Степан Злобин - Пропавшие без вести 2

• Название: Пропавшие без вести 2
• Автор: Степан Злобин
• Жанр: Книги

---

— А где вы ви-дели, как кормят евреев? — спросил зондерфюрер, прищурясь и по своей обычной манере склонив набок голову.

— Да вот в нашей секции! — указал инженер в дальний угол, где помещался черномазый парнишка Боря Косицкий.

У Косицкого была характерная еврейская внешность. Ожидая, что рано или поздно фашисты заметят его и убьют, он все же хотел надеяться на удачный для себя поворот судьбы и скрывался от глаз немцев на верхней койке. Он был музыкантом и даже здесь, в этом нищем аду, раздобыл фанеры и смастерил себе скрипку. Ее звук был тихий, глухой как под сурдинку. Борис играл, сочиняя грустные, тягучие мотивы. Всюду по лазарету больные любили, когда по вечерам он заходил куда-нибудь поиграть.

— А ну, господин юда, иди-ка сюда,— приказал «чистая душа».

Косицкий вылез из своего угла.

— Еврей? — спросил зондерфюрер.

— Еврей, — подтвердил тот, потупясь.

— Это позорно для русских людей, позорно для лазарета и для врачей, что здесь скрывают еврея! — заявил зондерфюрер.— Кто скрывает еврея от его справедливой участи, тот становится сам, как еврей, нечистым. Здесь вас, русских, обслуживают врачи, лечат ваши болезни, о вас забо-тятся. А если вы обмане-те на-ше командо-вание, то и к себе уж не ждите ми-лости... Виновных в том, что среди вас живет еврей, направят в кон-центра-ционный лагерь! — «Чистая душа» грозно поднял палец.— Вот там вы узнаете, как говорится, ку-узь-кину мать! Там вам не гуман-ный лагерь военно-пленных, там ка-ра-ательный лагерь для тех, кто нару-ушил законы германского райха!

— Господин зондерфюрер! Неужто там хуже, чем здесь?! — изображая наивность, спросил Ромка.

— Вот вы тогда, гос-по-дин моряк, на себе рас-судите, где было лучше! — пригрозил гестаповец.— Когда еврей проникает на германскую землю, германский народ чувствует себя оскорбленным. Я должен выяснить, кто ви-новат в этом случае...— Он повернулся к Забелину: — А пока до особого распоряжения, я разрешаю вам, господин Забелин, брать себе хлеб, который дают еврею. Можете ку-шать,— сказал зондерфюрер.

— С чистой душой! — дерзко подсказал Ромка.

— Господин зондерфюрер! Что же мне в этом кусочке?! — воскликнул Забелин. — Разве Германия не умеет ценить и использовать человека с высшим образованием?

— Если хотите помочь Германии, вы должны написать и подать мне о том заявление, — разъяснил фельдфебель. — Я могу вам дать чистой бума-ги...

Он достал из портфеля чистый листок и подал его инженеру.

В тот же день при раздаче хлеба Забелин оставил себе больше половины пайка, принадлежавшего музыканту.

— Сразу видно, что вы с высшим образованием, — сказал Косицкий, взяв оставленный ему тоненький ломтик хлеба. — Гестаповец разрешил вам отнимать весь мой хлеб, а вы отобрали только две трети.

— Разговаривать будешь — возьму и весь! — оборвал Забелин.

— Ух, гадина, сволочь ты! — не выдержал Балашов. — Ведь ты же, Забелин, был русским!

В душе Ивана все клокотало. Он едва удержался, чтобы не выхватить у инженера хлеборезный нож и не прикончить его.

Больные, отделив по кусочку хлеба, сложили добавку для музыканта.

К вечеру, когда все уснули, Забелин зажег у стола коптилку и долго что-то писал.

— Ей-богу, как ляжет спать, так я его задушу, — прошептал Балашов Роману.

— Наду-умал, дурак! Сам пропадешь и Борьку погубишь! Как можно! — остановил Дымко.— Вот посмотришь, само обойдется...

А наутро фельдшер секции Павлик Самохин вдруг объявил Забелину, что доктор его приказал сменить со старших.

— Почему? — растерялся тот.

— Доктор сказал: неудобно — вы с высшим образованием, а вам приходится мыть парашу. Пусть будет кто-нибудь помоложе и не такой образованный.

— Вот и правильно! И давно бы так! Ведь замучили человека работой! — с насмешкой воскликнул Дымко.

— Жалеть образованных надо!

— На пенсию с выслугой лет! — язвительно выкрикивали больные.

— Да я ничего... Я разве в претензии... — забормотал Забелин.

— Нет, что вы! Мы чувствуем нашу вину. Мало ли тут людей, привычных к черной работе! — виновато и мягко настаивал Павлик. — Балашов! — вызвал он. — Как рука?

— Как сказать... Еще не совсем... — нерешительно пробормотал Иван, который знал, что мстительный Бронислав намерен, когда он поправится, тотчас же возвратить его в общий блок и в ближайший набор отправить в каменоломни.

— Ладно, как-нибудь справишься, будешь старшим! — сказал фельдшер.

Забелин побагровел от злости и молча, дрожащими руками собирал с койки свое барахлишко, вынужденный уступить Балашову традиционное место старшого — крайнюю койку от входа.

— Дымко! Иди за помощника становись: у меня рука... — позвал Балашов, когда принесли для секции хлеб.

— Значит, жить без ноги не так плохо, когда возле хлебушка поработать удача! — зубоскалил Дымко, нарезая на пайки хлеб.

Все ходячие, как всегда, окружили хлебореза, ревниво следя, чтобы пайки были равны, шумно подавали советы, от какого куска отрезать, к какому добавить. Когда наконец все шестьдесят «паек» были уравнены, начался розыгрыш.

К столу подошел очередной «выкликающий». Балашов тыкал пальцем в какой-нибудь кусок с одним и тем же вопросом: «Кому?» А «выкликающий», отвернувшись от хлеба, наугад называл фамилию.

Толпясь у стола, «активисты» дележки ждали, когда будут названы их имена, а пока не дошла до них очередь, брали указанные куски для передачи лежачим больным,

— Кому?..

— Елизарову!

— Лешка, бери! — указывал Балашов кусок.

— Кому?

— Рубанюку!

— Отнеси ему, Сарычев.

— Кому?..

Церемония длилась не так уж долго, но была торжественной и значительной.

— Кому?..

— Косицкому!

— Борька, иди получай! — позвал Балашов.

Забелин рванулся вперед из гурьбы зрителей и протянул было руку к «пайке» Косицкого.

— Стоп! — крикнул Дымко и угрожающе поднял костыль.

Забелин съежился.

— Мне разрешили! — выкрикнул он и вдруг обезьяньим рывком сгреб «пайку» Косицкого.

Ромка ударил его костылем по руке. Хлеб выпал на стол. Забелин бросился на Дымко, не подумав о том, что Ромка общий любимец. И когда, потеряв равновесие, одноногий моряк упал, на Забелина с криком и бранью обрушились удары колодками, кулаки, тычки и пинки.

— Убива-ают! — заголосил инженер.

Он бросился вон из секции, но в дверях столкнулся с врачом.

— Что тут такое? — строго спросил Бойчук.

— Переведите меня от этих бандитов! — воскликнул Забелин. — Я прошу вас перевести меня в другую палату...

— А я как раз вас выписываю совсем, — возразил Бойчук.

— То есть как же? Куда? — растерянно спросил инженер.— Почему совсем?!

— Вы здоровы! Куда же? В рабочий барак, а там — куда немцы пошлют. Почем я знаю, — может быть, в шахты, в каменоломни. Здоровому человеку надо же приносить какую-то пользу Германии! — серьезно сказал врач.

— Какую же пользу я принесу в каменоломнях?! Я инженер! — испуганно возразил Забелин.

— Уж это вы объясните немцам. Они лучше знают,— ответил Бойчук. — Может быть, вас там именно инженером поставят...

— Ну, посмотрим, посмотрим еще, господин покровитель евреев, как ты посмеешь! И на тебя найдется управа! — вдруг пригрозил Забелин, уловив в тоне доктора злую насмешку, и выскочил вон.

Через час он вернулся за своими вещами.

— Из еврейской секции в русскую перешел! — объявил он демонстративно.

Оказалось, что старший врач лазарета Гладков устроил Забелина в секцию, которую вел сам.

— Ванька! Старшой! Дверь отвори. Пусть маненько мороз, а дух фашистский надо повыветрить! — крикнул кто-то из больных Балашову после ухода Забелина.

Дня через два в секцию мрачно зашел постоянный спутник «чистой души» Лешка Любавин, носивший кличку «Лешка Гестап» или «Лешка Безногий».

Лешку боялись в лагере и в лазарете больше, чем полицейских. Нередко Краузе посылал Лешку вызвать к себе виновного в каких-нибудь лагерных нарушениях, а бывало даже и так, что, облеченный доверием гестаповца, Лешка сам, вместо немецкого солдата, отводил арестованного в лагерную тюрьму...

Когда, с полицейской повязкой на рукаве, опираясь на костыли, он с привычной легкостью скакал по дороге, в бараках настораживались. Прекращались всякие сделки, «гешефты», «калымы». Лагерные «шакалы» считали, что у Лешки наметанный «русский глаз» и то, что немец может «прохлопать», то Лешка сразу заметит.

Он появлялся в бараке всегда как предвестник зондерфюрера, проверял чистоту котелков, заправку коек, чистку параш, мытье полов. Полицейских за любую провинность он бил костылем по шее, и даже они не смели ему возражать.

В лагерных списках Любавин числился писарем-переводчиком лагерного «абвера», как называлось военное гестапо.

Зондерфюрер Краузе относился к Лешке с таким благоволением, что даже выписал для него откуда-то немецкий протез. Искусственная нога оказалась тяжелой и неудобной, и Лешка, забросив ее под койку, по-прежнему прыгал на костылях или даже, случалось, ездил по лагерю на велосипеде самого зондерфюрера, ловко орудуя своею единственной ногой. Жил Лешка в отдельной клетушке в полицейском бараке «форлагеря». Старший русский комендант лагеря Шиков и тот заискивал перед Безногим и угодливо проигрывал ему в карты...