Степан Злобин - Пропавшие без вести 4

• Название: Пропавшие без вести 4
• Автор: Степан Злобин
• Жанр: Книги

---

В это время закатное солнце, выйдя из-за скалы, уронило лучи на кустарник, в котором гнездился НП. Комбат отпрянул от окуляра и быстро переместил объектив. Но солнечный луч успел сверкнуть в стеклах. По камню над их головами ударила пуля, вторая, а за ними длинная очередь задолбила, выщербливая скалу, засыпая их щебнем...

Выбраться? Но им было видно, как позади щели, где находился НП, с кустов отлетают сучки, рвутся листья. Отход был отрезан.

— Накрыть минометным огнем двести пять, двести семь, двести девять, — приказал по телефону комбат.

В батальоне в эту минуту и так уже поняли, что случилось: комбат, командир полка, помощник начальника штаба армии и генерал-полковник с разведчиком и со связистом застряли в каменной щели под шквальным огнем противника. Пулеметом их было не взять в этой щелке, но отход оказался отрезан до темноты.

И вдруг ударила возле той же скалы немецкая мина, вторая... И пошли рваться мины, мины... Они долбили пространство в каких-нибудь двадцать метров. Падали, рвались, падали, рвались, и так без конца... Воздух набух дымом и непрерывным грохотом. Пойманные в каменную ловушку, разведчики лежали недвижно, засыпанные щебенкой, прижавшись к камням. Они слышали, как ревели ответные выстрелы над их головами, как разыгрались всех калибров орудия, подавляя огонь фашистских минометов. Но им спасения уже не было... ...Лежавший плечом к плечу с Бурниным Балашов даже не вздрогнул, когда крупный осколок мины, пройдя под лопаткой, пронзил ему сердце. Красноармеец-разведчик был тоже убит, связист ранен в ноги, комбат тяжко ранен в грудь... Бурнин со штабным генерал-майором смогли выбраться лишь с наступлением темноты.

— Да-а, будет нам с вами буча, товарищ полковник, за эту самую рекогносцировку, — проворчал помощник начштаба армии.

— Товарищ генерал! Да что вы! О чем это вы говорите! — воскликнул Бурнин. — Как вам...

Он махнул рукой и не мог сказать больше слова.

— Товарищ полковник, время упущено. Возьмите себя лучше в руки. Действовать надо! — строго сказал в ответ генерал.

Операция ночью прошла исключительно хорошо. Балашов оказался прав, на фланге сидели фашистские пулеметчики. Наши разведчики их сняли без шума, обезопасив свой фланг.

Но эту потерю — смерть Балашова — Бурнин ощущал как свою, как личную, как потерю отца и друга или старшего брата. И теперь, узнав, что Иван Балашов — это тот самый сын Балашова, который был больным местом в сердце отца, он проникся к нему особенно теплым дружеским чувством, как будто Петр Николаевич перед смертью ему поручил заботу о сыне...

«Да как же мне сразу-то в голову не пришло расспросить?! И Балашов, и Иван, и в ополчении был, и в газете работал, и в плен угодил под Вязьмой!» — думал теперь Бурнин.

— Да, я о нем знаю, Иван, — признался Бурнин.— Твоего отца нет на свете. Петр Николаич в июле прошлого года в Карпатах убит при мне... Так вот, рядом, плечом к плечу, лежали в горах...

— Значит, он... значит... — Иван не знал, как спросить.

— Генерал-полковник Петр Николаевич Балашов был заместителем командующего фронтом. Мы производили рекогносцировку, — сказал Бурнин. — Твой отец хотел лично проверить позиции моего полка...

Бурнин посмотрел на Ивана. Тот слушал, словно застыв, стоя навытяжку, стиснув зубы, двумя руками сжимая свой автомат на груди, а в глазах его были и боль утраты и просветленность. Такое же выражение видел однажды Бурнин в глазах женщины, вдовы полковника Зубова, когда он ей рассказал о геройской гибели мужа, пропавшего без вести. Лицо Ивана было мокрым от слез, и он не стыдился своей сыновней печали.

— А Ксении Владимировне ты написал, Иван? — спросил Анатолий.

Иван отрицательно, молча качнул головой. Он не мог сейчас вымолвить слова.

— Значит, и нет у тебя того «особого обстоятельства», о котором ты думал, Иван, — сказал Анатолий.— Ксении Владимировне напиши поскорее письмо.

Бурнина взволновала судьба ТБЦ-лазарета. Не случись у него удачи в побеге, он мог сам до сих пор делить судьбу этих людей. Освобожденные из фашистских лагерей люди, которых случалось встречать, обычно больше всего рассказывали о безмерных страданиях плена. Иван Балашов выпил полную чашу этих страданий, но не любил говорить об этом. Голод, холод, болезни, цепи, побои и пытки — все это в представления Ивана было тесно связано с борьбою за жизнь и за моральную стойкость советских людей. И за стойкую бодрость, которую не угасили ни пытки, ни долгое ожидание казни, Бурнин оценил Ивана раньше, чем понял, что это сын Петра Николаевича, и еще раньше, чем от него услыхал имя Варакина и узнал, что Михаил там тоже был одним из участников подпольной работы.

Когда же Бурнин услышал, что в ТБЦ погиб Михаил, его интерес к этому лагерю, понятно, еще возрос.

Бурнин решил пока ничего не сообщать Татьяне Варакиной, ни ее приятельнице, жене Баграмова. Однако же он сдержал свое обещание Ивану и попытался доложить по начальству о лагере, который готовит восстание к моменту подхода советских войск.

Он понимал и чувствовал психологию тех, кто с начала войны был в плену. Они, конечно, считали, что восстание — их святой долг. Они наивно и искренне воображали, что облегчат военные операции Красной Армии...

Вряд ли эти сберегавшие верность родине люди могли представить себе, что их боевой порыв и попытка восстания никому не нужны, кроме их самих, полных ненависти и жажды мести, истосковавшихся по активной борьбе, по оружию...

«Именно вот теперь эти люди напряженно готовятся к своему решительному рывку, — думал Бурнин. — Могут наделать глупостей и погибнуть без всякой нужды».

Кровавые следы отступления гитлеровской армии оставались повсюду: сожженные и взорванные тюрьмы, еще дымящиеся крематории, тысячи расстрелянных людей...

На пути Анатолия таких следов попало немного, но радио и газеты разносили вести о том, что гнусные расправы над безоружными невольниками гитлеровцы, отступая, творили повсюду — на Украине, в Польше, в Румынии, в Чехословакии и в Германии...

Озабоченный, углубленный в карту штабной генерал, которому Бурнин рассказал о лагере ТБЦ, терпеливо все выслушал, задумчиво барабаня по карте сухими, длинными пальцами, потом удивленно вскинул на Бурнина острый взгляд и пожал плечами.

— Несерьезно как-то это, товарищ полковник! Этот бывший военнопленный говорит, что в гестапо забрали его в сентябре, ну, в октябре. Значит, прошло уже полгода. Неизвестно даже, есть ли сегодня там этот лагерь. Даже если смотреть на все это, как вы назвали, как на «данные глубокой разведки», то давность их говорит против того, чтобы их принимать всерьез... И потом вообще вы меня удивляете, Анатолий Корнилыч: я бы так уж во всем-то не полагался на этого бывшего пленного... как его?.. на этого Балашова.

— Это же сын генерал-полковника Петра Николаича, помните? — сказал Бурнин.

— Петра Николаича я уважал, — ответил генерал Бурнину. — Очень рад, что сын его в вашем полку. Но что касается прочего... Уж очень его рассказы похожи на сказку. Мало ли что он может надумать! Ведь выходит, что они в этом лагере чуть ли не воевали! — Генерал взглянул на вспыхнувшее лицо Бурнина и добавил: — Я знаю, что вы, Анатолий Корнилыч, тоже были в фашистском плену, и ваше сочувствие к этим людям я понимаю... — Генерал еще раз посмотрел на Бурнина и мягче добавил: — Может быть, даже этот юноша бессознательно сочиняет, товарищ полковник. Я не хочу утверждать, что все это просто ложь... ну, может быть, так сказать, романтическая мечта... С любой точки зрения не может она влиять на наши оперативные планы. Не восстания в лагерях пленных решают войну... Немного уж им осталось. Скоро дождутся освобождения...

Бурнин почувствовал себя даже неловко, словно занял пожилого, серьезного, умного человека какой-то ребяческой болтовней. Как рассказать о таком разговоре Ивану? Бурнин смалодушничал, он сказал Балашову, что доложил в штабе армии о лагере ТБЦ, подал рапорт, а там будет видно — окажется ли лагерь на прямом пути их движения или этот район будет лежать в полосе наступления какой-нибудь другой дивизии...

Фашисты еще огрызались. Каждый шаг Красной Армии к западу добывался кровью советских людей. Гитлеровцы, отступая, старались хоть на самый короткий срок удержать каждый новый рубеж, выигрывая время, чтобы вывезти ценности, угнать побольше людей, истребить «подозрительных» немцев и в то же время до прихода Красной Армии организовать в зоне советской оккупации гитлеровскую агентуру — «вервольф».

Собственные представления Балашова о лагерях советских военнопленных и жуткие разоблачения радио и советских газет о фашистских зверствах были дополнены страшной картиной расстрелянной и сожженной тюрьмы в одном из занятых их дивизией городков. Судьба ТБЦ волновала Ивана все больше, особенно после того, как он увидел сожженную тюрьму. Иван считал совершенно недопустимой такую задержку ответа на рапорт Бурнина. Но он не чувствовал себя вправе напоминать об этом полковнику.