Светлана Алексиевич - Зачарованные смертью

• Название: Зачарованные смертью
• Автор: Светлана Алексиевич
• Жанр: Биографии и Мемуары

Развалилась гигантская империя. Социалистический материк, занимавший одну шестую часть суши. В первые пять лет были зарегистрированы сотни тысяч самоубийств. Люди умели жить только при социализме и не знали, как жить дальше… Среди самоубийц были не только коммунистические фанатики, но и поэты, маршалы, обыкновенные коммунисты…

Книга о том, как мы выходили из-под наркоза прошлого, из-под гипноза Великого Обмана… Идеи-убийцы…

---

Война? Но разве это война? Какая-то война, не похожая на войну. В книжках она другая… Там приходят чужие… А тут все свои… На одном языке говорят… Братья… Знакомые… (Молчит.) На одном языке говорят… (Повторяет эти слова несколько раз.)

Дома мать кинулась к телевизору. Включила. Играл симфонический оркестр…

Перед тем как идти на рынок, я заготовила помидоры, огурцы… Чтобы консервировать… Банки вымыла… (Пауза.)

И вот я стала кухарить. Закручивать банки. Мать смотрела на меня как на сумасшедшую. А я кипятила, варила… Пробовала, что получилось: хватает соли или не хватает — добавить… Я продлевала нашу прежнюю жизнь… Еще на час, два… На один вечер… На одну ночь… Я люблю свой дом… Я люблю свою маму…

Я не знаю сейчас: жива моя мама или нет?

Утром через наше село пошли танки. Один остановился возле нашего дома. Экипаж — русский. Я поняла: наемники. Хотела у них спросить:

— Куда вы едете?

Они позвали маму:

— Мать, дай воды.

Мама принесла им воды и яблок. Воду выпили, а яблоки не взяли. Сказали:

— У нас вчера одного отравили яблоками.

Я боюсь крови… Я больше всего боялась увидеть, как убивают…

На улице встречаю подругу:

— Что у тебя? Где твои?

Она прошла мимо. Я побежала за ней, схватила за плечи:

— Что с тобой?

— Я уже твою маму предупредила: вы ко мне не подходите: я — мингрелка, у меня муж — абхазец.

Я обняла ее изо всех сил!!

Ночью к ней приходил родной брат… И хотел ее мужа убить… Только за то, что он абхазец… Только за это…

Через несколько дней хоронили соседа… Грузина… Девятнадцать лет… Его мать идет за гробом: то плачет, то обернется — и смеется… Она сошла с ума… (Молчит.)

Они недавно в одном классе учились, а теперь стреляют друг в друга… (Молчит.)

Вы когда-нибудь случайно подслушали, о чем говорят старики возле дома на скамейке? О том, как они были солдатами. А старые женщины вспоминают, какие они были молодые и красивые. (Пауза.) Мужчины воюют… Мальчишки…

Моя мама говорила… Она говорила: „Я никогда так не была счастлива, как в старости. И вдруг — война“.

Сидит старая женщина над убитой собачкой… И плачет… Все смотрят и молчат…

Моя мама ужасная трусиха… Прибежит от соседей:

— Рассказывают, что в Гаграх сожгли целый стадион грузин.

— Мама!!

— А еще я слышала, что грузины кастрируют абхазцев.

— Мама!

— Вот ты не веришь… А в Сухуми разбомбили обезьянник… Ночью грузины за кем-то гонялись и думали, что это абхазец. Они его ранили, он кричал. А абхазцы на него наткнулись, думали: грузин. Догоняли, стреляли. А под утро все увидели, что это раненая обезьяна. И все кинулись ее жалеть.

А человека бы убили…

Мне нечего было сказать моей маме.

Я пошла в церковь. Людей не было. Я стала на колени и за всех молилась. Я не знаю, кому я говорила? С кем?

Я ему говорила:

— Они идут, как зомби. Идут и верят, что творят добро. Но разве можно автоматом и ножом творить добро? Вразуми их!

Они заходят в дом и, если не находят никого, стреляют в скотину… Я видела убитых поросят… Крову с простреленным выменем, из которого текло молоко… Даже убитого попугая в клетке… Они стреляют в банки с вареньем, в мешки с мукой… Они расстреливают из автоматов воробьев: одни по эту сторону, другие — по ту… Вразуми их!

Вчера я была свидетелем… Я сама видела, как молодой парень… Грузин… Он бросил автомат и кричал:

— Куда мы приехали!! Я могу погибнуть за Грузию! Я приехал погибнуть за Грузию, а не воровать чужой холодильник! Зачем вы идете в чужой дом и берете чужой холодильник? Чужой ковер? Я хочу умереть за Грузию…

Его под руки куда-то увели. Уговаривали.

Другой грузин поднялся во весь рост и пошел навстречу тем, кто в него стрелял:

— Братья абхазцы! Я не хочу вас убивать, и вы в меня не стреляйте.

Его застрелили свои в спину…

Об этом все друг другу рассказывают… Он поднялся во весь рост и пошел навстречу тем, кто в него стрелял: „Братья абхазцы…“

А русский парень Соколов с гранатой бросился под танк… Он что-то кричал… Но никто не расслышал, что он кричал… (Пауза.) В танке горели грузинские парни… Они тоже кричали…

Я говорила и говорила… Шептала и шептала… В детстве меня никто не учил молитвам. Я придумывала свои…

Я возвращалась домой.

Дома плакала мама:

— Я никогда не была такая счастливая, как в старости. И вдруг война…

У мамы в доме все подоконники заставлены цветами. Подушки вышиты цветами, она сама вышила. Она мне признавалась, она не раз мне признавалась: „Я проснулась ранним-ранним утром, солнце пробивается сквозь листву, и я чувствую, что это солнце, что это радость струится, и у меня сразу мысль: „Вот я сейчас открою глаза — и сколько же мне лет?““. У нее бессонница, у нее болят ноги, она тридцать лет на заводе проработала, но она утром не знает, сколько ей лет. А ей шестьдесят пять. Потом она встает, чистит зубы, видит себя в зеркале: на нее смотрит старая женщина…

Но потом она готовит завтрак и забывает об этом. И я слышу, как она поет…

Раненые старики… Это еще страшнее, чем раненые дети… Если дети ничего не понимают, то эти все понимают… Это правда.

Я слышу ночью, как меня окружают сны. У меня сны не страшные. Мне все время снится одно и то же… Как я ухожу из своего тела… Поднимаюсь высоко-высоко…

Первые дни грабители ходили в масках… Черные чулки на лицо натягивали… Потом без масок… Идет: в одной руке хрустальная ваза, в другой — автомат… Или: на спине — ковер, а на груди автомат болтается. Телевизоры тащат, стиральные машины… Женскую шубу несет… Мебель грузят… (Молчит.)

Девочка одна у нас повесилась. Мы пришли к ним в дом, пришли помочь. А ее бабушка говорит, что она любила парня, а он женился на другой. Ее хоронили в белом платье. Она из-за любви… Она любила… Никто не верил… Не мог понять. Как это из-за любви? Красивая девочка… Вот если бы ее изнасиловали…

Смерть не самое страшное из того, что я там видела… Не самое страшное… Как будто… Нет… Все можно вспомнить… Волнуюсь… Путаюсь в словах… (Молчит.) Мамина подруга… Тетя Соня… Она насмотрелась на все это и заболела. Слегла.

— Девочка моя, зачем после этого жить? — говорила она.

Я кормила ее супом из ложечки. Она не могла глотать… (Молчит.)

Я еще не готова исповедоваться… Открываться незнакомому человеку… (Молчит.) Не готова…

Они с оружием… Но они — мальчишки… Они еще маленькие… Восемнадцать — девятнадцать лет… Они еще недавно вешали кошек в подвалах… Разрывали лягушек на части, чтобы узнать, как устроен мир. Им никто ничего не объяснил… Если бы у них был хороший учитель физики… Или русской литературы… Наивно? Но я так думала. Или если бы у них была мама такая, как у меня… (Молчит.) Больше всего я люблю думать о маме… Вспоминать…

Как моя мама долго по вечерам расчесывает волосы… Тихонько покачивается и улыбается сама себе… Мама часто рассказывала о папе, как они любили друг друга. Я слушала, как старую сказку… О том, как сначала у нее был другой муж… Однажды она гладила ему рубашки, а он ужинал… И вдруг (это только с моей мамой могло такое произойти) она сказала вслух: „Я больше рожать от тебя не буду“. Забрала сына и ушла.

А мой папа бродил за ней по пятам. Ехал в автобусе. Ждал на улице. Отморозил зимой уши. Ходил и смотрел И однажды он ее поцеловал… Он любил клятвы:

— Поклянись, что любишь меня! Хочешь, я поклянусь?!

Я родилась от любви… Вся тайна в том, что я родилась от любви…

…Мама продала все ценное, что было у нас в доме: телевизор, папин серебряный портсигар, который мы всегда берегли, мой золотой крестик… Чтобы уехать из Сухуми, надо было дать взятку. Люди неделями живут на вокзалах. На аэродромном поле. Под бомбежкой, под обстрелами… Взятки берут большие… Военные, милиция… Наших денег едва хватило на один билет… (Молчит.)

А я хотела пойти в госпиталь… Ухаживать за ранеными… (Молчит.)

Мне не разрешили взять даже сумку с мамиными пирожками… А рядом… Это правда. Рядом мужчина в штатском… Но солдаты к нему обращались: „Товарищ майор…“ Он грузил мотоцикл… Большие деревянные ящики… И тут же женщина… Эта женщина взяла двух мальчиков: один — свой, второй соседский… Мальчики распухли от голода… (Молчит.)

Мама меня оторвала от себя… Затолкала в самолет…

Я не знаю сейчас: жива она или нет?

— Мама, а куда я еду? — спрашивала я. Плакала. Кричала.

— Ты едешь домой… В Россию… (После долгой паузы.)

Я хотела погибнуть на войне. На какой-то другой войне. Красивой… За Родину! Это правда.

В Москве я жила на вокзале… Две недели… Там беженцы отовсюду… На всех вокзалах — на Белорусском, на Киевском… С семьями… С детьми, со стариками… Из Армении, из Баку, из Таджикистана… Они спят на скамейках, на полу… Месяцами… Суп на вокзале варят, макароны… В туалетах… Там есть розетки — в туалетах… Или возле эскалатора, там тоже розетки… Воды в таз налил, туда — электрокипятильник… Лапши набросать, мяса… Суп готов! Я ела… У меня быстро кончились деньги…