Павел Мельников-Печерский - Тайные секты

• Название: Тайные секты
• Автор: Павел Мельников-Печерский
• Жанр: Публицистика

Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.

П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.

Мельников П. И. (Андрей Печерский)

Собрание сочинений в 8 т.

М., Правда, 1976. (Библиотека "Огонек").

Том 8, с. 63–122.

---

Из преданий хлыстовских, вошедших частью в их песни, частью в сказания, видно, что во времена Ивана Емельянова была богородица Марья Якимовна и что хлыстовщина содержалась кроме Москвы в Киржаче (ныне заштатный город Владимирской губернии) и на реке Андоме.[29]

Появление христов с двенадцатью апостолами, столь обыкновенное ныне в тайных сектах, вероятно, бывало (как видно из приведенного об Иване Емельянове) и в XVI столетии. В первых годах того же столетия такой же христос и также с двенадцатью апостолами явился между русскими в нынешней Галиции и прошел в Силезию. Вот рассказ о том густынского летописца: «В то же лето (1507) за Краковом собрался лестцов некоих тринадесять, иже поведаху ся быти апостолами и единаго межи собою нарекоша христом, и ходиша по селам, безумных лестяше, и многа чудеса хитростью твориша: в безводных озерах пред людьми рыбы ловиша, прежде их тамо наметавши; наемши кого да ся мертвым сотворит, донели же его воскресят, тако мертвых воскрешаху и пр. На Шлионску же гостиша у единыя жены, и понеже не хоте им дати, еже у нея прошаху, тай вложиша губку зажжену во убрус, отыдоша, грозящей ей пометою от бога, она же не смотревши, вложи убрус со огнем в скрыню, и помалу возгореся ей скрыня и потом весь дом изгоре, егда же прииде муж ея и глагола: «Что се есть?» она же рече: «Яко христос мя покара, ему же не дах, еже мя прошаше». Муж же, яко смысленнейший, позна, яко лестцы бяху сии и собрав соседы и гнаше по них, идеже крепко их биша, яко оттоле преста тоя лести».

Из этого должно заключить, что христовщина не ограничивалась в старые годы одним Московским государством, но что лжехристы появлялись и между русским населением, отделенным от нас политически. И одним ли русским? В Силезии жили хотя и славяне, но не русские.

III

Строгий аскетизм манихеев, существовавший в болгарских монастырях, дал аскетическое направление богомилам. Аскетизм, сильно развившийся в России, особенно во времена татарского владычества, имел такое же влияние на русские тайные секты, от богомильства происшедшие. Последователи их, и прежние и современные, всегда изнуряли тело постом, веригами, сильными телодвижениями, и не одними земными поклонами, которых для них казалось недостаточно, но прыжками, скаканьем, верченьем в продолжение долгого времени, причем спирали дыхание и таким образом доходили до состояния восторженного исступления. Замечательно, что эти своего рода дервиши, как увидим в дальнейшем изложении, нередко открываемы были в православных монастырях, как мужских, так и женских. Хлыстовщина постоянно имела немало последователей между людьми набожными, богомольными, как, например, в женских общинах и в так называемых «келейных рядах» больших селений, где обыкновенно живут старые девки и вдовы, оставившие хозяйство для богомолья и чтения духовных книг. Это так называемые «духовницы», сманивающие к себе молодых девок, представляя им брачное состояние греховным и ведущим к неизбежной душевной погибели. Так называемые «блаженные» или «юродивые» — явление также самое обыкновенное в «кораблях» тайных сект.

В Костромской губернии, на правом берегу Волги, в Кинешемском уезде, около Плеса и Решмы, принадлежащих к «тайным сектам» зовут купидонами. Это испорченное слово капитоны. Известны они и под именем подрешетников. О тех и других упоминает еще св. Дмитрий Ростовский. Название капитонов было очень известно в конце XVII столетия. Некоторые писатели того времени, например, Матвеев в своих записках о жизни своего отца и о стрелецких бунтах, даже всех вообще раскольников называют капитонами.[30]

Купидоны считают основателем своей секты пустынника Капитона, жившего в XVII столетии в Колесниковой пустыни, что была в Костромском уезде. О нем мы находим сведения и у церковных писателей (митрополита тобольского Игнатия Римского-Корсакова и св. Дмитрия, митрополита Ростовского), и у известного раскольничьего писателя князя Семена Денисовича Мышецкого. Капитон учил еще до совершившегося в церкви раскола старообрядства, в царствование Михаила Феодоровича, которому, по уверению Семена Денисовича, был лично известен. Капитон был такой строгий постник, что даже в Светлое Воскресенье не дозволял ни себе, ни ученикам своим употребления какой-либо пищи, кроме хлеба, семян и ягод, и вместо красных пасхальных яиц христосовался луковицами. Семен Денисович, почитавший Капитона своим (то есть беспоповцем), упоминает, что он был пророком: «пророческих дарований преизобильно богатство почерпе, предняя яко задняя, дальная яко ближняя непогрешительно возвещаше».[31]

В состоянии самообольщения своей святости, Капитон в самом деле почитал себя необыкновенным угодником и вследствие того, по словам Дмитрия Ростовского, «начать презирати чин духовный и не хотяше принимати благословения от лиц духовных: тоже начат новое изобретати учение и веру по своему зломудрию и творити расколы и раздоры в церкви Христовой, веля чуждатися соединения церковнаго и благословения иерейскаго».[32]

Все это было еще в царствование Михаила Феодоровича, задолго до никоновского исправления богослужебных книг, послужившего поводом к открытому отпадению так называемых старообрядцев от единения с православною церковью.

Когда началась церковная смута по поводу этого исправления, Капитон объявил новые книги еретическими и богу неугодными. Правительство, узнав о том, сочло Капитона за обыкновенного раскольника-старообрядца, подобного Аввакуму, Никите и их единомышленникам, и потребовало его к суду. Узнав о том заблаговременно, Капитон бежал из Колесниковой пустыни в леса Вязниковские и там, не открытый правительством, жил долго, распространяя свою аскетическую, близкую к хлыстовщине секту, и умер не отысканный. Он не дошел до того, чтоб объявить себя христом, но проложил к этому путь ученикам своим. Заметим при этом, что «купидоны» (равно и подрешетники) тем отличаются от прочих отраслей хлыстовщины, что уважают только старые дониконовские книги, как и старообрядцы, хотя, подобно принадлежащим к другим хлыстовским кораблям, и говорят, что все писание есть только «учение внешнее», еще недостаточное для спасения и приближения к богу, которого-де можно достичь лишь посредством чтения «книги животной», находящейся в сердце человеческом, и посредством пребывания во «внутренней церкви», которая «не в бревнах, а в ребрах». Предпочтение дониконовских книг новым, отличающее секты «купидонов» и «подрешетников» от других подобных им, можно объяснить тем, что основатель их учения вступился за старые книги во время замены их новоисправленными.

У Капитона было несколько учеников, пребывавших с ним в пустыни. В числе их был Ефим[33] Подрешетников. О нем также упоминает св. Дмитрий Ростовский. «В те же времена, — говорит он в своем «Розыске», — в уездах Кинешемских и Решемских и на Плесе, явишася инии раскольники, глаголемые подрешетники, нареченные тако от учителя своего, его же имеяху некоего поселянина, прозываемаго Подрешетников, иже преследуя ересиарху Капитону, учаше людей не ходити в церковь Божию, ни отцов духовных имети, ни к благословению иерейскому приходити, и всех таинств церковных чуждатися. Тии сами в домех своих творяху некия церковныя службы по чину иерейскому, не освящении бывше, и младенцы крещаху (?), причасте же у них бяше некое волшебное, не хлеб, но ягоды, изюм глаголемыя, чарованием напоенныя (мы встретимся с этим волшебным причастием и в других тайных сектах), их же причащахуся чином таковым: изберут от между себя едину девку (это мать-сыра-земля, как увидим впоследствии), и в подполье избы введше ю, в цветное платье нарядят, та по часе выходит из подполья, носяще на главе своей решето, покрытое чистым платом, в решете же ягоды изюм; а в избе множество собравшихся мужей, и жен, и детей. Вышедши убо из подполья девка с решетом, на главе ея носимом, глаголет по подобию иерейскому «всех вас да помянет господь бог во царствии своем всегда ныне и присно и во веки веков (веком?)». Они же, поклонившись, отвещают: «аминь». Сие же девка оная глаголет трижды, и они трижды «аминь» отвещевают. И потом девка та даст им то богохульное приношение, вместо причащения Святых Таин; вкусившие же от тех ягод абие желают себе смерти, аки бы за Христа, сожещися или удавитися, или в воде утопитися, аки исступльшие от ума; и многие тако сами себя погубили».[34]

О волшебном причастии в виде изюма или клюквы, в виде особых шариков, упоминает не раз св. Дмитрий Ростовский в своем «Розыске», говоря, что вследствие этого очарованного яства люди впадали в самоисступление. Так, в его епархии, в Пошехонском уезде, около 1700 года, сожглись 1920 человек в Белосельской волости, прихода Пятницкого, не считая множества людей, сожженных в окрестных селах и деревнях. Во время этих самосожигательств приехал в свою вотчину, Белосельскую волость, князь Иван Иванович Голицын уговаривать своих крестьян, чтобы перестали сожигаться. А жглись те люди, говорит святой Дмитрий, со слов местного священника Игнатия, по наущению крестьянина деревни Холма, Ивана Десятины. Когда он был приведен к князю Голицыну, у него выпали из платья «три ягоды, деланныя от некия муки, величеством подобны клюкве». Десятина стал было ногою растирать эти ягоды, но крестовый (домашний) поп князя Голицына, с ними бывший, успел поднять одну ягоду, растер ее пальцами на хлебе и бросил собаке. Собака взбесилась и бросилась в огонь, разведенный на дворе. Крестовый поп вздумал попробовать ягоду, «хотя вкус ея уведати, и абие сотворися вне ума». Его свели в поварню, где готовили князю обед, поп бросился в печь, сжег себе волосы и бороду, но был вытащен из огня. Пробыв без ума целые сутки, он потом рассказывал: «егда меня в подклет введоша, показася мне пещь, яко рай, а устие пещи яко дверь райская. В пещи же, во огне видех пресветлыя юноши, иже призываху мя к себе, глаголюще: «пойди к нам», аз же абие к ним вергохся».[35]