Степан Злобин - Пропавшие без вести 2

• Название: Пропавшие без вести 2
• Автор: Степан Злобин
• Жанр: Книги

---

— Да нет, Леонид Андреич, я ведь не сам, — смущенно забормотал Краевец, — меня повара попросили...

— Повара и полиция могут просить что угодно. А медицинский работник так говорить не смеет! После этого я не могу вас оставить старшим фельдшером лазарета. Я вас с этой минуты смещаю. Завтра примете секцию. Какую — потом разберемся...

— Понял, Коля?! «Тех» порядков не будет! — насмешливо сказал кто-то из фельдшеров.

Краевец растерянно и молча ушел к себе в «комендантский куток». Он надел шинель, шапку, пошел было к выходу.

— Николай! Отставить прогулку! Вернуться и снять шинель! Никуда не пойдете! — жестко приказал Соколов.

— Под арестом я, что ли?! — огрызнулся было Краевец. — Чего мне тут делать?

— Я ведь могу и совсем отчислить из лазарета! Если вы переходите окончательно в полицейский барак, то идите, я не держу, — отпустил Соколов.

— А мне больно надо! — проворчал Краевец и вернулся к себе.

— Вот так стари-ик! — едва слышно шептались фельдшера и врачи, которые раньше не могли бы представить себе Соколова в подобной роли.

— Силе-ен!

— Такой приберет к рукам всех!

— Нас и пора прибрать! Зато с таким будешь работать что надо!

Баграмов, сидя у лампы в середине стола и переписывая наново злополучный список, разорванный перед обедом Гладковым, с радостью слышал это перешептывание.

Он сам удивился резкой решительности Соколова, которая как бы отделила чертой «вчера» лазарета от «завтра».

По рассказам Павлика и Бойчука Баграмов уже представлял себе, с каким зверем в лице штабарцта придется Соколову столкнуться в новой должности. Необходимо было с первых шагов этого зверя перехитрить.

Штабарцт Люке, громоздкий, больше похожий на боксера, чем на врача, имел обыкновение ездить на велосипеде в сопровождении свирепой овчарки. Даже немцы, солдаты лагерной охраны, говорили, что собака его — это просто собака, а сам штабарцт — две собаки. Потому они ему дали кличку «Драйхунд».

Входя по утрам в лазарет, Драйхунд осведомлялся о количестве умерших одним и тем же вопросом: «Wieviel Hunde gestorben?»1 И нередко после ответа фельдфебеля с сожалением говорил: «Zu wenig!»2 — и записывал для себя в особый блокнот количество умерших.

Явно было, что по лагерю дан специальный фашистский план смертности, невыполнение которого огорчало Люке и приводило в дурное настроение. Впрочем, оснований для огорчения в общем масштабе лагеря у Люке не было: пленные вымирали от болезней, от голода, погибали от избиений и выстрелов...

---------------------------------

1 Сколько собак сдохло?

2 Маловато.

Молодые друзья рассказали Баграмову и о том, что касалось их лично. Летом Бойчук и Павлик собрались в побег вместе с Кострикиным. Ночью они бесшумно прорезали проволоку, но оказалось, что кто-то их предал — возле прореза ждала засада с овчарками. «Fass!» — и на них накинулись псы... Целый месяц пролежали они в лазарете, залечивая рваные раны. Когда штабарцту было доложено, что все трое могут вернуться к работе, он спросил, сколько собак их грызло. Узнав, что собак было три, Драйхунд ворчливо сказал:

— Плохо! Моя одна загрызла бы всех троих насмерть! Добавить им по три недели строгого карцера...

Гладков держался только лакейской угодливостью. Соколову предстояло найти новый принцип отношений с фашистским начальством...

Соколов и Баграмов заранее обсудили возможное столкновение с Драйхундом.

— В штыки, в штыки, Емельян Иваныч, голубчик! — бодрясь, пошутил Соколов. — Сам не ходил в атаки, а помню, бойцы много раз говорили, что немец не любит ближнего боя!

Действительно, очередной доклад об умерших и передача историй болезни вылились в скандал, который грозил бедой. Драйхунд кричал, что не потерпит нарушения своих приказов.

— Туберкулез! — выкрикивал он. — Читайте в вашей газете, сами русские пишут: «Туберкулез»! Так и все ваши врачи до сегодня писали. Не допущу комиссарских стачек!

Соколов дождался паузы в истерических выкриках гитлеровца.

— Туберкулез должен быть подтвержден лабораторными исследованиями, контролем температуры и рентгеном, — методично сказал Соколов. — Русская медицина признает именно эти критерии. Голод и истощение определяются проще — отношением веса к росту. При наличных средствах исследования наши врачи могут определить лишь истощение, голод. Подтвердить же туберкулез, если не подтверждает аускультация, мы не можем. Тогда здесь не нужно врачей...

— И не нужно! Смерть управится и без вас! — в бешенстве крикнул Драйхунд.

— Тут, в сущности, так и написано, что смерть управляется без вмешательства медицины. Врачи здесь только свидетели, — сказал Соколов.

— От вас и не требуют большего! — цинично рыкнул фашист.

— Но свидетель не есть лжесвидетель,— возразил Соколов.

— Ruhe! Genug!1— заорал штабарцт. — Я дождусь здесь того, что стану свидетелем вашей смерти... Где список на выписку? Сколько здоровых? — внезапно спросил он.

— Восемьдесят семь человек, — доложил Соколов, — Вот список.

Люке не мог скрыть удивления.

— Wie? Wieviel?2 — переспросил он, думая, что ослышался.

Лазарет ни разу еще не выписывал столько людей на работу. Выписывалось обычно до десяти человек.

— Siebenundachtzig!3 — повторил переводчик, держа в руках список.

— Дайте сюда!

Переводчик подал штабарцту бумагу. Штабарцт взглянул удивленно на Соколова, потом на список, снова на Соколова...

— Этих людей немедля отправят в центральный рабочий лагерь. Я не позволю себя дурачить! — зарычал Драйхунд.— Построить их тотчас же возле комендатуры, я хочу их сам видеть! — распорядился он, не веря, что эти люди найдутся в действительности.

Через четверть часа выписанные из лазарета были построены. Драйхунд вышел сам на крыльцо, пересчитал их глазами, приказал фельдфебелю произвести перекличку по списку.

— Gut!4 — сказал он Соколову, возвращаясь с ним вместе в помещение комендатуры. И неожиданно спокойно добавил:— Можете в ваших бумажках писать в эпикризах все, что хотите: они не имеют никакого значения...

Вечером Соколов позвал Баграмова прогуляться на свежем воздухе.

— Пока что мы в цель попали, Емельян Иваныч, — сказал Соколов. — Но через две недели Драйхунд ведь снова потребует полсотни здоровых. Понимаете, просто потребует!

---------------------------------

1 Молчать! Довольно!

2 Как? Сколько?

3 Восемьдесят семь.

4 Хорошо!

— Я, Леонид Андреевич, не сомневаюсь. Но тогда уж придется придумывать что-нибудь заново. Жизнь что-нибудь подскажет. Увидим, — ответил Баграмов.

Фельдшер Никифор Шабля всегда находился вблизи больных, говоря, что медик обязан жить в такой досягаемости, чтобы в любую минуту помочь больному. Поэтому он поселился в секции у больных.

Врачи отговаривали его. Ведь он сам страдал тяжелыми сердечными приступами, иногда сам нуждался в срочной помощи.

Но Шабля был непреклонен.

Балашов с удивлением узнал в старшом Шаблиной секции, которая находилась в их же бараке, того самого рыжего «доходягу», который когда-то, в первые дни по прибытии Балашова в лагерь, пролил свой котелок и которого, по просьбе Ивана, врач взял в лазарет. Иван не узнал бы его, но рыжий Антон сам окликнул его:

— Как тебя звать, постой! В двадцатом бараке в третьей секции был?

— Был. — А не ты мне баланды у кухни налил из своего котелка?

— Неужто ты так поправился?! Не узнать, — удивился Иван. — Только то и осталось, что рыжий!

— Рыжий — это уж до могилы! — усмехнулся Антон.— Отлежался я, — пояснил он. — Тогда я бежал из заводской команды. Поймали, дали плетей — да в карцер! Ладно, меня из карцера сунули в общий барак, спасли. А кабы назад на завод послали, мастер убил бы. Я штампы губил. Я сам-то штамповщик, из Киева... Ты что, по соседству живешь? Заходи.

И Балашов как-то дня через два зашел к Антону, но угодил как раз, когда тот куда-то ушел, и, ожидая его, Иван услыхал за перегородкой у Шабли приглушенную немецкую речь. Школьное знание немецкого языка давало Ивану возможность иногда понимать, о чем говорят, но на этот раз говорили вполголоса, и он не мог разобрать смысла, как вдруг шатучая, легкая дверца, за которой жил Шабля, стремительно распахнулась и вышел «шеф» лазаретного блока ефрейтор Вайс.

Повернувшись лицом в сторону Шабли, он поднял фашистским приветственным жестом правую руку, с пафосом крикнул: «Хайль Гитлер!» — и стремительно прошагал к выходу.

Ивану стало не по себе. Товарищи, видимо, доверяют Шабле, считают его коммунистом. А он, поселившись отдельно от прочих врачей, с фашистами водит дружбу.

Когда Антон возвратился в барак, Иван рассказал ему.

— Не понял ты. Наш немец особый, и секция наша особая,— таинственно сообщил Антон.

— Чем же? — спросил Балашов.

— Тут все мы покойники, — совершенно серьезно шепнул рыжий.

— То есть как?

— А так, мертвецы! Фельдшер Никифор только и есть живой, а прочие все мертвецы.