Патрик О'Брайан - Фрегат Его Величества Сюрприз

• Название: Фрегат Его Величества Сюрприз
• Автор: Патрик О'Брайан
• Жанр: Исторические приключения

Патрик О'Брайан — автор большого количества книг самых разнообразных жанров, но настоящую известность ему принесла серия книг о капитане Джеке Обри и судовом враче Стефене Мэтьюрине. Действие книг разворачивается в эпоху наполеоновских войн, развивая тему, начатую книгами С.С. Форестера. Критики единодушно отмечают как высокие художественные достоинства книг (по мастерству в построении диалогов и описании характеров О'Брайана сравнивают с Джейн Остен), так и великолепное знание исторических реалий. Автору удалось во всех деталях воссоздать облик эпохи — начиная от устройства корабля и заканчивая языком, описанием обычаев, верований, научных представлений. Его творчество вписывается в представление о том, что Наполеоновские войны — это английская Троянская эпопея, которая призвала на свет свои «Илиады» и «Одиссеи».

Высочайшую оценку литературоведов получил созданный автором дуэт главных героев: Джека Обри — истинного представителя офицерского корпуса королевского военно-морского флота, с его достоинствами и недостатками, и Стефена Мэтьюрина — интеллектуала и ученого, также истинного сына своего века.

"Фрегат Его Величества «Сюрприз»" — третья книга серии. Действия разворачиваются в далеких водах Индийского океана, где фрегату «Сюрприз» придется оборонять конвой судов Ост-Индской компании от превосходящих сил французской эскадры.

* * *

Перевод с английского: El Timonel (csforester.narod.ru)

---

— Мэтьюрин — это я, — заявил Стивен. Он, разумеется, узнал почерк, а через конверт нащупал кольцо. — Мне нужно уйти, Джек. Желаю всего доброго, мистер Хендерсон.

Он не глядя под ноги поднимался по тропе; позади остались делянки сахарного тростника, фруктовые сады, террасные виноградники, заросли каштанов. Еще выше, туда, где деревья сменились кустарником, а кустарник — скудной травой; еще дальше, уже без тропы, к обнаженной вулканической породе, лежащей на склоне главного хребта острова. В тени там сохранился рыхлый, разбухший снег; Стивен сгребал его в ладони и ел. Со слезами и потом из его организма ушла вся влага, его иссохшая гортань была так же тверда как скала, на которой он сидел.

Стивен впал в такое исступленное состояние, что хотя щеки его были мокры от слез — ледяной ветер жестоко холодил их — он не чувствовал боли. Под ним простирался пересеченный ландшафт, безжизненный на большом протяжении, затем поросший лесом; за узкими полосками полей лежало несколько деревушек, а дальше открывался вид на все южное побережье острова, с лежащим по правую руку Фуншалом. Мелькали белые пятнышки кораблей, а далеко-далеко за ними линия океана сливалась с горизонтом. Мэтьюрин глядел на эту картину с каким-то остаточным интересом. За большим мысом на западе находилась Камара-де-Лобос — говорили, что туда приплывают для брачных игр тюлени.

Солнце над горизонтом сделалось не больше хлебной горбушки, и по бесчисленным ущельям побежали тени, черные как ночь.

— Спуститься вниз — вот в чем проблема, — вслух проговорил он. — Подниматься наверх может всякий — о, почти до бесконечности — но твердой походкой спускаться все ниже и ниже — это совсем другое дело.

Разумеется, он должен был прочитать письмо, и в умирающем свете дня Стивен вытащил конверт из кармана. Рвущаяся бумага — какой печальный звук. Он прочел письмо, храня суровое выражение лица, и все же в конце дрогнул, и невозмутимая маска сменилась гримасой отчаянной нежности. Но это бесполезно — мягкость никогда не помогает — и с тем же выражением безразличия он огляделся в поисках расселины в скалах, где можно было бы прилечь.

К закату луны его дергающееся, измученное тело наконец расслабилось, и он погрузился во тьму; несколько часов мертвого сна — полного забвения. Идущее по кругу солнце осветило сначала Калькутту, потом Бомбей, и, добравшись до другого конца мира, со всей силой обрушилось на его лицо, заставляя Стивена рывком прийти в себя. Он сел, все еще одурманенный сном, но ощущал страшную боль и не мог определить, откуда она. Разрозненные обрывки памяти сложились в единое целое. Он кивнул, спрятал старинное железное колечко — письмо унесло ветром — и, разыскав последний островок снега, умылся. К полудню он был у подножия горы, и бредя по улицам Фуншала, встретил на соборной площади Джека.

— Надеюсь, я не задержал тебя? — спросил Стивен.

— Нет, совсем нет, — ответил Джек, взяв друга под руку. — Мы берем воду. Пойдем, выпьем по стаканчику вина.

Они уселись, слишком унылые и потрясенные, чтобы что-либо ощущать.

— Должен сказать тебе следующее, — начал Стивен. — Диана уехала в Америку с мистером Джонстоном из Вирджинии. Они хотят пожениться. Она не собиралась выходить за меня — просто ее доброе отношение ко мне в Калькутте завело мои догадки слишком далеко: у меня помутилось сознание. Я не сержусь на нее, и пью за ее здоровье.

Они прикончили бутылку, потом другую. Это не возымело эффекта, и на корабль они прибыли в таком же угрюмом молчании, как и отбыли с него.

Закончив набирать воду и пополнив запасы провизии, «Сюрприз» поднял якорь и вышел в открытое море, обогнул остров с востока и направился в непроглядную ночь. Веселье на баке разительно контрастировало с тишиной на юте. Как заметил Бонден, корабль «затонул кормой». Матросы понимали, что с их шкипером что-то не в порядке: они проплавали вместе с ним достаточно, чтобы уметь читать по его лицу — ведь капитан военного корабля на море превращается в абсолютного монарха, подателя дождя и вёдра. Еще они сочувствовали доктору, который был даже еще бледнее; правда общее мнение сводилось к тому, что они оба съели что-то иноземное на берегу и через пару дней при помощи ударной дозы ревеня им станет лучше. Видя, что окриков с квартердека не следует, они пели и веселились вовсю с того самого момента, как подняли якорь — это ведь последний отрезок, и попутный ветер несет их к Лизарду. Жены, любимые, получка — наконец-то райские поля замаячили на горизонте!

В каюте господствовала не столько печаль, сколько усталость от возвращения к обыденности — к привычному ходу жизни, не имеющей особого смысла — радости, конечно, мало. Стивен надзирал за лазаретом и подолгу просиживал за журналами вместе с Макалистером: через неделю-другую корабль будет раскассирован, и им предстоит сдавать отчет, держа под присягой ответ за каждую драхму, за каждый скрупул медикаментов, израсходованных за последние восемнадцать месяцев. А совесть у Макалистера была чувствительная. Оставшись в одиночестве, Стивен заглянул в личный тайничок с лауданумом, своим бутилированным укрепителем. В былые времена он частенько прибегал к нему, поглощая за день до четырех тысяч капель, но теперь даже пробку не нюхал. Нужды в укрепителе больше не было: теперь он ничего не ощущал, и необходимость искусственно достигать атараксии отпала. Сидя в кресле, он задремал, и проспал орудийные учения и весь вечер вплоть до ночной вахты. Резко пробудившись, Стивен заметил падающий из двери в большую каюту свет. Там он обнаружил Джека, все еще корпевшего над своими записками для гидрографа Адмиралтейства: бесчисленное множество промеров глубин, чертежей побережья, пеленгов — ценнейшие, точные наблюдения. Капитан становился ученым моряком.

— Джек, — с ходу начал Стивен. — Я тут размышлял насчет Софи. Думал о ней там, на горе. И мне пришла в голову мысль — элементарная вещь, и как только мы раньше не сообразили? — что нельзя быть уверенным насчет курьера. Такое огромное расстояние, дикие страны и пустыни. Но в любом случае вести о смерти Каннинга должны были распространиться быстрее. Курьер мог быть перехвачен: случившееся наверняка потрясло компаньонов Каннинга и изменило их планы — это повод усомниться в том, что твое послание попало к ней.

— Очень благодарен тебе за эти слова, Стивен, — ответил Джек, с признательностью глядя на друга. — Это звучит очень убедительно. Только я знаю, что новости прибыли в Контору шесть недель назад. Брентон сказал мне. Нет, это конец. Меня называли Счастливчиком Джеком Обри, как ты знаешь. Я и был счастливчиком в свое время. Но не теперь. Лорд Кейт как-то сказал мне, что везение имеет конец, вот и мое тоже кончилось. Я вознесся в своих мечтаниях слишком высоко, вот в чем дело. Может сыграем что-нибудь?

— С превеликим удовольствием.

Под стук дождя и поскрипывание раскачивающейся в такт волнам лампы они без передышки отыграли Корелли, Хуммеля, и уже нацеливались на Боккерини, как Джек вдруг вильнул смычком по струнам и сказал: «Это был выстрел». Они молча сидели, прислушиваясь, когда в каюту, разбрызгивая дождевые капли, влетел мичман.

— Наилучшие пожелания от мистера Пуллингса, сэр. Он уверен, что под ветром у нас корабль.

— Спасибо, мистер Ли. Сию минуту я поднимусь на палубу.

— Только бы это оказался «француз», — приговаривал капитан, одевая плащ. — Господи, пошли мне «француза». Я бы сейчас предпочел встретить «француза», чем… — и он исчез, а Стивен стал убирать инструменты.

После каюты с ее тропической жарой, еще не выветрившейся из корпуса после пересечения экватора, воздух палубы, напитанный ледяным дождем и свежим зюйд-вестом, казался почти непригодным для дыхания. Джек подошел к Пуллингсу, скрючившемуся у поручней с нацеленной подзорной трубой.

— Где он, Том?

— Прямо на траверзе, сэр, насколько можно разглядеть при такой луне. Я заметил вспышку, и мне на мгновение показалось, что они ложатся на другой галс. Хотите взглянуть, сэр?

Пуллингс прекрасно видел чужака: корабль, идущий под марселями милях в трех под ветром, лежит на правом галсе. Сигналит невидимому консорту или конвою о том, что собирается менять галс. Но лейтенант любил своего командира и сопереживал его несчастью, и потому хотел дать ему почувствовать маленький триумф.

— Бог ты мой, Пуллингс, ты прав. Это корабль. На правом галсе, идет в бейдевинд. Поворачиваем, поднимаем марсели, заходим ему в кильватер и поглядим, насколько близко они дадут нам подойти. Только без суеты, — пробормотал капитан. Потом громко выкрикнул команду:

— Всем стоять к повороту!

Свистки и крики боцманских помощников подняли подвахтенных, и несколько минут спустя «Сюрприз» под одними нижними парусами, почти неразличимый во тьме, уже шел на пересечение кильватерного следа незнакомца. Фрегат был на ветре, и, имея над чужаком преимущество, скрытно надвигался на него с выдвинутыми орудиями. Боевые фонари приглушенно мерцают на батарейной палубе, колокол приведен к молчанию, приказы отдаются в полголоса. Джек и Пуллингс стояли на форкастле, вглядываясь в дождь. Необходимости в подзорной трубе уже не было; разрыв в облачности позволил им понять, что они имеют дело с фрегатом.