но он не спросил ни разу.

...Уже во время декабрьских боев, когда фашисты бежали, оставив Калинин, Ксения Владимировна обнаружила в почтовом ящике письмо от Ивана. Это был обычный красноармейский треугольничек с кратким уведомлением о том, что здоров и что только что прибыл на новое место службы. Он сообщал новый номер почты, посылал пожелания и приветы.

«Была у меня одна странная, неправдоподобная встреча в пути на новое место моей службы. Эта встреча не дает мне покоя, хотя она и похожа больше на сон, чем на действительность. Но о ней я рассказывать подожду», — приписал Иван под конец и еще раз просил не забывать его письмами.

Ксения Владимировна захватила письмо с собой в госпиталь, еще сомневаясь, еще колеблясь, заговорить ли самой об Иване. Но потом подумала, что ведь от радости не бывает плохо.

— От Вани! — радостно сообщила она, как только вошла в палату, и подала письмо Балашову.

Балашов уже несколько раз перед этим пытался читать, но из этого пока еще ничего не получалось. Строки двоились. Буквы сдвигались одна над другой с двойным очертанием каждой линии... Сначала рябило в глазах, потом наплывали какие-то точки, круги, все окутывалось туманом.

Петр Николаевич с посветлевшим лицом подержал в руках треугольник, посмотрел на него, словно пытаясь узнать почерк сына, и передал Ксении.

— Ну, прочти же! Я боялся, что он не выбрался из окружения. Ведь он был где-то рядом со мною, — признался он ей в первый раз.

И Ксения читала, наблюдая радость отца.

— Вот видишь, прибыл на новое место, — сказала она в заключение.

— Да, да... новое место службы... Ты ему напиши, что я поправляюсь... Будем ждать еще писем, — ответил Балашов, силясь держаться так же радостно, как в первый момент.

Но сам он уже был уверен, что это письмо написано в последние дни сентября, в те самые дни, когда его сына откомандировали из ополчения к новому месту службы.

Он еще подержал в руках этот почти на три месяца запоздавший листок, отдал жене, даже не попросив ее рассмотреть дату... Он просто припомнил ту девушку, начальника полевой почты, которая под обстрелом, ценою потери сестры, доставила свой почтовый груз в окруженные части под Вязьму... Вероятно, какое-то подобное чудо вынесло и письмо Ивана в Москву...