Генрих Гофман - Сотрудник гестапо

• Название: Сотрудник гестапо
• Автор: Генрих Гофман
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9533-4405-0

Отгремела великая битва за Сталинград, Красная Армия готовится к новым наступлениям. Но для обеспечения их успешности как воздух необходимы свежие разведданные, поэтому и уходит во вражеский тыл Леонид Дубровский - главный герой широко известного романа «Сотрудник гестапо».

---

Однако какой-то водитель не проявил достаточной осмотрительности и увеличил скорость грузовика в тот самый момент, когда от мчащегося навстречу «мерседеса» его отделяла большая лужа. В мгновение ока целый поток липкой грязи, вздыбившись из-под колес огромного грузовика, набросился на капот и стекла легкового автомобиля. За мутной пеленой скрылись и без того плохо различимые очертания дороги. Ефрейтор резко затормозил.

— Доннер-веттер! — зло вымолвил фельдполицайсекретарь Рунцхаймер, не проронивший за всю дорогу ни единого слова. Он развалился на заднем сиденье «мерседеса» и, казалось, дремал. Во всяком случае, так думал Дубровский, сидевший по указанию Рунцхаймера рядом с водителем. Но гневное «Доннер-веттер!» отбросило это предположение.

Дубровский обернулся и увидел небольшую лысину на затылке Рунцхаймера. Лица его не было видно. Согнувшись в три погибели, он поднимал что-то с пола. Только через мгновение Дубровский понял, в чем дело. От резкого торможения красивая, вздыбленная спереди фуражка Рунцхаймера не удержалась на голове и свалилась на пол. Подняв фуражку, фельдполицайсекретарь аккуратно отряхнул ее перчаткой и вновь водрузил на голову.

Водитель приоткрыл дверцу. На потолке кабины тускло засветилась лампочка. Теперь Дубровский разглядел побагровевшее от ярости лицо Рунцхаймера, на лбу которого еще явственнее обозначился рубец — след старой раны. Казалось, фельдполицайсекретарь вот-вот набросится на ефрейтора. Но тот уже успел выбраться из кабины и бойко протирал тряпкой ветровое стекло.

— Доннер-веттер! — несколько спокойнее повторил Рунцхаймер и неожиданно улыбнулся. — Если бы я сидел впереди, этого не произошло бы.

Рунцхаймер нехотя выбрался из автомобиля и предложил Дубровскому перейти на заднее сиденье.

Послышался скрежет стартера, мотор оглушительно взревел на больших оборотах, и «мерседес» плавно тронулся с места. Дубровский торжествовал. Огромная радость переполнила его душу. Он откинулся на спинку сиденья, плотно прильнул к ней спиной. Саднили еще не зажившие рубцы — следы недавних побоев на допросах, — а он все сильнее прижимался к спинке. Стало еще больнее. Но эта боль отвлекала, нейтрализовала то возбуждение, которое он так старательно пытался сейчас скрыть. Он все больше убеждался, что немцы ему поверили. До самого последнего момента Дубровский думал, что извинения Фельдгофа, назначение переводчиком к Рунцхаймеру — все это очередная уловка гестаповцев, еще одна попытка проверить его.

Он выдержал нелегкое испытание, выпавшее на его долю, выдержал и, таким образом, получил возможность выполнить важное боевое задание, порученное ему командованием. Леонид на мгновение закрыл глаза. Перед мысленным взором поплыли лица родных и близких, добрый взгляд матери, белозубые улыбки сводных младших братьев.

Леонид знал, что оба его брата стали танкистами и сражаются где-то на Центральном фронте. Но он никак не мог представить себе младших братьев в военной форме, в кабине боевого танка. Они для него по-прежнему были мальчишками, за которыми нужен был глаз да глаз, как часто говаривала мать. Вспомнив о братьях, Леонид невольно подумал и о Пятеркине.

— Господин Дубровский, — прервал его мысли голос Рунцхаймера, — вы русский, выросли в России и должны хорошо знать характер ваших людей. Объясните мне, почему русские, которые уже проиграли эту войну, все еще продолжают бессмысленное сопротивление? Неужели временная неудача германской армии на берегу Волги так вскружила им голову? Ведь это не есть победа русского оружия — это была победа русской зимы, которую плохо переносят наши солдаты. Так случилось под Москвой, так случилось под Сталинградом. Но, как известно, после зимы приходит лето. Это неотвратимо. Это так же неотвратимо, как и наше летнее наступление, после которого германская армия вновь будет у стен Москвы, а потом и на Волге. Так зачем же напрасные жертвы, зачем бессмысленное сопротивление?

Рунцхаймер, полуобернувшись, смотрел на Дубровского. Выждав некоторое время, Леонид ответил:

— Вы правы, господин фельдполицайсекретарь! Многие Русские уже поняли это и охотно сдаются в плен. Правда, для некоторых это исключено. Они коммунисты. А вы расстреливаете, коммунистов. Таким образом, единственное, что им остается, — это сопротивление. Но я не думаю, что оно будет долгим. Сталинград — предсмертная агония Красной Армии. К тому же нас подвели итальянцы. Если бы они не разбежались при первой же атаке советских танков, мы и теперь были бы на берегу Волги. Не так ли?

— О да, возможно, вы правы. Но вы не совсем точно поняли мой вопрос. Меня интересует сопротивление русских не там, за линией фронта, а здесь, в тылу наших войск. Да, да. Именно здесь, где солдаты фюрера освободили людей от ярма большевизма, где германская армия устанавливает новый порядок.

— Но, господин фельдполицайсекретарь, германская армия устанавливает новый порядок не примером, не убеждением, а силой оружия. Как известно из физики, всякое действие встречает противодействие. С этим надо считаться.

— Благодарю за откровенность, господин Дубровский. Очевидно, вы занимались физикой?

— Нет, нет. Я не физик. Я лингвист. С детства полюбил немецкий язык, а в самый канун войны окончил институт иностранных языков. Собирался преподавать немецкий в средних школах.

— У нас работали по убеждению или подчинялись силе оружия?

— Ни то ни другое. Вы уже поблагодарили меня за откровенность, и это обязывает меня быть искренним. По национальности я белорус. Мой отец проповедовал государственную самостоятельность Белоруссии. Коммунисты расстреляли его как буржуазного националиста.

— И вам, его сыну, позволили окончить институт? — в голосе Рунцхаймера прозвучала ирония.

— Представьте себе, это так. Заканчивая среднюю школу, я и не помышлял о высшем образовании. Но в это время была брошена в народ крылатая фраза: «Сын за отца не отвечает». И поверьте, это изменило мою судьбу. Меня приняли в институт.

— Значит, вы мстите коммунистам за своего отца?

— Да! Именно это я и хотел сказать.

Рунцхаймер ничего не ответил. Несколько минут они ехали молча, оглядывая вереницу грузовых автомобилей, двигающихся навстречу. Когда же последний грузовик скрылся позади «мерседеса», Рунцхаймер с интересом спросил:

— Сколько вам лет, господин Дубровский?

— Недавно исполнилось двадцать два. А вам, господин фельдполицайсекретарь, если это не секрет?

— Нет, для вас, господин Дубровский, это не секрет. Я старше вас всего на четыре года. И думаю, мы с вами сработаемся. У вас прекрасный немецкий, я бы даже сказал, с некоторым берлинским акцентом. Надеюсь, и русский у вас не хуже. Мне нужен такой человек. Вы будете моим личным переводчиком.

— Благодарю вас, господин фельдполицайсекретарь! Вы оказываете мне большую честь. Я постараюсь оправдать ваше доверие.

— Мое доверие? — Рунцхаймер многозначительно усмехнулся. — Время покажет, господин Дубровский. Вы еще не знакомы с моей собакой. Это умнейшее существо, незаслуженно лишенное дара речи. Его зовут Гарас. Он скалит зубы на каждого, кто подходит ко мне близко. А я не доверяю людям, на которых рычит мой пес. Я даже не удерживаю его, если он бросается на кого-нибудь. Просто он лучше меня чувствует, кто мой друг и кто враг.

— И он никогда не ошибался?

— К черту подробности! Я не вникаю в детали, когда Гарас расправляется с моими врагами.

Дубровский насторожился.

— А какой породы ваша собака?

— Обыкновенная немецкая овчарка. Но мой экземпляр невиданных размеров. Одним прыжком он сбивает с ног человека. Так было уже не раз. И если прикажу, может перегрызть горло.

Рунцхаймер сказал это совершенно спокойно, будто разговор шел о чем-то обычном. Правая рука Дубровского сжалась в кулак, он стиснул зубы и незаметно глубоко вздохнул. Хотелось схватить эту тонкую, длинную шею и стиснуть пальцы. Но…

«Мерседес» заметно сбавил скорость, свернул с большака. Теперь по сторонам дороги угадывались небольшие домики, дощатые заборы, выхваченные из темноты тусклым светом притушенных фар.

— Это Кадиевка, — сказал, словно отрубил, Рунцхаймер. — Мы работаем здесь. И живем здесь. Но это недолго. Наведем порядок и вернемся в Сталино. Там основной штаб ГФП-721.

Водитель робко, вполголоса, спросил:

— Куда изволите, господин фельдполицайсекретарь?

— Домой! — И обращаясь к Дубровскому: — Вы будете жить в комнате одного из моих сотрудников.

— А он в отъезде?

— Нет, он здесь. Вы будете жить с ним в одной комнате. Он тоже русский. Сможете разговаривать на своем языке. Да! Чуть не забыл. Чтобы не было недоразумений. Без моего личного разрешения вы не смеете отлучаться из Кадиевки.

— Слушаюсь, господин фельдполицайсекретарь!